Розенберг верил в существование еврейского заговора, заявляя, что еврейские большевистские вожди ответственны перед еврейскими финансистами. В своей написанной в 1922 году книге Pest in Russland! («Чума в России!») он доказывал, что в России, в конечном счёте, заправлял еврейский финансовый капитализм: «Если понимать капитализм как энергичную эксплуатацию масс совсем небольшим меньшинством, то тогда никогда не было более капиталистического государства в истории, чем еврейское Советское правительство с дней октября 1917 года». Он также верил в то, что президент Вудро Вильсон был просто марионеткой в руках еврейских банкиров — которые, как он думал, также управляли фондовыми биржами Нью-Йорка, Лондона и Парижа — равно как и вожди большевиков в России. По Розенбергу еврейские лидеры, встречаясь в масонских ложах, разрабатывали планы захватить мир. Он видел еврейское влияние повсюду, веря в вездесущность еврейского духа. В брошюре, написанной им в 1923 году, он призывал человечество освободиться от «евреизации мира».

Это та форма представления антисемитизма, которая, насколько это касается Розенберга, не была истребительной по характеру, но которая представляла большевизм находящимся в руках финансовых капиталистов, что позволила Гитлеру более полно интегрировать антибольшевизм в свою собственную изначально антикапиталистическую форму антисемитизма.

Хотя в конечном счёте это изменится, Розенберг всё ещё выражал про-русские чувства в ранние годы его взаимодействия с Гитлером. 21 февраля 1921 года Розенберг опубликовал статью в Auf gut Deutsch, которая доказывала, что «Русские и немцы — самые благородные народы Европы; […] они будут зависеть друг от друга не только политически, но также и с культурной точки зрения».

Другие идеи, происходившие из царской России, иногда попадали к Гитлеру косвенным путём, через Дитриха Экарта, на которого сильно влияли множество личных контактов, что были у него с тех пор, как первые русские «белые» эмигранты появились в Мюнхене. Уже в марте 1919 года он утверждал в Auf gut Deutsch, что «у немецких политиков едва ли есть другой выбор, чем войти в союз с новой Россией после устранения большевистского режима». В феврале 1920 года он заявлял, что русские люди, подавляемые еврейскими большевиками, были естественными союзниками Германии. «То, что Германия и Россия зависят друг от друга, не подлежит какому-либо сомнению», — писал Экарт, делая акцент на необходимости для немцев связаться с «русским народом» и поддерживать его против «нынешнего еврейского режима» в России.

На Экарта, как и на многих других людей среди националистически настроенных (völkisch) правых в Германии, оказывали влияние «Протоколы сионских старцев» — поддельное описание заговорщической международной организации, посвятившей себя установлению еврейского мирового правления. «Протоколы» едва ли имели какое-либо влияние в Германии предвоенной и военного времени. Однако, когда российские эмигранты привезли с собой копии в Германию после войны, они были переведены на немецкий язык и быстро приобрели известность в правых кругах.

Трудно определить меру роли Альфреда Розенберга и Дитриха Экарта в повороте Гитлера на Восток. Его сдвиг к Востоку определённо начал происходить в то время, когда балтийские немцы и «белые» русские эмигранты впервые появились в Мюнхене. Однако трудно сказать, было ли появление Розенберга и других на сцене основной причиной поворота Гитлера на Восток и к антибольшевистскому антисемитизму; или же его интерес к Розенбергу и, соответственно, к Шойбнер-Рихтеру был результатом сдвига в его мышлении в сторону Востока. Другими словами, трудно сказать, произошёл ли культурный перенос идей на спинах миграции в Баварию Розенберга и других эмигрантов из России, или эволюция радикальных правых идей в России и в южной Баварии шли в связи друг с другом. Вкратце, трудно определить, имелись ли специфические русские корни в национал-социализме и в мышлении Гитлера.

Что делает почти невозможным сказать, был ли сдвиг к заговорщическому антисемитизму, ассоциируемый с Розенбергом и русскими правых убеждений, делом рук Розенберга и его партнеров, это то, что их идеи не были ни новыми, ни ограниченными Россией. Такие чувства, выражавшиеся после Первой мировой войны, существовали прежде и кочевали из страны в страну перед войной. Таким образом, определённо возможно найти немецкое доморощенное воплощение антисемитизма, которое выглядит очень сходно с таковым у правых русских. Тем не менее, в случае Гитлера трудно прийти к какому-либо иному заключению, чем сказать, что это через Розенберга и других среди втекающей волны балтийских немцев и «белых» русских Гитлер явно подвергался идеям преувеличенного заговорщического антисемитизма.

Более важно то, что через этих эмигрантов Гитлер был свидетелем существования прямо перед его глазами симбиозной немецко-русской группы, что снабдило Гитлера воодушевлением в его поиске ответа на проблему — как создать Германию, которая никогда снова не проиграет большую войну. В то время он не проявлял каких-либо явных анти-славянских чувств; его расизм всё ещё принимал довольно избирательную форму. Казалось, что на него больше влияет наследие близких отношений немецких и русских консерваторов, относящееся к дням Екатерины Великой, немецкой женщины, которая правила Россией в конце 18 столетия, чем антиславянские чувства, с которыми он встретился в довоенной Вене.

Гитлер едва ли столь явно обратился бы к Розенбергу и Шойбнер-Рихтеру, как он это сделал, если бы их идеи не дополняли его ранее существовавших идей. Подобным образом, к этим двоим едва ли Гитлер продолжал бы относиться как к имевшим чрезвычайную важность, если бы он прежде уже полностью развил свои идеи о Востоке и о восточных евреях.

Русское влияние на Гитлера имело значение в той мере, в какой он столкнулся с балтийскими немцами и «белыми» русскими и их идеями в то время, когда старался усовершенствовать и пересмотреть ответ, найденный им в 1919 году на вопрос — как выстроить жизнеспособную Германию. Оба его полученных из первых рук впечатлений от тесного немецко-русского сотрудничества в Мюнхене и культурный перенос из России в Германию заговорщических антибольшевистских идей подпитывали его поворот на Восток и его растущий интерес к антибольшевистскому антисемитизму. В этом смысле существовал сильный русский элемент в эволюции Гитлера и национал-социализма.

В лице Розенберга и Экарта у Гитлера были советники, которые сделали рациональный факт немецко-русского сотрудничества способствующим возрождению Германии и России и которые подчёркивали важность антибольшевистского антисемитизма. В лице Шойбнер-Рихтера у Гитлера был советник, который в отличие от Розенберга и Экарта был человеком действия и который не просто разрабатывал, но и внедрял политику. Таким образом, это посредством Шойбнер-Рихтера он увидел, как идеи, отстаиваемые Розенбергом и Экартом, переносились в реальность, и Шойбнер-Рихтер помогал Гитлеру переводить его собственные идеи в действия — важное умение для любого честолюбивого лидера, но имевшее особенную важность для Гитлера, потому что он считал очень ценным силу воли и действие. Например, в своей речи 1 января 1921 года он сказал:

После своего возвращения с Крымского полуострова и незадолго до его первой встречи с Гитлером Шойбнер-Рихтер основал общество Aufbau («Реконструкция»), тайную, базирующуюся в Мюнхене группу немцев и «белых» эмигрантов, которые станут очень активны в конце 1920 и в первой половине 1921 года. Направленное почти в равной степени против большевизма, евреев, Веймарской республики, Британии, Америки и Франции, оно ставило своей целью свергнуть большевистский режим в России и сделать великого князя Кирилла Романова главой новой прогерманской монархии. Более широко, целями Aufbau были восстановление монархии и в России, и в Германии, а также одержание победы над еврейским доминированием.

Технически Шойбнер-Рихтер был первым секретарём Aufbau, но де-факто он возглавлял группу. Его заместителем был Макс Аманн, старший сержант штаба полка, в котором служил Гитлер в Первую мировую войну. Гитлер вскоре завербует Аманна на должность управляющего директора NSDAP. Таким образом, двое людей, которые фактически руководили Aufbau, были также ведущими национал-социалистами и были близки к Гитлеру.

Однако членские составы NSDAP и Aufbau были коренным образом различны, особенно поскольку мало кто из членов партии мог позволить себе вступить в Aufbau. Предполагалось, что члены Aufbau должны финансировать деятельность, направленную на свержение советского режима, и потому должны были заплатить для вступления 100 000 марок, а затем ещё 20 000 марок ежегодных взносов. Вследствие секретности группы и скудности сохранившейся документации мало что известно о её членах. Формально она возглавлялась бароном Теодором фон Крамер-Клетт, который направлял деньги в Aufbau из различных бизнесов, которыми владела его семья. Её вице-президентом был Владимир Бискупский, высокопоставленный бывший русский генерал. Различные другие «белые» офицеры и должностные лица, которые переместились в Мюнхен после путча Каппа, также были её членами, включая Фёдора Винберга, который, находясь ещё в Берлине, переиздал «Протоколы сионских старцев». Винберг также редактировал русскую газету в Мюнхене «Луч света», в которой он доказывал, что евреи и масоны представляли зло, поскольку они хотели уничтожить христианство и взять власть над миром.

Шойбнер-Рихтер не только представил Гитлера обществу Aufbau и русским эмигрантам; в марте 1921 года он также представил его человеку, который, намеренно или нет, будет способствовать подъёму Гитлера к национальной известности: генералу Эриху Людендорфу, самому могущественному военному начальнику Германии во второй половине Первой мировой войны.

Во время Германской революции 1918–1919 гг. Людендорф покинул Германию переодетым и как можно незаметнее переехал в Швецию, которая обеспечила ему безопасное убежище. Окончательно вернувшись, он был вовлечён в капповский путч. Летом 1920 года он присоединился к исходу правых экстремистов в Мюнхен, где жила его младшая сестра. Столица Баварии была и гостеприимна, и неприятна для него: баварский консервативный политический истэблишмент обеспечивал Людендорфу безопасное убежище таким же образом, как он принял других правых экстремистов с северной Германии, даже хотя тот же самый истэблишмент почитал заклятого врага Людендорфа — Руппрехта Баварского. Оказавшись в Баварии, он обратился к своему протеже Максу Эрвину фон Шойбнер-Рихтеру, который стал главным планировщиком его деятельности. Шойбнер-Рихтер также представил Людендорфа членам Aufbau, равно как и Гитлеру. Поскольку к 1921 году Шойбнер-Рихтер тесно работал и с Людендорфом, и с Гитлером, то это через него был заключён судьбоносный союз между прежде самым могущественным генералом Германии и Гитлером.

Это союз будет стимулироваться совместным пониманием того, что они нужны друг другу. Гитлеру требовался значительный националистический лидер с национальным статусом, который возьмёт его под своё крыло и поможет ему тоже стать национальным лидером. Людендорф между тем будет видеть в Гитлере энергичного молодого человека, который был выдающимся оратором и который будет способен обращаться к людям за пределами его собственной доступности.

Пока же, однако, образование этого альянса всё ещё было в будущем. В первой половине 1921 года, чтобы консолидировать и увеличить поддержку NSDAP в Мюнхене и южной Баварии, Гитлер ещё больше увеличил свои появления перед публикой. В своих речах он старался быть как можно более провокационным, пытаясь найти пределы того, что было допустимо законом делать и говорить, до такой степени, что 24 февраля 1921 года, через год после объявления Гитлером платформы партии в Хофбройхаус, Рудольф Гесс выразил своей матери удивление, что «Гитлер всё ещё не в тюрьме». В начале июля Гесс написал своей двоюродной сестре Милли, что Гитлер притворяется для политической выгоды, сопоставляя личность, которую видят люди во время речей Гитлера, с тем Гитлером, которого он знал в остальное время: «Тон Гитлера в его речах не каждому по вкусу. Однако он доводит массы до точки, где они слушают и приходят снова. Нужно приспосабливать инструменты к материалу и Г[итлер] может изменять манеру своей речи. Мне особенно нравится слушать, когда он говорит об искусстве». Ранее в тот год он уже говорил своей кузине, что «внешне грубый человек внутри мягкий, что очевидно проявляется в том, как нежно он обращается с детьми, и в его жалости к животным».

Весь тот шум, который произвёл Гитлер в 1920 и в начале 1921 года, а также приобретение газеты Völkischer Beobachter, окупились впечатляюще хорошо: членство в NSDAP увеличилось десятикратно между началом и концом 1920 года, и к середине 1921 года добавилась ещё тысяча, доведя количество членов NSDAP примерно до 3200 человек. С началом распространения партии по южной Баварии NSDAP медленно меняла своё лицо. Она всё ещё была преимущественно городской партией, но к концу 1920 года почти каждый четвёртый из её членов был не из Мюнхена. С распространением партии за пределы Мюнхена было небольшое увеличение членов из среднего класса. И было некоторое уменьшение в числе членов партии, которые были протестантами, из-за даже ещё меньшей доли протестантов в населении южной Баварии за пределами Мюнхена. Тем не менее, протестанты всё ещё оставались самой большой группой в NSDAP — более, чем один из трёх её членов был протестантом. И в своём представлении о себе NSDAP также оставалась партией, которая удовлетворяла требованиям рабочих. Как писал Рудольф Гесс своей двоюродной сестре Милли: «Более половины всех членов — это люди физического труда, что гораздо большая доля, чем во всех других немарксистских партиях. Будущее Германии в первую очередь зависит от того, сможем ли мы вернуть рабочего к национальному идеалу. В этом отношении я вижу наибольший успех в этом движении — вот почему я сражаюсь в их рядах».