Когда Дингфельдер закончил свою речь, Гитлер, самый талантливый оратор партии, объявил программу партии. Хотя он быстро поднялся в DAP, в тот момент он тем не менее был первым и превосходящим всех других «агентом по продажам» партии. Таким образом, непохоже, что Гитлер, даже хотя он и представлял программу, был её главным архитектором. В действительности, по свидетельству Германна Эссера, который был близок и к Дрекслеру, и к Гитлеру: «Гитлер не принимал совершенно никакого участия в формулировке платформы». В самом деле, похоже, что роль Гитлера в составлении партийной платформы была ограничена помощью Дреклеру отредактировать, отшлифовать и расширить её основные моменты. Если бы Гитлер сам был одним из первичных авторов программы, учитывая его высказывания о евреях с предыдущего лета и его сильный акцент на евреях в своих замечаниях до и после публикации программы, то в ней был бы выраженный фокус на евреях, чего не было в этом случае.

Программа, которая вышла в форме списка из двадцати пяти пунктов требований, включая различные моменты с кросс-партийной апелляцией: призыв к установлению меритократии[7], требование, чтобы все граждане имели равные права и обязанности, равно как и требования развития страхования по возрасту и запрет детского труда. За пределами этого, она балансировала между националистическими и социалистическими требованиями.

Её националистические требования включали установление «союза всех немцев в Великой Германии на базе права наций на самоопределение». Другими словами, требованием было создание государства, которое включит в себя Австрию и все другие немецкоговорящие территории за пределами нынешней границы Германии. С этой целью программа призывала к отмене Версальского договора. Она также призывала давать подданство Германии только этническим немцам, заменить Римское право Германским правом, и прекратить иммиграцию не-немцев.

Социалистические требования программы шли рука об руку с её другими пунктами. Они повторяли все требования, какие были коренным признаком с первого дня партии; они не были просто тактической, неискренней уловкой для обращения к рабочим. Они включали призыв к разрушению «процентного рабства», к упразднению доходов, не полученных работой, выявление военных спекулянтов и конфискацию их активов, национализацию трестов (т. е. разрушение монополии посредством национализации), земельную реформу, запрет спекуляции землёй, экспроприацию земли для общественных нужд без компенсации и введение смертной казни за ростовщичество и спекуляцию.

Программа была глубоко нелиберальной в том, что она защищала коллективизм и нападала на индивидуализм, доказывая, например, что общий интерес должен всегда превалировать над интересом личным. Конечный пункт программы требовал «создание сильного центрального государства на уровне Рейха», чтобы привести в действие все остальные пункты программы. В этом DAP вновь заявила своё стремление подавить баварское местничество и объявила себя в оппозиции к главному течению баварской центристской и правой политики. Платформа также требовала территориального расширения за пределы территорий, населённых немецкоговорящим населением. Однако, в отличие от будущих лет, не было требований аннексии территорий с населением, говорящим не на немецком языке в Европе. Наоборот, было требование колониальных заморских территорий «для прокормления нашего народа и расселения нашего излишнего населения».

Как отмечено, программа партии не фокусировалась явно и недвусмысленно на евреях. По словам Германна Эссера, «еврейский вопрос» был затронут в «довольно сдержанной манере и с чрезвычайной осторожностью». Разумеется, многие пункты программы были инициированы антисемитизмом DAP. Тем не менее, только два из двадцати пяти пунктов явно упоминали евреев: один фокусировался на самих евреях; другой был нацелен на идеи, которые предположительно были еврейским по характеру, но могли разделяться неевреями. Так что неясно, были ли еврейские массы или «еврейский дух» центральной заботой партийного антисемитизма. Пункт 4 ставил условие, что ни один еврей не может иметь гражданства Германии; пункт 24 призывал бороться с «еврейско-материалистическим духом внутри и вокруг нас».

В Mein Kampf Гитлер изобразит дело так, как если бы презентация партийной платформы была огромным триумфом, описывая, как многие коммунисты и независимые социалисты, которые пришли бросить вызов ораторам на собрании, вначале доминировали, когда он начал излагать свои вводные замечания. Однако, по словам Гитлера, как только он начал читать программу партии, протесты левого крыла были потоплены в рёве восторженной поддержки двадцати пяти требований партии: «И когда я в конце концов представил, пункт за пунктом, двадцать пять пунктов массам и лично попросил их выразить о них суждение, один за другим они принимались с большей и большей радостью, вновь и вновь единодушно, и когда таким образом последний тезис нашёл свой путь к сердцам масс, я оказался лицом к лицу с залом, наполненным людьми, объединёнными новым убеждением, новой верой, новой волей».

Нацистская пропаганда впоследствии станет утверждать, что всё, что было нужно, чтобы покончить с «попытками коммунистов прервать мероприятие», была горстка старых товарищей Гитлера по войне, которые охраняли место. Это будет частью попытки представить полк Гитлера и, путём расширения понятий, всю германскую армию во время Первой мировой войны как народное сообщество (Volksgemeinschaft), давшее рождение национал-социализму. Гитлер сам заявлял в Mein Kampf, что когда собрание разошлось в конце вечера 24 февраля 1920 года, «был разожжён костёр, и из его пламени однажды должен был выйти меч, который вернёт свободу германского Зигфрида и жизнь германской нации». Он добавлял: «И одновременно с приходящим подъёмом я чувствовал, что там ходит богиня неумолимой мести за клятвопреступное действие 9 ноября 1918 года. Затем зал медленно стал пустеть. Движение пошло своим курсом».

В реальности то, что произошло после речи Дингфельдера, было весьма иным. Сторонники левых вовсе не были заглушены, а за представлением Гитлером программы партии последовала горячая дискуссия. Когда представленные на мероприятии социал-демократы и коммунисты в конце концов поднялись и покинули зал, они громко декламировали лозунги в поддержку коммунистического Интернационала. Дингфельдеру сказали при входе в Festsaal, что присутствует около четырёхсот левых активистов. Как впоследствии узнал Дингфельдер, в преддверии события коммунисты угрожали убить обоих: Гитлера и главного докладчика на нём.

Газеты, освещавшие мероприятие, в дни после 24 февраля не заостряли внимание ни на программе партии, ни на Гитлере. Münchener Zeitung, например, дала подробный отчёт о речи Дингфельдера, но лишь походя заметила в последнем абзаце, что «после речи член комитета Гитлер изложил программу Немецкой Рабочей партии». Освещение газетой события также показательно, поскольку оно выявляет, сколь малоизвестной всё ещё была DAP, т. к. газета говорила о ней, как о «вновь основанной Немецкой Рабочей партии», явно в неведении о существовании партии более года. Münchener Neuesten Nachrichten даже не отметила Гитлера по имени, докладывая лишь, что во время обсуждения после выступления Дингфельдера «оратор представил партийную программу Немецкой Рабочей партии, при этом чрезвычайно резко нападая на Эрцбергера, на евреев, ростовщичество и спекуляцию и т. д.»

Однако даже если презентация программы партии и не была большим событием, каким её представляли Дрекслер и Гитлер, в целом их тактика «замены и подмены» была условным успехом: приём «вставить необъявленного оратора» сработал. DAP выслушали в аудитории из двух тысяч человек, которые пошли в тот вечер домой и стали распространять слух о вдохновленном представлении Гитлера, которое они только что наблюдали. Вечером 24 февраля в Hofbrauhaus стало ясно, что на мероприятии с Гитлером скучно никогда не будет.

Последовавшие затем митинги, на которых выступал Гитлер, привлекали необычно много публики. Посредством своих представлений новая звезда партии смогла укрепить растущий интерес к DAP. В течение 1920 года от 1200 до 2500 человек станут посещать каждый митинг, в сравнении с несколькими десятками посещавших собрания годом раньше.

Первое массовое мероприятие DAP отметило конец семейного спора внутри партии о её природе и направлении. Концепция Харрера в стиле Общества Туле — DAP как тайное общество, руководимое знаменитыми пангерманистами, остающимися в тени — была полностью побеждена. Доминировала концепция Дрекслера и Гитлера. Всё, что оставалось ликвидировать из доктрины Харрера, это было название партии. При изначальном основании партии с Дрекслером Харрер отверг предположение назвать её национал-социалистической партией. Через несколько дней после 24 февраля DAP изменила своё название на Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei (Национал-социалистическая Немецкая Рабочая партия, или NSDAP). По свидетельству дантиста Фридриха Крона, ведущего члена партии с её ранних дней, обоснованием для изменения названия партии было сделать ясным для всех, что партия не была интернационалистской марксистской рабочей партией. Однако любопытно, что термин «национал-социалистический» ни разу не был использован в программе партии, выпущенной 24 февраля. С юридической точки зрения партия в действительности не будет существовать под своим новым названием до конца сентября 1920 года, когда был основан Национал-социалистический Немецкий Рабочий Союз (Nationalsozialistischer Deutscher Arbeiterverein, e.V.).

Гитлер был в центре диспута внутри своей новой приёмной семьи и вместе с Антоном Дрекслером триумфально вышел из борьбы внутри партии. Когда Карл Майр впервые послал его посетить собрание DAP 12 сентября 1919 года, у Гитлера определённо не было в кармане плана о том, как он станет преобразовывать партию в последующие пять месяцев или как он лично выгадает от этой трансформации. Однако успех в политике редко является результатом внедрения шаг за шагом долгосрочного плана или стратегии. Искусство политики обычно награждает тех, у кого есть талант быстро реагировать на неожиданные ситуации и использовать их не только себе на пользу, но и на пользу политических идей, которые они пропагандируют. И в этом Гитлер уже начал совершенствоваться в начале 1920 года. Он не был просто марионеткой в руках рейхсвера или известных людей среди крайне правых в Мюнхене. Да, они использовали его. Но он также использовал их. Людей, которые поддерживали его, полагая, что он станет их инструментом, он с поразительной скоростью бил их же оружием. Часто они довольно продолжительное время не понимали, насколько быстро Гитлер освобождался от них.

Став в один ряд с Дрекслером, Гитлер смог вытолкнуть Харрера из DAP и прикончить его концепцию «Туле» для партии, тем самым помогая превратить партию в силу, с которой надо считаться. К началу 1920 года DAP стала группой с репутацией, с правом быть выслушанной и услышанной в баварской политике. В ходе этого к весне 1920 года Гитлер (стоит вспомнить, что ещё годом ранее его рассматривали как неуклюжего одиночку) умно переместился из позиции новобранца в партии на место второй наиболее важной и сильной фигуры в ней, второй лишь после председателя DAP Антона Дрекслера.

Гитлер хорошо понимал, что в определённый момент он всё ещё возможно должен будет полагаться на Харрера, на Общество Туле и на пангерманских знаменитостей, стоявших за обществом, для продвижения его идей и усиления его заметности. Поэтому, когда Харрер был вытеснен, Гитлер довольно часто выражал вежливость по отношению к Обществу Туле и к стоявшим за ним. Однако сам он никогда не посещал собрания Туле. И он будет глубоко обижаться на Харрера и его сторонников до конца своей жизни. Гитлер никогда не удовлетворится. Похоже, что он никогда не забыл, как Харрер обращался с ним, и потому он никогда не будет полностью доверять пангерманистам в Мюнхене, которые возглавляли Общество Туле. Он всегда выражал озабоченность в том, что они могут пытаться использовать его в качестве своего инструмента, как было очевидно в его индифферентном взаимодействии с ведущим пангерманистским народно-патриотическим (völkisch) знаменитым человеком в Мюнхене, издателем Юлиусом Фридрихом Леманном. Гитлер в очень большой степени стал хозяином своего собственного предназначения.

Различные элементы возникавших политических идей Гитлера не были оригинальными, однако он использовал их для построения чего-то такого, что возможно не было на 100 процентов новинкой, но, тем не менее, было отличительным. В речах Гитлера и конфликтах этого периода мы видим эхо его пангерманских взглядов — направленных на собирание всех этнических немцев вместе под одной крышей — которые уже существовали во время войны, реконфигурированные и соединённые с его поисками с начала 1919 года — как выстроить Германию, которая будет в безопасности на все времена. Он требовал объединения Германии и Австрии, заклинал своих слушателей сопротивляться эмиграции из Германии, нападал на Версальский договор и продолжал предостерегать о международном еврейском капитализме. Попутно вместе с Антоном Дрекслером он преобразовал DAP из партии, ориентированной на немецких рабочих, в партию с упором на национальный социализм.

И всё же пока Гитлер продумывал политику, как выстроить Германию, которая никогда снова не проиграет войну, он все ещё был несовершенным нацистом. Он всё ещё не фокусировался заметно на большевизме или на «жизненном пространстве» на Востоке, и не будет делать этого некоторое время в будущем. Его устойчивое отсутствие интереса к большевизму необычно, не в последнюю очередь в сравнении с продолжавшимися глубоко укоренившимися опасениями большевизма среди баварцев. Например, 17 февраля 1920 года принц Георг Баварский, внук умершего принца-регента Луитпольда Баварского, утверждал в письме к архиепископу Мюнхена Михаэлю фон Фаульхабер, что «наступление русских большевистских армий на Центральную Европу неминуемо». Позднее в тот месяц Фаульхабер написал принцу Вильгельму фон Гогенцоллерн-Зигмаринген, свергнутому главе одного из малых государств имперской Германии, что люди в Мюнхене ожидают установления Советских республик в Зальцбурге, Инсбруке и Вене в марте. Действительно, шпион, внедрённый внутри Коммунистической партии Германии (КПГ) докладывал пятью днями ранее: «В соответствии с заявлениями, сделанными членами КПГ, восстания [КПГ] должны ожидаться в следующие несколько недель в результате теснейшего сотрудничества с Россией». Шпион также докладывал о тайном собрании приблизительно ста членов КПГ секции мюнхенского квартала Гэртнер, заявляя: «Общее революционное настроение очень уверено в победе в ожидании неминуемых акций как справа, так и слева; слева с помощью русской Красной Армии».

В начале 1920 года всё ещё не было ясно, насколько глубоким был антисемитизм Гитлера. Хотя несомненно он был глубоко антисемитски настроен к этому времени, всё ещё оставалось нерешённым, была ли его непомерная и биологическая антисемитская риторика метафоричной или буквальной. Его главным занятием было — как реагировать на западные державы и западный капитализм. Он всегда будет разглагольствовать, объясняя, как Германия должна была противостоять Франции. Однако его настоящей озабоченностью были британская и американская мощь и англо-американский капитализм.