Офицер, возглавлявший эти два курса, не Карл Майр, был настолько впечатлён вдохновенной речью Гитлера о Версале, что он поручил ему сочинить листовку, которая бы сравнила, как следует из её заголовка, «Карательный Брест-Литовский мир и Версальский мир примирения и международного взаимопонимания». Гитлер вложил в составление листовки всю свою страсть, демонстрируя, как, по его мнению, Брест-Литовский мир, который Германия навязала России в начале 1918 года, был миром равных. Он старался продемонстрировать, что Германия сохранила Россию в полном порядке и немедленно возобновила с ней отношения, а также отказалась почти от всех требований репараций. Вкратце, Гитлер представил Брест-Литовский мир как результат стремления установить «мир и дружбу». По контрасту с этим Версальский договор он описывал как «карательный мир, который не только ограбил Германию на её исконные территории, но и который продолжит обращение с Германией как с парией, делая материальное и социальное восстановление Германии невозможным».

В течение поздней осени 1919 года и последующей зимы Гитлер курсировал между Турецкими Казармами, офисами Окружного Военного командования 4 и местами, в которых встречались члены DAP и её руководство. Его деятельность для DAP и работа на армию дополняли друг друга.

Карл Майр явно рассматривал работу Гитлера для DAP как служащую интересам окружного командования. Это очевидно из его продолжавшейся поддержки своего протеже. Во-первых, он поддержал решение Гитлера вступить в DAP. Во-вторых, вдобавок к регулярному жалованью, которое Гитлер продолжал получать от армии, Майр давал Гитлеру, так же как и Эссеру, который также продолжал для него работать, дополнительные деньги из тех, что, похоже, были секретным фондом. Каждые три-четыре недели Майр будет давать каждому от десяти до двадцати марок наличными, особенно в тех случаях, когда они наблюдали для него за множеством вечерних политических собраний в качестве аналитиков или шпионов. Сам Майр также посетил выступление Гитлера на собрании DAP 12-го ноября.

Но хотя сначала Майр и послал Гитлера в DAP, это был сам Гитлер, который предпринял активные шаги для вхождения в политику, уже будучи политизированным к тому времени, когда он появился в Немецкой Рабочей партии. То есть Майр явно одобрял решения и действия Гитлера и старался использовать их в интересах рейхсвера, но Гитлер не вошёл в политику по его инструкциям. Теперь, когда Майр пытался использовать его как инструмент, с Гитлером становилось всё труднее управляться. В действительности Гитлер начал освобождаться от влияния Майра в конце 1919 года, пытаясь использовать других людей — возможно даже самого Майра — как свой инструмент. Хотя Майр лишь в марте 1921 года полностью понял, что Гитлер больше не находится у него в руках, Гитлер начал заменять Майра как своего отеческого наставника уже к концу 1919 года.

Его новым наставником был ведущий идеолог в DAP Дитрих Экарт, поэт, драматург, представитель богемы и журналист с общительным, но легко поддающимся переменам настроения характером, морфинистом с лицом моржа. Экарт был старше Гитлера на двадцать один год. Хотя большинство его предприятий были финансово неудачны, его драматическая версия пятиактной пьесы Генрика Ибсена в стихах «Пер Гюнт» в 1912 году принесла ему неожиданные увечье, успех и достаток.

По словам Германна Эссера, с конца 1919 года Гитлер «более или менее почитал Экарта как своего отеческого друга, как на самом деле делал и я». По Эссеру «Экарт играл роль отца для нашей семьи, и мы уважали его в этой роли». Экарт, между тем, впоследствии будет утверждать, что он немедленно был впечатлён Гитлером при первой с ним встрече: «Я чувствовал себя привлечённым всем его существом, и очень скоро я понял, что он точно правильный человек для нашего молодого движения». Для Экарта, впечатлённого его энергией, Гитлер был безоговорочно самым лучшим оратором. Он обращался с Гитлером как со своим любимым протеже в партии. Когда Эссер и Гитлер сцеплялись, как они это время от времени делали тогда, Экарт выступал в роли миротворца, но он также говорил Эссеру, как последний вспоминал позже: «Не мни о себе лишнего; он гораздо лучше тебя».

Подобно столь многим ранним национал-социалистам Экарт, который был привлечён городом, был чужаком в южно-баварской католической местности вокруг Мюнхена. Родившийся и выросший в северной Баварии, он много лет провёл в Берлине, прежде чем переехать в Мюнхен в 1913 году, в том же году, в котором Гитлер сделал столицу Баварии своим домом. В жизни Экарта и Гитлера присутствует много параллелей, несмотря на их разницу в возрасте. Оба в душе были художники, оба, похоже, страдали от депрессии, оба пережили тяготы жизни — Гитлер в Вене, Экарт в Берлине — и страсти обоих находились равно в искусстве и в политике. И оба были подвергнуты еврейскому влиянию до войны, о котором они позже предпочтут умалчивать.

Когда Гитлеру был двадцать один год, у него в Вене были еврейские партнёры по бизнесу и знакомые в жилище людей из рабочего класса, с которыми у него сложились хорошие отношения. Для Экарта еврейское влияние заходило даже глубже этого. Два человека, которыми он более всего восхищался до встречи Гитлером, были евреями: Генрих Гейне и Отто Вайнингер. Гейне, великий немецко-еврейский поэт, был героем юности Экарта. Первая публикация Экарта была изданием стихов Гейне. Ещё в 1899 году Экарт восхвалял наиболее известную еврейскую литературную личность Германии девятнадцатого века как гения страны этого столетия: «Если принять во внимание всю эту безжизненную немецкую эпоху — во всей её суетности — нельзя не удивляться силе гения, с которой один единственный человек неожиданно сотряс недостойную литературную культуру [людей] и вывёл их освобождённый дух на поразительные новые пути. Этим человеком был Генрих Гейне». В 1893 году Экарт даже написал и опубликовал поэму, которая возносила хвалу прекрасной еврейской девушке.

Вайнингер стал важен для Экарта во время его антисемитского преображения в первые годы двадцатого столетия. Вайнингер был австрийским евреем, который уже взрослым перешёл в протестантизм. Он опубликовал свою книгу Geschlecht und Charakter (Пол и характер) в 1903 году, незадолго до своего самоубийства в возрасте двадцати трёх лет. Её центральной темой была полярность мужского и женского в индивидуальном и во вселенной, характеризуя при этом женские принципы как еврейство. Для Вайнингера главной чертой женского принципа был его материализм, отсутствие души и личности. После прочтения книги Экарт начал героизировать еврейского автора за ненависть к самому себе. Он писал в своей записной книжке в то время: «Если у меня в руках книга Вайнингера, разве я не держу в своих руках также его мозг? Разве у меня самого нет мозга, чтобы читать между строк его мыслей? Разве он не мой? Разве я не его?»

Несмотря на раннее еврейское влияние, после Первой мировой войны и революции Гитлер и Экарт разделяли риторику истребления относительно евреев. В своём письме к Гемлиху Гитлер определил как свою конечную цель «полное устранение евреев»; а Экарт во время своего первоначального знакомства с Гитлером выразил своё желание погрузить всех евреев на поезд и вывезти их в нём в Красное море.

Экарт имел первостепенное значение для Гитлера не только вследствие его политического влияния на него, и не потому, что, похоже, под его влиянием Гитлер впервые начал верить, что является высшим существом. Он был также чрезвычайно важен для Гитлера из-за своей жизни вне политики, или, можно сказать, на границе политики и искусств. Это через Экарта Гитлер — который сам никогда бы не смог найти устойчивое положение на мюнхенской сцене искусств — был представлен сходно мыслившим людям искусства, образовывавшим субкультуру в городе, в котором доминировали прогрессисты. Для Гитлера наиболее важным представлением, которое сделал Экарт, было знакомство с Максом Цэпером, пейзажистом, чьей целью было изгнание еврейского влияния из искусства, и который держал салон для подобных ему людей искусства. Когда Экарт впервые привёл Гитлера в салон Цэпера осенью 1919 года, он представил его как знатока архитектуры с происхождением из рабочего класса. Гитлер определённо выглядел с головы до ног бедным знатоком для остальных участников салона. Как вспоминал один из них, Гитлер появился в салоне «со слегка прикрытыми серыми глазами, тёмными голосами, висячими усами и примечательно широкими ноздрями. Его костюм был тёмным и поношенным, брюки старые и потёртые, топорщившиеся на коленях».

Дитрих Экарт будет иметь такое важное влияние на Гитлера, что второй том Mein Kampf будет полностью посвящён ему. Однако Гитлер не упомянул Экарта в тексте книги, потому что он пытался выставить себя как человека, полностью обязанного всем самому себе. Тем не менее, несмотря на отсутствие упоминания в Mein Kampf, в частном разговоре Гитлер допустит, что Экарт играл роль его наставника и учителя. В ночь с 16 на 17 января 1942 года он расскажет своей свите в военной ставке: «С тех пор мы все ушли вперёд, вот почему мы не видим, чем [Экарт] был тогда: путеводной звездой. Сочинения всех остальных были наполнены банальностями, но если он отчитывал тебя — какое остроумие! Я был тогда совсем ребёнком в смысле стиля». Экарт безусловно имел сильнейшее влияние на Гитлера в годы становления партии.

В сравнении с тем, чем была DAP летом 1919 года, она феноменально преобразилась к концу того года. И всё же даже тогда она оставалась едва различимой политической группировкой, как очевидно, например, по её судьбе среди студентов Мюнхена. Хотя к тому времени многие из появлявшихся на собраниях DAP были студентами университета, преобладающее большинство их товарищей студентов не проявляли никакого интереса к партии и её деятельности. Например, студент из Рейнланда провёл зимний семестр 1919–1920 гг. в Мюнхенском университете, ни разу не посетив мероприятия DAP. Он был никем иным, как Йозефом Геббельсом, который станет шефом пропаганды Третьего Рейха. Это не означает, что студенты, подобные Геббельсу были все аполитичны; просто у них не было интереса к DAP.

Геббельс колебался между своим католическим воспитанием, с одной стороны, против которого он начал восставать даже хотя он всё ещё голосовал за Баварскую Народную партию (BVP), когда в январе был студентом в Вюрцбурге — и своими растущими социалистическими, антиматериалистическими, немецко-националистическими и прорусскими чувствами, с другой стороны. Живя в Мюнхене, он работал над драмой под названием «Борьба рабочего класса», и ощущал себя интеллектуально близким к еврейскому поэту — писателю Эрнсту Толлеру, ведущему члену Мюнхенской Советской Республики. Единственное место, где Геббельс предположительно мог мимолётно встретиться с Гитлером, не осознавая этого, была опера, поскольку и он, и Гитлер любили посещать оперы Вагнера.

Социалистические, антиматериалистические и националистические чувства Геббельса и Гитлера, равно как и зарождавшейся DAP, не были очень далеки друг от друга. А вот их отношение к антисемитизму было. Яростный антисемитизм DAP, похоже, был единственной причиной того, почему партия не стала домом для студентов, подобных Геббельсу. Ранее в 1919 году Геббельс написал своей подруге Анке: «Ты знаешь, мне не особенно нравится этот преувеличенный антисемитизм. […] Я не могу сказать, что евреи такие уж друзья мне, но я не думаю, что мы избавимся от них посредством проклятий или пререканий, или даже погромов, и если это станет возможно, то будет очень неблагородно и бесчеловечно».

И всё же, несмотря на продолжавшуюся неприметность DAP, на горизонте для неё был проблеск надежды в зиму 1919–1920 гг., возможно наилучшим образом представленный событием, которое случилось 16 января 1920 г. В тот день, наконец, подошёл к концу судебный процесс над графом Арко, убийцей Курта Айснера.

Приговор, вынесенный в тот день, едва ли был источником ликования на правом политическом фланге, поскольку Арко был приговорён к смерти. Как засвидетельствовал Геббельс, университет Мюнхена в тот день бурлил, после того, как донеслась новость о вердикте, в результате чего многие студенты начали горячо заступаться за Арко. Даже то, как государственный обвинитель процесса восхвалял Арко, показывает, как далеко вправо сдвинулся политический климат за прошедшие месяцы, тем самым создавая возможности для групп и партий на правом фланге. В своей оценке Арко государственный обвинитель был более похож на его защитника, чем на прокурора: «Это был истинный, основательный патриотизм с глубокими корнями, который мотивировал обвиняемого». Он добавил: «Если бы только все наши молодые люди были вдохновлены таким пылким патриотизмом, мы могли бы надеяться быть способными глядеть вперёд в будущее нашего отечества с радостными сердцами и уверенностью».

Даже баварский министр юстиции, Эрнст Мюллер-Майнинген, член либеральной Немецкой Демократической партии (DDP), имел симпатии к убийце Айснера и быстро смягчил наказание сначала до пожизненного заключения, а затем до четырехлетнего срока, который Арко должен был отсидеть в комфортабельной камере в крепости Ландсберг. Во время процесса Арко удалось очаровать половину Мюнхена. Эльза Брукманн, например, находила его «чрезвычайно привлекательным». Бывшая румынская принцесса думала, что «он действовал полностью из благородных побуждений». Брукманн говорила своей матери, что «все говорят о нём только самое лучшее».

DAP не была прямым выгодоприобретателем правого сдвига в баварской политики, который подпитывал выражения симпатии к Арко. Политические и идеологические различия между Арко и DAP были по меньшей мере столь же значительны, как и их сходные черты, поскольку Арко был баварским сепаратистом и монархистом. На самом деле самым большим выгодоприобретателем сдвига Баварии вправо было сепаратистское, монархистское, авторитарное крыло BVP (Баварской Народной партии). В действительности, даже когда Гитлер был у власти, не было любви между убийцей Айснера и партией солдата, служившего режиму Айснера. В 1933 году Арко будет помещён в «обеспечивающий арест» из-за опасений, что он может снова превратиться в убийцу и избрать своей целью Гитлера.

Тем не менее, сдвиг вправо в политике Баварии также пошёл на пользу DAP. Все партии критически относились к Айснеру, и это теперь помогало держать под контролем потенциальные возобновленные попытки левых переворотов, опасность которых нарастала в глазах больших рядов сторонников консервативных и центристских политиков. Другими словами, в то время как относительно мало людей активно поддерживали подобные политические группы в начале 1920‑х, и в то время как многие из политических целей DAP часто открыто конфликтовали с целями баварских центристов и консерваторов, роль DAP как части антиреволюционного бастиона обеспечила ей положение в политике Баварии. Эта роль, в отличие от прошлого, обеспечила партию правом и способностью быть услышанной, на чём DAP смогла выстроиться в последующие месяцы и годы.