Интересно проследить разницу между нашими иммигрантами в свете политической эпохи, при которой они сюда приехали. У тех, кто эмигрировал в семидесятых и тех, кто это сделал в девяностых, одни история, язык и культура. Они все прошли через хроническую нехватку продуктов, очереди, партийно-советскую ложь и коммунальные квартиры, и поэтому я думаю о них (нас всех) как о людях одной культуры, иммигрантах одной волны. Однако разница все-таки есть. Одно дело, когда ты отъезжаешь всеми проклинаемый (по крайней мере, вслух) без права на возвращение – кто знает, как там все обернется? И совсем другое, когда уезжаешь без несущихся вслед проклятий. После окончания 7-8-летнего перерыва в праве на эмиграцию, установленного советскими властями, в течение 1989–1997 годов через рухнувший «железный занавес» уехали несколько сот тысяч евреев. И это был уже совсем другой отъезд. Несмотря на сходство с предыдущим потоком семидесятых, различия были и по численности (второй несравненно больше), и по отношению к выезжающим со стороны властей и народа – не было унижающих достоинство исключений из «ударников коммунистического труда», членов профсоюза, комсомола, партии, а ветеранов войны уже не лишали боевых наград.
Но Америка уже не проявляла столь большого интереса к приехавшим из республик бывшего Союза беженцам – их стало слишком много. Она давала все необходимое, но без шума – американцы привыкли к бывшим советским и начали уже опасаться русской мафии, которая к тому времени переживала период своего расцвета. В это самое время огромный иммиграционный поток принес из враз обедневшей и опустошенной России, наряду с образованными людьми с интеллектом и трудовыми навыками, также и коррумпированных дельцов и бандитов. В отличие от раннего потока, люди, приехавшие в более позднее время, имели право на возвращение, хотя и не слышно было ни о каких возвращенцах, за исключением отдельных деятелей искусства. Понимание того, что ты можешь вернуться, если сам того захочешь, меняло саму концепцию эмиграции: это был уже совсем другой исход.
Отношения людей внутри этих двух потоков тоже примечательны, особенно в девяностые годы, когда вторая суб-волна была еще совсем новой («только что с лодки», как говорят в Америке). Некоторые из более ранних пришельцев смотрели свысока на своих вновь прибывших земляков, намекая прямо или косвенно на их «колбасные мотивы» эмиграции. Их понимание было таково, что поток семидесятых годов приехал по сугубо политическим мотивам, тогда как все последующие просто искали лучшей жизни. В этом споре опять-таки превалировали чисто советские предрассудки. В противоположность им, у обычных американцев преимущественно другое отношение к легальной (подчеркиваю!) иммиграции.
Мой друг и коллега Гейлорд Холд, о котором я рассказал ранее, написал в своем рекомендательном письме обо мне «… Леонид приехал сюда (в Соединенные Штаты) для лучшей жизни… при полной поддержке своей семьи». Подход, который стоит за этими словами, явно противоположный сказанному ранее: поколения иммигрантов искали лучшей жизни; они оставили свои страны по разным причинам: политическим, религиозным, экономическим и, приехав сюда, строили эту страну и одновременно лучшую жизнь для себя и своих детей. За этим же приехали и мы. Считать, что стремление к лучшей жизни это что-то стыдное, шкурническое – типично советский подход, в основе которого лежит уравниловка и зависть. Качество жизни это не что-то дарованное сверху, человек строит его сам. Равные возможности – единственное, что даровано Америкой и единственное, что нужно от любого государства, не считая обеспечения безопасности.
Пожилые иммигранты имели минимальные шансы начать работать на иных работах, чем, скажем, рабочими в магазинах, помощниками по дому или нянями. Даже будучи в хорошей физической и ментальной форме, они в силу возраста имеют ограниченную способность изучить язык и общаться, и поэтому нахождение работы для них маловероятно. Выход находится один – садиться на государственное пособие и бенефиты (дополнительные льготы). И здесь не обходится без противоречий.
Эту историю я услышал от моих друзей, пары русскоязычных иммигрантов, которым героини нашей истории приходились тетками. Некогда, в тридцатые годы, в Советском Союзе жили две сестры-близняшки, назовем их Аня и Клара. Им обеим было по восемнадцать лет, и они только готовились войти в реальную жизнь. Как и многие советские евреи, они имели родственников в Америке. В начале тридцатых советское правительство, проводившее ускоренную индустриализацию, приглашало многих западных инженеров на строительство индустриальных гигантов. Вот таким образом их дядя, назовем его дядя Сэм, оказался одним из таких инженеров. Он временно жил в Москве со своей семьей и имел удовольствие встречаться со своими советскими родственниками, хотя это и было небезопасно для последних. 1935-й год был одним из последних перед началом большого террора 1937-1938-го годов. Секретная служба НКВД становилась все подозрительней в отношении иностранцев и людей, поддерживающих контакты с ними. В то время Сэм уже собирался покинуть страну, тем более что истекал срок его контракта. Как добрый родственник, он предложил взять обеих сестер с собой в Соединенные Штаты, где он мог бы создать им лучшие условия для учебы, а потом и работы. Сегодня невозможно уже узнать все детали реализации его плана, но получилось так, что он смог взять с собой только одну из сестер, Анну, но не двух вместе. Итак, Клара осталась в Москве, тогда как Аня очутилась в Штатах вместе с дядей. Она училась, долгое время работала на административных позициях в различных компаниях. Клара тоже училась, потом работала учительницей и оставалась в Союзе до тех пор, пока не вышла на пенсию. К тому времени наступила перестройка, потом началась большая еврейская эмиграция из Союза. В 1991 семья советской сестры эмигрировала в Америку, где сестры в конце концов встретились. Они не видели друг друга больше пятидесяти лет. Им было уже за семьдесят.
Вот так жизнь провела уникальный эксперимент: две одинаковые сестры-близняшки жили в течение практически всей жизни в совершенно разных политических, социальных и культурных условиях и затем, после более чем полувека, встретились. Не буду останавливаться на деталях этой встречи и их последующего общения, скажу только, что американская сестра помогала советской понимать новые реалии жизни. Однако было что-то, что американская сестра понять не смогла. Ей было непонятно, почему ее собственные заработанные в течение всей жизни пенсия, медицинская страховка и другие бенефиты в сумме оказались меньше тех, что получила ее советская сестра от правительства, не проработав ни дня в Америке, а просто въехав в эту страну. Если бы у меня была возможность встретить эту удивленную американскую сестру, я бы посоветовал ей не обижаться и не завидовать. За бенефиты, которые получают пожилые иммигранты, они платят испытываемым ими культурным кризисом в новой стране. Седовласые мужчины, играющие в шахматы на брайтоновских скамейках и женщины, чьи навыки общения нужны были в другой стране и в другое время, благословят Америку за все то, что она им дала, однако они не чувствуют себя полноценно, выходя за пределы культурного гетто своей общины.
Одна общая для бывших советских людей черта – недостаток терпимости друг по отношению к другу. Это особенно заметно, когда обсуждаются политические темы, когда люди часто неадекватно реагируют на другое мнение. В России никогда не было реальной демократии, а значит, не выработалось традиции цивилизованных дебатов. Испорченные отношения с друзьями или, что еще хуже, с членами семьи – это и есть плата за нетерпимость к иному политическому взгляду.
Теперь о политических предпочтениях. Надо сказать, что русско-еврейская община настроена весьма антисоциалистически и консервативно. Старшее и среднее поколения получили вакцину реального советского социализма, который внушил неприятие всего, что с ним связано, людям, пожившим в «королевстве» коммунальных квартир и бесконечных очередей. Мы не имели элементарных прав – ни реальных выборов, ни свободы собраний, прессы или самовыражения. Не скажу, что абсолютно все там страдали от этого: если человек воспитан не в свободном обществе, то другая жизнь со всеми невостребованными им свободами ему, может быть, и не нужна, пока он о них понятия не имеет… Несколько диссидентов протестовали, остальной народ просто мирился с системой. Протесты пришли позже, с горбачевской эпохой, когда уже безопасным стало выражать разные политические взгляды. Тогда, в восьмидесятые и даже в девяностые годы эта разность взглядов ограничивалась дилеммой: ты за или против коммунистов? Реальный выбор к русскоязычным иммигрантам пришел в Америке через парадокс, который я хочу обсудить.
Парадокс в том, что наши бывшие советские, особенно люди среднего и старшего возраста, более склонны поддерживать республиканцев, тогда как иммигранты из других стран – Азии, Латинской Америки, Африки – предпочитают Демократическую партию Республиканской как более склонную (во всяком случае, в лозунгах) к помощи малоимущим за счет государства. Попытаемся понять причины такого несоответствия большинства русских иммигрантов другим представителям национальных меньшинств.
Большинство из них знали, зачем они приехали в эту страну и понимали, что блага не посыпятся на них сами только потому, что они находятся в самой богатой стране мира. В нормальном обществе успешность зависит от способностей, ума и деловых качеств. Те, кто надеялись, что благополучие придет автоматически – благо, страна богатая – не довольны своей новой жизнью в той мере, в какой они надеялись, планируя свой переезд. Это порождает зависть к другим, более успешным. Вместо того чтобы сверять свой успех с самим собой вчерашним и этим отмечать свой прогресс, такой человек мучает себя сравнением с себе подобным, только более успешным. Путь в никуда. И все-таки, за очень короткое время большинство российских иммигрантов становились полностью независимыми от всякой помощи, и взяли всю ответственность за свое благополучие на себя. Что такое ответственность за свою «материальную безопасность» – хорошо иллюстрируется примером из недавнего прошлого.
Мировой финансовый кризис 2008–2009 годов начался с обрушения рынка недвижимости Соединенных Штатов. Можно обвинять банки в жадности за предоставление неподкрепленных обязательствами ипотечных кредитов, которые впоследствии не смогли быть оплачены. Однако очень сомнительно, что люди, занимающие денег для покупки недоступных им финансово домов и квартир, тщательно подсчитывали: а способны ли они оплатить эти дома и квартиры и при этом сохранить тот стиль жизни, к которому привыкли или наоборот, урезать свои затраты настолько, чтобы рассчитаться с банком в срок. Те, кто купил дом для жилья, должны были просчитать свои расходы и доходы, а те, кто купил недвижимость, чтобы делать бизнес, а затем не смог его продать или сдать в аренду, должны были понимать все возможные риски. Это о личной ответственности перед собой и своей семьей. Правда, что и у банков тоже есть своя вина за этот кризис. В Советском Союзе какой-либо ощутимой правительственной помощи малоимущим не существовало (то грошовое пособие, на которое нельзя было даже прокормить себя, не могло считаться помощью). Платные же талоны на получение продуктов питания самым нуждающимся было мероприятием за счет остального населения и не должно считаться помощью. Поэтому каждый в Советском Союзе должен был рассчитывать только на себя. Иммигранты из той страны принесли эту экономическую философию с собой, и это помогло им строить свое благополучие в других странах.
Есть и
Однако далеко не все мои соплеменники поддерживают консервативный подход республиканцев к ограничению абортов, исследованию стволовых клеток, свободной продаже оружия населению. Не располагая статистикой, говорю только о себе и о тех, с кем это обсуждал. В этих вопросах даже многие пожилые люди предпочитают либеральный подход, принятый в Демократической партии.
Политическое разделение часто зависит от поколения: молодые люди предпочитают более либеральную политику демократов. По мере того, как люди становятся старше и благополучнее, они часто переходят к поддержке более консервативных сил, т. е. республиканцев. Это подтверждено и общеамериканской статистикой, приведенной в журнале «Таймс», в одной из статей известного журналиста Фарида Закарии.
Продолжая разговор о политических пристрастиях «русской улицы», отмечу, что, по моим наблюдениям, большинство русских евреев настроено проамерикански и произраильски. Это не значит, что все то, что делает Америка на мировой арене оценивается ими положительно, но живя здесь, бывшие россияне нашли то, чего у них никогда не было – право и собственность. Произраильские же настроения в среде русских евреев понятны и объяснимы, хотя есть и очень редкие обвинители израильтян в их вечном конфликте с палестинцами.
Отношение к России – отдельная тема. Тема болезненная, поскольку это родина, а ее, как известно, не выбирают. У каждого с ней связано что-то свое, – хорошее и плохое, но обязательно свое. У всех без исключения иммигрантов особое отношение к стране, где они родились, им небезразлично, что там происходит. Большинство относятся к России критично. Однако это не мешает некоторой части русскоязычных людей оценивать политику России положительно. Те и другие спорят жарко, вплоть до ссор. Заканчиваются эти теоретические баталии привычными «что ты здесь делаешь?» или «возвращайся обратно!». Но даже самые рьяные сторонники присоединения Крыма к России не ставят вопрос о возвращении в Россию в практическую плоскость, как это еще не так давно было с ними самими по другую сторону океана в процессе принятия решения «ехать или не ехать» в Америку. Для иммигрантов из России посещение родных мест это удовольствие от встреч с родными и друзьями и эмоциональный заряд, но возвращение назад насовсем… нет, не дискутируется.