Вдобавок, многие консерваторы в Германии, особенно молодые, после войны пришли к пониманию того, что нет возврата к старому режиму. Они заключили, что предвоенные консервативные партии и организации не смогли решить «социальный вопрос»; иными словами, социальные и классовые трения, возникшие в результате индустриализации. Также у них не было убеждения в том, что предвоенная консервативная партия, Немецкая Консервативная партия (Deutschkonservative Partei), даже в своей модернизированной послевоенной форме, будет способна превратиться в народную партию и обращаться к рабочим. Даже хотя новая консервативная партия в своём названии провозгласила себя народной — Немецкая Национальная Народная партия (Deutschnationale Volkspartei, or DNVP) — молодые консерваторы в Германии, такие как Ульрих фон Хассель, сомневались, что партия действительно будет способна достичь этого.

Хассель, зять Альфреда фон Тирпица, ультраконсервативного главы ВМФ кайзера Вильгельма, и крупная фигура в DNVP, опубликовал манифест «Мы, молодые консерваторы» в ноябре 1918 года, сразу после окончания войны, доказывая, что консерваторы и социалисты, скорее, чем консерваторы и либералы, найдут общую почву и пойдут вместе. Как противник англо-американского международного капитализма, он не видел шанса политического альянса с либералами. Однако, как заявил в своём манифесте молодой член DNVP, он верил в то, что сотрудничество между социалистами и консерваторами было как возможно, так и желательно, для того, чтобы решить «социальный вопрос» и охватить будущее. Он полагал, что это единственный путь, который обеспечит выживание консерватизма в век массовой политики. Изначально Хассель имел в виду Социал-демократическую партию (СДПГ), когда очерчивал своё видение консервативно-социалистического альянса, но в течение месяцев он отказался от социал-демократов.

Раздумья за фасадом предложения Хасселя были частью более широкой стратегической перегруппировки, от которой больше всего выиграли бы в конечном счёте коллективистские партии, которые были отпрысками и социализма, и национализма. Другими словами, дух манифеста Хасселя воодушевлял консерваторов по всей Германии по крайней мере проявить интерес и открытость к таким партиям, как DAP. Они виделись как партии, которые могут потенциально обращаться к избирателям, недоступным консервативным партиям, даже если консерваторы не разделяли все политические цели таких партий.

В краткосрочной перспективе новая открытость консерваторов была ограниченно полезна для DAP, пока она работала внутри Баварии, поскольку за пределами Баварии существовала гораздо более благодатная почва для процветания таких партий, как DAP. В остальной стране основные консервативные партии — главная среди них Немецкая Национальная Народная партия — полагали, что они сами были, несмотря на свои наилучшие усилия, маловероятно успешными в обращении непосредственно к рабочему классу и к нижнему среднему классу. Вот почему они делегировали обращение к рабочему классу и к нижнему среднему классу небольшим партиям типа DAP. Однако в Баварии DNVP, или если быть точным, её баварская ветвь — партия Центра — не была ведущей консервативной партией. В баварском консерватизме доминировала Баварская Народная партия (BVP), которая в отличие от DNVP была партией, обращавшейся ко всем классам. Хотя политики BVP могли рассматривать DAP как полезного антибольшевистского союзника, они не чувствовали, что они должны передавать ей права на обращение к рабочим и к нижнему среднему классу. Они полагали, что BVP была вполне способна сделать это сама. По этой причине партия с таким профилем, как DAP, наиболее вероятно могла бы выбиться за пределами Баварии.

Однако на пользу DAP в Баварии существенное меньшинство баварских католиков начали ощущать враждебность к интернационализму Святейшего престола Ватикана и к демократизации BVP. Как результат, они начали испытывать враждебность как к католической партии, так и к BVP. Для них DAP обеспечивала потенциальный и жизнеспособный новый политический дом. Они чувствовали себя воодушевлёнными статьями и брошюрами местных политических авторов, таких как Франц Шрёнгхаммер-Хаймдаль, близкий друг Дитриха Экарта. Шрёнгхаммер-Хаймдаль, который вскоре вступит в DAP, пропагандировал национальный, народно-патриотический (völkisch) католицизм. Для него Иисус был не евреем, а галилейским арийцем из Назарета. В некоторых из статей Экарта также имелись отзвуки католицизма, пропагандировавшегося его другом.

Католики в Мюнхене, которые верили в тот вид национального католицизма, за который ратовал Шрёнгхаммер-Хаймдаль, более не ощущали себя представленными архиепископом Мюнхена. Даже хотя Фаульхабер не был другом нового политического порядка, его главной целью было бороться с урезанием прав католической церкви. Однако к смятению части правых католиков, Фаульхабер поддерживал «мир» и «взаимопонимание между нациями». Он даже начал признавать демократию, пока она не будет прилагаться к внутренним делам церкви. Как он изложил это в своём пасторском письме на Великий Пост 1920 года, «Деревья на земле растут вверх, но звёзды на небе сияют на нас сверху». Другими словами, он полагал, что политическое правление на земле должно быть легитимизировано снизу — демократически — в то время как религия должна управляться через Папу прямо с неба. Значимое меньшинство баварских католиков, отвернувшееся от Фаульхабера и католического истэблишмента, обеспечило в краткосрочной и среднесрочной перспективе величайший потенциал для роста DAP.

Что ещё шло на пользу DAP, так это продолжавшиеся нужда и голод, царившие в Мюнхене на фоне возвращения в Мюнхен инфлюэнцы. Ситуация в Мюнхене была настолько скверной, что Фаульхабер и Папа Бенедикт XV во время визита мюнхенского архиепископа в Рим в декабре 1919 года говорили о том, насколько голод впечатался в лица детей. Так что 28 декабря Папа выпустил воззвание к миру с просьбой помочь детям Германии, послав им как хлеб, так и любовь.

И наконец, наиболее важной причиной того, что будущее DAP начало выглядеть блестящим, был исход борьбы между Дрекслером (председателем мюнхенского отделения партии) и Харрером (национальным председателем партии), которая достигла апогея к концу года. После того, как Харреру не получилось не допустить Гитлера на сцену в октябре, он всё ещё старался забрать инициативу. И всё же Харрер вёл уже проигранную битву, поскольку Гитлер и Дрекслер объединялись против него для расшатывания видения Харрером партии в стиле Общества Туле всякий раз, когда могли. Эти двое смогли изолировать Харрера внутри руководства партии. Гитлер доказывал, что партия должна добиваться расположения масс как можно раньше, в то время как Харрер постоянно продолжал доказывать, что DAP не следует подыгрывать массам.

5-го января 1920 года силовая борьба между Харрером, Дреклером и Гитлером была окончена, поскольку «национальный» лидер DAP понял, что он загнан в угол, из которого он не сможет выбраться. Поэтому Харрер вышел из партии. Никогда снова он не станет нигде играть какой-либо значительной роли, и преждевременно умрёт в 1926 году в возрасте тридцати пяти лет.

С отставкой Харрера видение DAP в стиле Общества Туле было мертво. Гитлер и Дрекслер одержали победу. Дрекслер теперь стал абсолютным председателем партии, при этом какое-либо сопротивление против включения Гитлера в руководство партии исчезло. Как наиболее одарённый пропагандист партии, Гитлер теперь был способен работать без значительной оппозиции со стороны руководства DAP.

С уходом Харрера Дрекслер и Гитлер могли беспрепятственно строить планы для выхода партии на арену и прекращения её существования в виде квази-секретного общества. Первые попытки построить инфраструктуру профессиональной партии имели место уже с ноября, когда были очерчены планы напечатать бланки заявлений для вступления в партию, а также объявления о мероприятиях DAP и устав партии.

Далее, 15 января 1920 года DAP учредила свой первый настоящий офис. Пивной ресторан Sterneckerbrau предложил партии комнату для офиса бесплатно с тем условием, что DAP будет проводить свои регулярные еженедельные собрания членов партии в этом заведении. Предложение было сделано также с той договорённостью, что люди, собирающиеся или работающие в офисе, станут заказывать напитки или еду от ресторана. Вот как Гитлер позже описывал новый офис: «Это была маленькая сводчатая тёмная комната с коричневыми деревянными панелями, примерно шести ярдов длиной и три в ширину. В облачные дни в ней было совсем темно. Мы оживили стены плакатами, объявляющими о наших митингах, и в первый раз повесили наш новый партийный флаг. Когда мы проводили собрания, он расстилался на столе — короче говоря, он всегда оставался перед нашими глазами».

В офис можно было попасть только через узкий проход, идущий вдоль Sterneckerbrau. Когда Гитлер и его сотрудники впервые заняли офис, они убрали в сторону всё, кроме стола, поставив оставшийся стол посредине. Вокруг этого стола располагалось руководство во время собраний. Они поставили меньший стол для управляющего директора (Geschäftsfuhrer) рядом со столом для собраний и установили на нём пишущую машинку, подаренную членом партии, у которого была канцелярская и табачная лавка за углом. Для хранения денег была приспособлена старая сигарная коробка.

С тех пор, как Гитлер вступил в партию, его речи срабатывали как необыкновенно успешная вербовка для DAP. Например, 1 декабря 1919 года Эмиль Морис — двадцатилетний помощник часовщика гугенотского происхождения, родившийся рядом с Северным морем, который переехал в Мюнхен во время войны и который будет возглавлять СА, полувоенную организацию партии, в её ранние дни, и который на некоторое время станет одним из лучших друзей Гитлера — вступил в DAP как член партии под номером 594. Даже после 1945 года он будет утверждать, что это речь Гитлера от 13 ноября сделала его новообращённым.

В новом году членство в партии продолжило расти по мере того, как усилия Дрекслера и Гитлера построить инфраструктуру профессиональной партии начали приносить плоды. Среди новых январских рекрутов был Германн Эссер. Вскоре другие новообращённые из левого фланга присоединились к нему в партии. Одним из них был Зепп Дитрих, бывший глава Солдатского Совета военной части, который позже станет возглавлять личную охрану Гитлера — Лейбштандарт СС «Адольф Гитлер» — и станет генералом в Ваффен-СС во Второй мировой войне. Юлиус Шрек, другой новый член DAP, который станет служить у Гитлера в качестве водителя и помощника, в дни мюнхенской Советской республики был членом Красной Армии. Гитлеру было хорошо известно о прошлом многих новобранцев партии. Как заявит Гитлер 30 ноября 1941 года, «Девяносто процентов пополнения моей партии в то время были из левых».

Особенно важный новый член вступил в партию 16 января 1920 года: капитан Эрнст Рем, будущий глава СА (Sturmabteilung, SA), который пришёл в DAP с другого конца политического спектра. Он посетил собрание DAP 16 января из чувства разочарования консервативной Немецкой Национальной Народной партией. Он был настолько захвачен партией, что вступил в неё тут же на месте. В последующие годы Рем будет использовать своё влияние, чтобы сделать доступными для DAP/NSDAP деньги, автомобили и оружие рейхсвера. Вскоре Гитлер и Рем станут обращаться друг к другу с фамильярным «ты», и Гитлер станет частым посетителем в семье Рема, который будет нередко приглашать его на ужин. В феврале будущий заместитель председателя NSDAP Оскар Кёрнер вступил в партию после прослушанной речи Гитлера. Подобно Эмилю Морису Кёрнер был ещё одним протестантом не из Верхней Баварии, проживавшим в Мюнхене, где у него был магазин игрушек. Родившийся в Силезии на немецко-польской границе, будущий заместитель вождя партии сделал столицу Баварии своим домом с конца войны.

Даже хотя действия Дрекслера и Гитлера после изгнания Харрера начали приносить плоды довольно быстро, у них двоих не было намерения только лишь постепенно выстраивать профиль партии и набирать новых членов партии по одному за раз. Вместо этого они хотели выйти на публику с парадного входа. С этой целью исполнительный комитет написал новую программу и рискнул на 24 февраля 1920 года снять Festsaal («Зал празднований»), самое большое место для собраний в Hofbrauhaus («Хофбройхаус») — самом известном пивном зале Мюнхена. Попытка заполнить зал, который мог вместить до двух тысяч человек, была огромным риском для партии, собрания которой привлекали несколько десятков человек менее чем полгода тому назад.

Плакаты, объявляющие о событии, начали появляться за пять или шесть дней заранее. Это было в первый раз, когда DAP вывешивала плакаты в Мюнхене. Тем временем Дрекслер и Гитлер пребывали в нервном ожидании, принесёт ли плоды их авантюра. В Mein Kampf Гитлер размышлял о риске, который предприняла партия: «У меня в то время была только одна забота: будет ли зал наполнен, или нам придётся говорить перед пустым залом?» Он добавлял: «Я с нетерпением ожидал того вечера». И тем не менее объявления сработали, как сообщал Гитлер: «В 7:30 произошло открытие. В 7:15 я вошёл в банкетный зал Hofbrauhaus на Platzl в Мюнхене, и моё сердце чуть не взорвалось от радости. Огромное помещение, ибо оно тогда казалось мне таким, было переполнено людьми, плечо к плечу, числом почти две тысячи. И сверх того, пришли все те люди, к которым мы хотели обращаться».

В Mein Kampf Гитлер выставит это так, как будто зал наполняло чувство предвкушения того, что за вид примет новая программа партии. Он только вскользь отметил, что перед ним к аудитории обращался другой оратор, даже не приводя имя этого оратора. Но это как раз был тот оратор, кто привлёк толпы, нежели чем любопытство о партийной платформе DAP. В действительности красный плакат, развешанный по всему городу, не упоминал ни партийной программы, ни Гитлера. Он объявлял только то, что в тот вечер в Хофбройхаус будет выступать Йоханнес Дингфельдер, врач, народно-патриотический (völkisch) активист и сверх того, любимец публики.

Очевидной тактикой DAP, как всё ещё весьма неприметной партии, неспособной привлечь толпы обещанием выступить с новой партийной программой, было использовать способ «заманить и подменить» для своего митинга 24 февраля. Она использовала Дингфельдера как наживку, чтобы заполнить Хофбройхаус до представления собравшейся аудитории партии и её новой платформы.