Роль Общества Туле также имела значение в той мере, в какой она указывала на неверхнебаварский, на некатолический посыл в учреждении будущей нацистской партии. Происхождение и окружение Себоттендорфа, равно как и значительных гостей группы, предполагает, что общество непропорционально посещалось теми жителями Мюнхена, кто не был ни католиком, ни верхнебаварцем, и кто лишь недавно сделал город своим приемным домом. Розенберг и Гесс родились за границей, Себоттендорф родился на Востоке, Экарт родился в Верхнем Пфальцграфстве в северо-восточной Баварии, а Франк происходил из юго-западного немецкого государства Баден. Гесс и Розенберг были протестанты; Экарт был сыном протестантского отца и католической матери, которая умерла, когда он был ещё ребёнком; Франк был «Старым Католиком[6]»; а Себоттендорф порвал с христианством, будучи привлечён к оккультизму, эзотерическим идеям и определённым течениям в исламе во время своего пребывания в Оттоманской Империи. Далее, Йоханнес Херинг и Франц Даннель, оба соучредители Общества Туле, прибыли соответственно из Лейпцига в Саксонии и из Тюрингии. Схожим образом большинство из казненных в качестве заложников членов Общества Туле в конце апреля в последние дни Советской республики не были верхнебаварцами и не были католиками. То, что говорилось уничижительно в послевоенные годы о тех, кто возглавлял революцию в Мюнхене в 1918 и 1919 годах — а именно, что они были «чуждыми к земле элементами» (т. е. элементами, чуждыми к Земле Бавария) — может быть равным образом приложено к Обществу Туле. Его ведущие члены в своём происхождении были правым зеркальным отражением руководства мюнхенской Советской республики.

Харрер рисовал в своём воображении, что DAP станет функционировать как привилегированное и отчасти секретное общество или ложа, которая посредством отбора своих членов, имевших влияние среди рабочих, через какое-то время станет популяризировать народно-патриотические (völkisch) и антисемитские идеи внутри рабочего класса. Нескладное поведение Гитлера не вписывалось в его концепцию партии.

Мало кто знал о существовании общества до казни некоторых из его членов в последние дни существования мюнхенской Советской республики. Даже такие имевшие хорошие связи в консервативных кругах люди, как эссеист и школьный учитель Йозеф Хофмиллер, не подозревали об Обществе Туле до конца Советской республики. 7 мая в одной из последних сохранившихся записей в его дневнике Хофмиллер задаёт себе вопрос: «Общество Туле? Что это такое?» Однако в последующие дни, когда казни были у всех на слуху, общество стало всеобщей темой в городе. Политически почти что за одну ночь Общество Туле приобрело легитимность как защитник Баварии против левых экстремистов в глазах многих людей, которые в ином случае рассматривали бы группу как не что иное, как эксцентричную «периферийную» организацию. На некоторое время казалось, что Общество Туле находится на подъёме, и поэтому концепция Харрера выглядела жизнеспособной.

Однако к тому времени, когда в сентябре на сцене появился Гитлер, у Дрекслера и людей, близких к местному председателю DAP, давно уже были сомнения относительно концепции Харрера, что DAP должна быть тайным обществом для рабочего класса в духе Общества Туле. Прежде всего, Дрекслер и его партнёры были самодостаточными людьми, и непохоже, что их воодушевляла идея понизить их до роли инструмента в руках Общества Туле. Также, слава и значение общества по следам крушения мюнхенской Советской республики продлились не более семи дней. В действительности глава группы самозваный аристократ Рудольф фон Себоттендорф покинул Мюнхен вскоре после падения Советской республики. По прошествии лишь немногим более года город Мюнхен ему уже наскучил.

За лето Общество Туле стало постепенно отходить на обочину политической жизни Мюнхена. Несомненно, что для членов DAP поддержка общества выглядела всё менее и менее важной. Члены Общества Туле должны были понять, что многие, кто состоял в оппозиции к Советской республике, были готовы вступить в Общество по тактическим соображениям, но не станут активно и продолжительно поддерживать Общество, когда республика была побеждена. Более того, было маловероятным, что общество, чьё само наименование означало отрицание христианства, сможет пустить глубокие корни в католическом истэблишменте Баварии. Себоттендорф и его соратники назвали общество «Туле», веря в то, что Исландия, до своего упадка, служила убежищем для германского народа, сопротивлявшегося христианизации в начале Средневековья. Вкратце, к осени 1919 года Общество Туле было лишь тенью себя прежнего.

Вместо того, чтобы встать на сторону Харрера в его видении DAP как тайного общества, Дрекслер активно предлагал привлечение Гитлера в партию в качестве эффективного устного передатчика его пропаганды; то есть использовать его для обращения прямо к публике. Дрекслер рекомендовал Гитлера для произнесения его первой официальной речи для DAP на октябрьском собрании партии. Поскольку Харрер стал «хромой уткой» внутри партии вследствие сворачивания Общества Туле, Дрекслер сделал по-своему. Единственной уступкой, которой смог добиться Харрер, было то, что Гитлер будет не первым, главным докладчиком, но вторым в этот вечер.

Инаугурационная речь Гитлера на собрании DAP была мгновенным успехом. Она имела место вечером 16 октября 1919 года сразу после главного доклада партийному собранию в Хофбройкеллер, одном из наиболее известных пивных залов Мюнхена, расположенном через реку от центра города. Как сообщала спустя несколько дней газета Münchener Beobachter, Гитлер говорил «вдохновляющими словами», защищая «необходимость объединения против общего врага наций» — то есть евреев — и призывая людей поддерживать «германскую прессу так, чтобы нация узнала вещи, о которых умалчивают еврейские газеты».

Хороший приём дебюта Гитлера доказал правоту Дрекслера, в результате чего новобранец партии стал одним из её систематических ораторов. Германн Эссер, который подобно Гитлеру работал для Майра и который теперь регулярно посещал собрания DAP, также вскоре понял, что Гитлер превосходит всех остальных в своём таланте оратора. Эссер вспоминал об этих ранних речах: «Я полагаю, что эффект Гитлера даже тогда основывался на обстоятельстве, раз за разом замечавшемся мною позже: люди из Австрии, урождённые австрийцы, обычно обладают большим талантом для выступления без записей, чем северные немцы или мы, баварцы». И всё же, согласно Эссеру, австрийское происхождение Гитлера было не единственной причиной для его успеха как оратора: «И он также проявлял хорошее чувство юмора в некоторых из своих наблюдений, он мог быть довольно ироничным временами. Всё это вместе и было тем, что воздействовало на его слушателей». Более того, Гитлер воспринимался более неподдельным, чем другие ораторы. Люди полагали, что в нём есть нечто особое, что делало его такой привлекательной фигурой. Они видели в нём того, кто был «солдатом и того, кто голодал», того, кто производил «впечатление бедолаги», и того, чьё использование иронии делало его речи особенными.

Гитлер выступал снова на собрании 13 ноября, на фоне подъёма антисемитской агитации в Мюнхене в виде антисемитских листовок, раздаваемых или разбрасываемых на улицах. На этот раз речь шла о Версальском договоре. Гитлер использовал своё собственное ощущение предательства — которое у него было с конца весны или начала лета по отношению к Соединённым Штатам, Британии и Франции — чтобы настроиться на аудиторию. Он заключил, что «не существует международного взаимопонимания, только лживость; нет примирения, только насилие». За чем последовали, в соответствии с докладом полиции о событии, «громогласные, длительные аплодисменты».

Пятнадцатью днями позже Гитлер был пятым оратором на другом партийном мероприятии. Он снова вернулся к теме пустоты обещаний, сделанных в конце войны о самоопределении народов, призывая: «Мы требуем человеческих прав побеждённых и обманутых», и спрашивал свою аудиторию: «Мы граждане или мы собаки?» Однако Гитлер не только нападал на державы-победительницы Первой мировой войны; он также привёл позитивный пример для установления правительства технократов. Под смех своих слушателей он говорил о Матиасе Эрцбергере, министре финансов, который родился в городе Буттенхаузен в Швабии и был учителем: «Человек, который является лучшим учителем в городе Буттенхаузен, всё же может быть наихудшим министром финансов», — и потребовал: «Нам нужны эксперты в нашем правительстве, а не некомпетентные лица».

Когда осень перешла в зиму, собрания DAP стали проводиться в ужасно холодных местах из-за запрета обогрева залов для собраний вследствие сильного недостатка топлива в Мюнхене. Но всё же вовлечение Гитлера начало окупаться, поскольку посещаемость мероприятий DAP начала расти. Когда 10 декабря он вышел вперёд в зале ресторана Zum Deutschen Reich для обращения к митингу — в своих чёрных брюках, белой рубашке, чёрном галстуке и старом изношенном пиджаке, который по слухам был подарком еврейского лоточника в предвоенной Вене, — перед ним было три сотни человек. Это было более чем в десять раз больше размера аудитории, какая посещала некоторые из партийных собраний предыдущим летом.

Как и в других своих выступлениях, Гитлер старался определить выводы из того, что он рассматривал как пустые обещания Вильсона о рассвете новой эры в международных делах. Он задавал три вопроса: «Кто виновен в унижении Германии? Что есть право? Может ли быть право без права? [Т. е. может ли существовать справедливость без формальной системы правосудия?]».

Для Гитлера могущество, власть были более важными, чем право, верование, которое для него в то время не было следствием социально-дарвинистских размышлений. Скорее это разжигалось тем, что он видел как воплощение того, что данные Соединёнными Штатами обещания Германии к концу войны стали ничего не значащими, когда подверглись проверке. Гитлер говорил: «Мы сами могли видеть это к концу войны. Северная Америка отклоняет вступление в Лигу Наций, потому что она могущественна сама по себе и ей не требуется помощь других, и потому что она стала бы чувствовать себя ограниченной в своей свободе действий».

Вера Гитлера в то, что «сила и знание того, что за его спиной имеются союзники в тесном строю, решают, что является правильным», была основана также на прочтении истории предшествующих столетий. Он доказывал, что обращение Китая с Японией в девятнадцатом веке, подход Британии к Индии, дискриминация не-белых иммигрантов в Соединённых Штатах и подход Англии к Голландии в начале современной эры — всё это было следствием силы, а не права. Он заявлял, что только если немцы осознают то, что уже знают все остальные — что нет права без силы — тогда лишь Германия сможет выжить. Он также утверждал, что Германия должна найти ответ на проблему недостаточности продовольственных запасов, что вело к эмиграции её населения в Британскую Империю. Эмиграция была пагубной, поскольку она приводит к потере для Германии её лучших людей, следствием чего Германия будет ослаблена, а Британия усилена в международных делах.

Сутью выступления Гитлера в холодном зале Zum Deutschen Reich были два положения: во-первых, Германия должна преобразовать себя, чтобы выжить на всемирной сцене. И во-вторых, Германии следует понять, какие страны всегда будут её врагами и какие лишь разовьют враждебность к ней из целесообразности. Он продолжил, утверждая, что существует два вида врагов: «Первые включают наших извечных врагов, Англию и Америку. Во второй группе нации, которые выработали враждебность к нам как следствие их собственной прискорбной ситуации или вследствие других обстоятельств». Одной из стран, которую Гитлер выделил как не являющуюся естественным врагом Германии, была та, что понесёт наибольшие потери в своей борьбе против Германии во Второй мировой войне: Россия.

В отношении внутренних дел Гитлер выделил для обвинений, так же, как он это делал в Лехфельде и в своём письме к Гемлиху, не большевизм, а еврейский финансовый капитализм: «Мы боремся с деньгами. Нас спасёт единственно только работа, не деньги. Мы должны раздавить процентное рабство. Наша борьба — с расами, которые представляют деньги».

Таким образом, он заключает, что немцы должны противостоять еврейскому капитализму и англо-американскому миру, если немцы хотят стать «свободными людьми в свободной Германии».

Даже хотя Гитлер в течение осени 1919 года стал более активным в DAP, его повседневной работой оставалась пропаганда для Командования 4-го Военного Округа. До конца октября он всё ещё формально служил во Втором пехотном полку. 26 октября он был переведён в 41-й Стрелковый полк (Schutzenregiment 41), где он станет служить в качестве «офицера по образованию» при штабе полка. В результате этого перевода Гитлер был перемещён ближе к сердцу Мюнхена, где он получил место проживания в казармах 41‑го Стрелкового полка, в Турецких Казармах, в том самом месте, куда его спас от побоев Михаэль Кеог, ирландский доброволец в вооружённых силах Германии.

У Гитлера теперь была должность, которая ему нравилась. Ему надо было лишь выйти из казарм, чтобы оказаться прямо в сердце мюнхенского квартала искусств, в центре которого были наиболее известные музеи искусств, Старая Пинакотека и Новая Пинакотека. И оставаясь внутри Турецких Казарм, он мог проводить своё время в полковой библиотеке, за которую он теперь был ответственен, и погружаться в своё любимое времяпрепровождение: чтение.

Выходя из казарм по официальным делам, Гитлер иногда будет обращаться к воинским частям в Мюнхене. В одном случае его перебросили в Пассау на баварско-австрийской границе, где он провёл часть своего детства, для беседы с солдатами полка, размещённого в этом городе. В январе и феврале 1920 года он также участвовал в качестве докладчика в двух пропагандистских курсах того рода, в каких он сам принимал участие предыдущим летом, делая доклад на тему «Политические партии и что они означают», а также на свою излюбленную тему «Версальский мир».