Ночью 17 декабря Гитлер, Эссер и Корнер спешили через город в западную часть Мюнхена, чтобы увидеться с Антоном Дрекслером, председателем NSDAP. Они прибыли к его квартире в 2:00 после полуночи. В течение следующих нескольких часов они разрабатывали планы, как взять контроль над Völkischer Beobachter. Затем, пока на улице всё ещё было темно, четверо направились на север по узким улицам округи рабочего класса, где жил Дрекслер, в сторону элегантных улиц Нимфенбурга, где они разбудили раздражённого Дитриха Экарта и заставили его подняться с постели в 7:00 утра.
Как только Экарт понял, почему Дрекслер, Гитлер, Эссер и Корнер стояли у его порога, он мгновенно приступил к действиям. Партия должна была достать 120 000 марок к полудню, чтобы быть способной перебить Ботмера в покупке Völkischer Beobachter. Но у партии не было состоятельных доноров, к которым можно было бы обратиться. Единственным жившим в Мюнхене человеком, желавшим пожертвовать деньги NSDAP для покупки газеты, был Вильгельм Гутберлет, доктор и протестантский мигрант из сельской местности северного Гессена, который вступил в партию в предыдущем месяце. У него был вклад в бумагах на 10 000 марок, и в октябре он предлагал Дрекслеру половину имевшегося у него вклада даром.
Единственный способ для NSDAP быстро изыскать необходимые деньги был следующий: заложить Экарту его собственность и имущество, что обеспечит половину суммы, и обратиться к своему другу Готфриду Гранделю в Аугсбурге за займом на оставшееся. Обращение в банк за займом, похоже, не рассматривалось как жизнеспособное решение, возможно потому, что никакой банковский заём не мог быть получен так быстро. Более того, для группы людей, одержимых идеей неприятия процентного рабства, стать должником банка не было бы наиболее желательным выбором. Дрекслер и Экарт затем отправились на встречу с генералом Францем Риттером фон Эпп. Генерал весной 1919 года основал свою собственную милицию, «Добровольческий корпус Эпп» (Freikorps Epp), который был одним из наиболее жестоких среди «белых» сил, положивших конец Мюнхенской Советской республике. Впоследствии соединение Эппа было включено в рейхсвер в Мюнхене, где он представлял реакционную часть политического спектра.
Обращение к Эппу оказалось успешным: Дрекслер и Экарт получили заём в 60 000 марок из фондов рейхсвера, доступных Эппу, обеспеченных собственностью и имуществом Экарта в качестве залога. Не сохранилось никаких записей их разговора, но похоже, что точка зрения Дрекслера и Экарта была сфокусирована более на сохранении Völkischer Beobachter от попадания в руки сепаратистов, чем на создании позитивного обстоятельства для NSDAP.
Гитлер между тем поспешил на поезде в Швабию разыскать Гранделя, который владел химическим заводом в Аугсбурге и который в августе основал отделение NSDAP в городе. Гитлер быстро вернулся с гарантией займа в кармане на оставшуюся сумму денег для покупки газеты.
С возвращением Гитлера в Мюнхен всё было готово для покупки Völkischer Beobachter. В офисе нотариуса сделка была заключена. В результате способности Гитлера быстро соображать в предыдущий вечер и стремительно реагировать на новые ситуации NSDAP, или, если быть более точным, Национал-Социалистическая Ассоциация Рабочих, теперь владела своей новой газетой и была в выигрышном положении, чтобы стать ведущей группой среди радикальных правых в Мюнхене.
* * *
Как показывает та трудность, с которой встретились старшие члены NSDAP при быстром поиске денег, двери в верхние слои Мюнхена всё ещё оставались закрытыми для Гитлера. Только однажды в 1920 году ему удалось получить доступ в городской истэблишмент, благодаря своему интересу к искусству, не к политике. Его интерес к оперному сценическому дизайну обеспечил ему приглашение на виллу Клеменса фон Франкенштайна, бывшего главного администратора Мюнхенского Королевского театра. Однако, как вспоминал его друг Фридрих Рек, Франкенштайн через некоторое время пожалел о своём приглашении Гитлера.
Когда Рек, сын прусского консервативного политика, который поселился в Мюнхене, прибыл на виллу Франкенштайна, слуга сообщил ему, что кто-то прорвался часом ранее. Рек вошёл в комнату с мраморными стенами, наполненную гобеленами, где собрались люди, и обнаружил, что кто-то — это Адольф Гитлер. «Он пришёл в дом, где никогда не был раньше, одетый в гетры, мягкую широкополую шляпу и держа в руке хлыст для верховой езды, — записал Рек в своём дневнике об этом случае. — Ещё там была колли». Гитлер выглядел совершенно неуместно. Он напоминал «ковбоя, сидящего на ступенях барочного алтаря в кожаных бриджах, шпорах и с кольтом на боку». По словам Река, «Гитлер сидел там, представляя собой стереотип метрдотеля — в то время он был более худой и выглядел несколько голодающим — одновременно и под впечатлением, и скованный присутствием настоящего, живого господина барона; благоговеющий, не осмеливающийся полностью усесться в своём кресле, но примостившийся более или менее на краешке своими худыми чреслами; не беспокоящийся вовсе, что в сказанных ему хозяином вещах было изрядно невозмутимой и элегантной иронии, но нетерпеливо хватающийся за слова, подобно как собака бросается за кусками сырого мяса». При этом Гитлер постоянно стегал «свои ботинки хлыстом для верховой езды».
Затем Гитлер приступил к действиям. Он разразился «речью. Он говорил и говорил, бесконечно. Он проповедовал. Он втолковывал нам как дивизионный капеллан в армии. Мы ни в коей мере не противоречили ему и не вступали в дискуссии каким бы то ни было образом, но он начал кричать на нас. Слуги подумали, что на нас напали, и вбежали защищать нас».
Нисколько не удивительно, что автор дневника не был очарован Гитлером, поскольку Рек и его еврейская любовница тогда жили вместе. Все остальные присутствовавшие также не чувствовали себя в восторге от присутствия Гитлера. «Когда он ушёл, — писал Рек, — мы сидели тихо, смущённые и вовсе не позабавленные. Было чувство смятения, подобно тому, как в поезде вы неожиданно обнаруживаете, что разделяете купе с больным психозом. Мы долго сидели, и никто не говорил. Наконец, Кле [т. е. Клеменс фон Франкенштайн] встал, открыл одно из огромных окон и впустил в комнату весенний воздух, теплый от южного ветра. Не то чтобы наш зловещий гость был нечистым и испортил воздух в комнате так, как это столь часто случается в баварской деревне. Но свежий воздух помог изгнать чувство подавленности. Не то чтобы в комнате побывало нечистое тело, но нечто другое: нечистая сущность чудовищности».
Даже хотя в 1920 году правившие Баварией создали условия, позволившие Гитлеру и NSDAP преуспевать, социальный мир богатых и влиятельных в то время оставался недостижимым для Гитлера. Как выражает поведение Гитлера в доме Франкенштайна, он был неподходящим в обществе верхнего класса Мюнхена и не смог войти в контакт с членами городского истеблишмента. Их нежелание открыть свои двери Гитлеру создало огромную финансовую проблему для него и для партии. Хотя NSDAP удалось приобрести газету Völkischer Beobachter, финансовые проблемы партии не прекратились. Когда речь шла о получении щедрых пожертвований, Мюнхен продолжал оставаться запретной территорией для Гитлера и NSDAP.
Во всяком случае, финансовые заботы партии увеличились. Она не только должна была найти деньги для оплаты займов, полученных для покупки газеты и Издательства «Эер», она также была теперь обязана оплачивать огромные долги, которые накопил издательский дом перед своей продажей. И она должна была находить деньги для ежедневной работы партии и поддержки Гитлера на плаву.
В последующие месяцы NSDAP добудет большинство своих денег в форме пожертвований по 10 марок от своих рядовых членов. Однако к досаде Готтфрида Гранделя она никогда не получит достаточно денег, чтобы вернуть ему заём. Летом 1921 года Рудольф Гесс всё ещё должен будет говорить своей кузине Милли, что в то время как члены партии с чрезвычайно ограниченными средствами были щедры в пожертвованиях денег для NSDAP, партия совершенно потерпела неудачу в получении больших пожертвований. На некоторое время Гитлер сам часто должен был полагаться финансово и материально на добрую волю людей с ограниченными средствами, таких как Анна Швайер, его соседка, у которой была лавка овощей и фруктов на Тирштрассе, или как его сосед Отто Гар и его жена, Каролина, которые регулярно снабжали его яйцами.
После покупки Völkischer Beobachter Гитлер и Экарт определённо ходатайствовали о поддержке у состоятельных лиц. Однако в Мюнхене эти двое просто не смогли пойти далеко. По свидетельству Германна Эссера, Адольфа Дреслера, который вступил в NSDAP в 1921 году, и женщины, работавшей в штаб-квартире партии, NSDAP получала существенную финансовую поддержку в Южной Баварии в свои начальные годы только от небольшого числа лиц, главным образом от доктора, издателя, бизнесмена и зубного врача. Предположительно, врачом был Вильгельм Гутберлет, протестантский мигрант из северного Гессена; бизнесменом, похоже, был Готтфрид Грандель из Аугсбурга; издателем, почти определённо, был Юлиус Фридрих Леманн, в то время как зубным врачом был Фридрих Крон, прежде живший в Эльзасе и в Швейцарии, и переехавший в Южную Баварию только в 1917 году. Впоследствии, фройляйн Доэрнберг, о которой известно только то, что она была другом мюнхенского врача-женщины; балтийская баронесса, жившая в Мюнхене (наиболее вероятно, вдова Фридриха Вильгельма фон Зайдлиц, бывшего одним из членов Общества Туле, казнённых в последние дни существования Советской республики); и кузен Дитриха Экарта, живший за пределами Мюнхена, который тоже щедро давал деньги партии. Гитлер также должен был полагаться на добрую волю Йоханнеса Дингфельдера, врача, который был главным оратором в тот вечер, когда партия объявила свою платформу, и на господина Фолль, владельца магазина канцелярских принадлежностей в Мюнхене. Партия часто была настолько без средств, что господин Фолль ходил из дома в дом по своим друзьям и знакомым с просьбой о пожертвованиях, пока Гитлер ждал в квартире своего благодетеля до поздней ночи, надеясь, что Фолль вернётся с достаточным количеством денег для выпуска следующего номера газеты Völkischer Beobachter.
Так как в Мюнхене деньги было трудно достать, вскоре после приобретения Völkischer Beobachter Экарт и Гитлер снова отправились в Берлин. Будучи в столице Германии перед войной, Экарт имел там гораздо лучшие связи, чем в Мюнхене. В Берлине, в отличие от баварской столицы, он мог открывать двери в дома некоторых из богатых и могущественных. В последующие месяцы и годы он и Гитлер станут возвращаться в Берлин довольно часто для продолжения добывания таких денег, какие они не были способны получить в Мюнхене. Эти двое, похоже, были особенно успешны в этих стараниях со старшими лицами одной из ведущих ультранационалистических организаций Германии, Пангерманской Лигой. Более того, в 1923 году они получат крупное пожертвование от Рихарда Франка, берлинского торговца кофе.
Во время одного из своих первых визитов в Берлин Экарт представил Гитлера Хелене и Эдвину Бехштайн, владельцам производства пианино под тем же именем. Эти симпатизировавшие пангерманизму люди станут двумя наиболее лояльными сторонниками Гитлера в последующие годы. Это через них он получил свой первый доступ в общество верхнего класса. Каждый раз, как он будет ездить в Берлин, он станет навещать Бехштайнов в их элегантной вилле восемнадцатого века в районе Берлин-Митте. С ними, и с Хеленой в особенности, он разговаривал не только о политике. За чаем они станут разговаривать о своей общей любви к Вагнеру и о жизни в общем. Со временем Хелена начнёт обращаться с Гитлером скорее как с сыном, нежели как с политическим посетителем. В 1924 году она на самом деле скажет полиции: «Я хотела бы, чтобы Гитлер был моим сыном». Даже хотя политика редко была в центре их разговоров, Бехштайны снова и снова станут открывать свои «сундуки», чтобы дать деньги партии и Гитлеру лично.
По возвращении в Мюнхен Экарт продолжал знакомить Гитлера с людьми, которые как он полагал, будут иметь интерес для него. Однако в отличие от Берлина, те, кому Экарт представлял Гитлера в Мюнхене, были преобладающим образом из городских консервативных кругов людей искусства. Например, Экарт свёл вместе Гитлера и фотографа Хайнриха Хоффманна, который сделал ту фотографию на похоронах Айснера, на которой мог быть изображён Гитлер. Нельзя установить, познакомил ли Экарт Хоффмана и Гитлера уже ранее или же только в 1923 году. Как бы там ни было, в 1923 году двое начнут очень сближаться, настолько, что это в ателье Хоффманна Гитлер впервые встретил Еву Браун, свою любовницу и будущую жену, которая работала у Хоффманна. Одной из многих вещей, что были общими для этих двоих, было то, что каждый хотел служить хозяевам по обеим сторонам политического водораздела. Многие фотографии, на которых Хоффманн снял Айснера и других революционных вождей, составили книгу по названием «Год баварской революции в иллюстрациях» (Ein Jahr bayerische Revolution im Bilde), изданную в 1919 году тиражом 120 000 экземпляров.
Поскольку к 1921 году Гитлер со своим обаянием не смог попасть в дома богатых и влиятельных людей в столице Баварии, его путь к успеху станет проходить в стороне от салонов высшего общества Мюнхена, вместо этого пролегая через наполненные дымом пивные залы и рестораны города. А с газетой Völkischer Beobachter, NSDAP теперь могла нести своё послание прямо в дома своих сторонников.
Одним из немедленных изменений, видимых в линии, взятой Völkischer Beobachter после того, как она стала официальной, выходящей дважды в неделю газетой NSDAP, был её подход к турецким делам. Прежде она не проявляла много интереса к Малой Азии. Во всяком случае, она сообщала в негативном ключе о состоянии дел в Анатолии, даже хотя (или потому, что) её предыдущий владелец, Рудольф фон Себоттендорф, был гражданином Оттоманской империи. С покупкой газеты NSDAP всё это изменилось мгновенно, и Турция стала такой же заметной темой, какой она уже была в газетах и журналах по всему политическому спектру Германии.
Турецкие дела весьма занимали умы немцев после Первой мировой войны. Хотя либеральное и левое общественное мнение горячо обсуждало судьбу армян в руках оттоманских властей во время войны, что в результате привело к 1,5 миллионам смертей, Турция имела важное значение для правых по другой причине: они восхищались и черпали вдохновение из отказа Турции принять карательные условия Севрского договора (мирного договора между державами-победительницами в Первой мировой войне и Оттоманской империей), поскольку они рассматривали его как имеющий тот же характер, что и Версальский договор. Они также восхищались неповиновением, проявляемым новым лидером Турции, Мустафой Кемалем Ататюрком, и его поднимающимся политическим движением против оккупации Турции союзниками, и пропагандировали, что немцам следует брать вдохновение у Ататюрка, как наилучшим образом реагировать на державы-победительницы Первой мировой войны.