Теперь, когда NSDAP владела Völkischer Beobachter, газета начала прославлять «героизм» Турции и представлять страну как ролевую модель противостояния державам-победительницам в Первой мировой войне и как устанавливающую государство, у которого немцы многому могут научиться. Например, 6 февраля 1921 года газета заявляла: «Сегодня турки являются наиболее молодой нацией. У немецкой нации однажды не будет иного выбора, кроме как обратиться к турецким методам с таким же успехом».

Турция интересовала ранних национал-социалистов не только из-за действий Кемаля после войны, но также потому, что поразительное число людей, вращавшихся в орбите партии — включая прежнего отеческого наставника Гитлера, Карла Майра, и Рудольфа фон Себоттендорфа — недавно подвергались прямому турецкому воздействию. Самым старшим из первых национал-социалистов с непосредственным опытом в Малой Азии был Макс Эрвин фон Шойбнер-Рихтер, который служил вице-консулом Германии в Эрзеруме в восточной Анатолии во время войны. Служа в Эрзеруме, он был свидетелем этнической чистки армян с геноцидными последствиями. Он был настолько шокирован тем, чему был свидетелем, что посылал срочные телеграммы в посольство Германии в Константинополе в надежде повернуть вспять анти-армянскую политику.

Через пять лет после свидетельствования ужасного положения армян Шойбнер-Рихтер был представлен Гитлеру. Вскоре после их первой встречи в конце 1920 года они стали близки. В конечном счете, Шойбнер-Рихтер станет, возможно, наиболее важным советником Гитлера по политике в иностранных делах. Даже хотя он появился на сцене примерно в то же время, когда партия приобрела Völkischer Beobachter и начала представлять Турцию как источник вдохновения для Германии, собственный отрицательный опыт Шойбнер-Рихтера в Эрзеруме делает его маловероятным источником восхищения, проявляемого ранними национал-социалистами по отношению к Турции. Вместо этого он был гораздо более важен в консультациях Гитлера по русским делам, когда взгляд того обратился на Восток в 1920 и 1921 годах.

Поглощённость Шойбнер-Рихтера русскими делами была личностной. Родившийся как Макс Эрвин Рихтер в Риге за пять лет до рождения Гитлера, он вырос среди балтийских немцев в то время, когда этнические немцы доминировали в верхних эшелонах военной и гражданской службы Российской империи. Его опыт взросления как балтийского немца в царской империи во времена увеличивавшихся социальных и политических волнений станет доминировать в его жизни и над его действиями до его последнего часа. В этом будущий советник Гитлера по международной политике был типичным продуктом балтийских провинций бывшей царской империи. Однако за пределами этого в Максе Рихтере было мало чего типичного. В действительности, после его внешнего вида — он был почти лыс и носил усы — в советнике Гитлера по международной политике не было ничего обычного.

В 1905 году Рихтер сражался в подразделении казаков против революционеров во время Русской революции того года. Вскоре после этого он иммигрировал в Германию, поселившись в Мюнхене в 1910 году. Спустя год, в 1911, Макс Эрвин Рихтер превратился в Макса Эрвина фон Шойбнер-Рихтера, когда он женился на аристократке старше его более, чем в два раза, Матильде фон Шойбнер. Для того, чтобы получить её имя и самому стать аристократом, он должен был в 1912 году устроить своё легальное усыновление тёткой жены. Во время Первой мировой войны Шойбнер-Рихтер вступил добровольцем в армию Баварии, точно как и Гитлер. После службы на Западном фронте он был переведён в Оттоманскую империю, где его использовали как вице-консула в Эрзеруме, хотя он и не был дипломатом.

Впоследствии, после секретной миссии на лошадях в Месопотамию и Персию и короткой службы в качестве офицера разведки на Западном фронте, Шойбнер-Рихтер был отправлен политическим отделом Главного штаба армии со специальной миссией в Стокгольм, чтобы наладить контакты с антибольшевистскими группами в царской империи. Его работа для Главного штаба армии свела его с возможно наиболее могущественным человеком в Германии после кайзера Вильгельма, генералом Эрихом Людендорфом, который сделал Шойбнер-Рихтера своим протеже. К концу войны Шойбнер-Рихтеру была поставлена задача основать антибольшевистскую секретную службу в оккупированной немцами Балтике. В начале 1919 года его жизнь чуть было не прервалась преждевременно, когда силы большевиков арестовали его в Латвии во время гражданской войны, которая шла в регионе, и революционный трибунал приговорил его к смерти. Только вследствие давления, оказанного министерством иностранных дел Германии на вождей латвийских большевиков, смертный приговор не был исполнен и ему было разрешено вернуться в Германию. Шойбнер-Рихтер затем обосновался в Берлине, вращаясь в völkisch [националистических] кругах, равно как и среди балтийских немцев и в «белых» русских эмигрантских кругах, и принял участие в капповском путче.

После того, как путч провалился, Шойбнер-Рихтер, равно как и многие другие балтийские немцы и «белые» русские эмигранты, многие из которых были аристократами, бывшими чиновниками высокого ранга и офицерами, присоединился к исходу в Баварию, где баварское правительство под предводительством Густава фон Кара обеспечило им убежище. Мюнхен теперь стал центром монархистских эмигрантов в Германии. На своём пике в 1921 году «белое» эмигрантское население в Мюнхене насчитывало 1105 человек. Число балтийских немцев-эмигрантов, товарищей Шойбнер-Рихтера, также быстро увеличивалось. К 1923 году приблизительно для 530 балтийских немцев Мюнхен стал приютившим их домом.

В столице Баварии Шойбнер-Рихтер усилил свою деятельность, направленную на восстановление монархии в России и Германии. С середины июня до конца октября 1920 года он возглавлял миссию на Крымский полуостров в ошибочной уверенности, что «белые» войска всё ещё на подъёме в регионе. К концу октября он был снова в Мюнхене. Там он сблизился с членами своего студенческого братства в Риге, «Рубениа», которые, как он, иммигрировали в столицу Баварии. Одним из них был Альфред Розенберг, который к тому времени вступил в NSDAP и получил в ней известность, и который должен будет стать одним из ведущих идеологов партии. Это Розенберг представил Шойбнер-Рихтера Гитлеру в ноябре 1920 года.

Вскоре после их первой встречи Шойбнер-Рихтер посетил выступление Гитлера. Впечатлённый и речью, и их встречей, балтийский немецкий искатель приключений вскоре после этого вступил в партию и начал консультировать Гитлера в то самое время, когда всё чаще Гитлер стал говорить о России. Однако влияние Шойбнер-Рихтера на него всё ещё было в будущем, и он не был ответственен за начальный поворот Гитлера к Востоку. В действительности речи Гитлера уже были полны упоминаний о России к тому времени, когда Шойбнер-Рихтер впервые посетил какую-то из них. Например, 19 ноября 1920 года Гитлер заявил, что Советский Союз[11] неспособен накормить даже свой народ, несмотря на то, что это аграрное государство, «до тех пор, пока большевики правят по указке евреев». Он говорил своим слушателям, что Москва, Вена и Берлин все были под еврейским контролем, заключая, что преобразование не произойдёт ни в одном из этих мест, поскольку евреи были слугами международного капитала.

Растущий интерес Гитлера к Востоку тогда какое-то время развивался. Например, в соответствии с докладом полиции, в своей речи 17 апреля 1920 года в Хофбройхаус он «сообщал о России, которая была разрушена экономически, о 12-часовом рабочем дне там, о еврейском кнуте, о массовых убийствах интеллигенции и т. д., за что был вознаграждён сильными аплодисментами». К середине 1920-х Гитлер начнёт рассматривать Россию как естественного союзника Германии против власти англо-американского мира. Будучи глубоко анти-западным, но ещё не анти-восточным, он говорил своим слушателям 21 июля 1920 года: «Наше спасение никогда не придёт с Запада. Нам следует добиваться альянса [немецкий термин Allianz обозначает в действительности нечто даже более сильное, чем английское слово alliance] с националистической, антисемитской Россией. Не с Советами […] это там, где правят евреи […]. Московский Интернационал не поддержит нас. Скорее, он поработит нас навечно». Неделей позже он поднял тему возможности альянса с Россией, «если иудаизм будет свергнут [там]».

Речи Гитлера теперь выказывали растущий интерес не только к Востоку, но также к антибольшевистскому антисемитизму. Однако в отличие от, например, принца Георга Баварского и мюнхенского архиепископа Михаэля фон Фаульхабера, он не побуждался в первую очередь страхом большевистского вторжения. Его растущий интерес к России был совершенно иной природы. Он подпитывался геополитическими соображениями, относящимися к начальной политизации и радикализации Гитлера, равно как и его целью создания Германии, которая станет достаточно сильна внутренне и внешне, чтобы устойчиво выживать в быстро меняющемся мире. Смещение его интересов было не от озабоченности антикапиталистическим антисемитизмом в сторону антисемитизма антибольшевистского. Скорее, это было от смещения фокуса с национальной экономики, как ключевого вопроса реформирования Германии, на геополитические соображения.

В соответствии с его размышлениями, должно быть «слияние» (Anschluss) с Россией, потому что Гитлер в то время думал, что Германия не выживет сама по себе. Он делал вывод: чтобы быть достаточно сильными и иметь одинаково устойчивое положение с Британией и Америкой — т. е. с «абсолютными» врагами Германии — Германия и Россия должны стать союзниками и партнёрами. Основная озабоченность Гитлера была связана с англо-американской властью, не с большевистской. Однако на данный момент решение Гитлера по созданию Германии, которая будет столь же сильна, как и наиболее сильные империи мира, не было связано с захватом новых территорий. Его целью было не приобрести Lebensraum, «жизненное пространство», а объединить силы с Россией.

Подтекстом заявления Гитлера в его речи 21 июля 1920 года было то, что с помощью постоянного и длительного союза с Россией Германия получит безопасные восточные границы; она будет иметь доступ к пищевым и природным ресурсам от Рейна до Тихого океана; и что совместная военная, политическая и экономическая мощь в объединённых России и Германии была бы такой, что она станет на равных с Британской империей и Соединенными Штатами.

Предположительные большевики-евреи России заботили его не потому, что он опасался неминуемого большевистского вторжения, но потому, что по его мнению они стояли на пути германо-российского альянса. И даже хотя его антисемитизм был антибольшевистским в том смысле, что он уравнивал иудаизм с большевизмом, иерархия внутри антисемитизма Гитлера оставалась нетронутой: его антибольшевизм имел вторичное значение по отношению к антикапитализму. Фокус его антисемитизма теперь лежал на представлении большевизма как заговора еврейских финансистов, чем на предупреждении в стиле Готтфрида Федера о процентном рабстве. Как прояснил Гитлер в своей речи 19 ноября 1920 года, он верил, что большевики-евреи были ничем иным, как слугами международного капитала. Для Гитлера антибольшевистский антисемитизм продолжал быть функцией его антикапиталистического антисемитизма, даже хотя он теперь упоминал большевизм более часто, чем делал это в прошлом. В отличие от прошлого, он теперь концентрировался больше на том, как еврейские банкиры использовали большевизм в качестве инструмента для управления и нейтрализации рабочего класса, чем на том, как они эксплуатировали людей через начисление процентов.

Обращение взора Гитлера на Восток и восприятие антибольшевистского антисемитизма более серьёзно произошли в то время, когда Альфред Розенберг и Дитрих Экарт стали иметь важное значение в его жизни. Розенберг, приятель-однокашник Шойбнер-Рихтера по братству «Рубениа», станет одним из ведущих идеологов партии. Гитлер скажет о нём в 1922 году: «Он единственный человек, к которому я всегда прислушиваюсь. Он мыслитель».

Хотя Шойбнер-Рихтер и Розенберг и разделяли в целом общие политические взгляды, последний, в отличие от первого, определённо не был лихим искателем приключений. Даже многие другие национал-социалисты находили Розенберга невозможным и не имеющим никакого обаяния. В последующие годы за спиной Розенберга и Гитлера люди из окружения Гитлера станут сравнивать Розенберга с «недокормленным газовым светом» из-за его бледного лица без какого-либо выражения и его холодной, безжизненной и саркастической личности, равно как и его очевидной неспособности воспринимать красоту и прекрасные вещи в жизни; их другие описания включали «кусок льда» и «человек без эмоций, холодный, как кончик собачьего носа», чьи «бледные тусклые глаза смотрели в твоём направлении, но не на тебя, как если бы тебя там не было вовсе».

Балтийский немец с родословной от немцев, эстонцев, латышей и гугенотов, Розенберг — который вырос как подданный царя Николая II, учился в Москве во время войны и испытал в Москве правление большевиков — покинул Россию в 1918 году. После пребывания в Берлине он сделал своим домом Мюнхен. Однако пройдёт еще какое-то время, прежде чем он впишется в южную Германию, поскольку он говорил по-немецки с сильным русским акцентом. Даже в то время, когда Розенберг работал для Völkischer Beobachter, Германн Эссер должен был редактировать его статьи, поскольку его немецкий не был похожим на речь носителя немецкого языка. Подобно столь многим другим ведущим фигурам ранних лет национал-социализма в Мюнхене, Розенберг был протестантом и не происходил из Верхней Баварии.

Он встретил Гитлера ещё осенью 1919 года и вскоре после этого вступил в NSDAP. Через несколько месяцев Розенберг стал играть важную роль в партии, даже хотя он не мог предложить ей какой-либо материальной помощи, потеряв всё, когда иммигрировал в Германию. Оказавшись в Мюнхене, он был вынужден полагаться на питание в благотворительных столовых, в которые он должен был приносить свою собственную ложку, и квартировал бесплатно с вышедшим на пенсию военным доктором, что было устроено через комитет беженцев.

Розенберг имел значение для NSDAP из-за своего интеллектуального влияния на Гитлера. Если мы поверим свидетельству Хелены и Эрнста Ханфштэнглей, которые стали близки к Гитлеру зимой 1922–1923 гг, Гитлер, по крайней мере вначале, выражал большую веру в Розенберга и обращался к нему особенно по вопросам, связанным с большевизмом, арийской расой и тевтонизмом. По словам Эрнста Ханфштэнгля, желание Гитлера выполнить свою антисемитскую программу «любой ценой» было результатом влияния Розенберга.

Главной заботой Розенберга был антисемитский антибольшевизм. Более того, его самая первая политическая речь, произнесённая, пока он был всё ещё в Эстонии, накануне его отъезда в Германию, была о связи, которую он видел между марксизмом и иудаизмом. Для Розенберга русский большевизм не был движением славян, но скорее одним из примитивных и разрушительных азиатских нашествий кочевников, ведомых евреями. Однако в то время как Розенберг ссылался на предположительно еврейский большевизм более часто, он тем не менее верил, что еврейский большевизм в сущности связан с еврейским капитализмом. Для него большевизм и еврейский финансовый капитализм шли рука об руку. Например, 1 мая 1921 года он написал в Völkischer Beobachter, что «еврейская фондовая биржа объединилась с еврейской революцией».