Кеог попал в руки немцев во время Первой мировой войны и стал военнопленным. Когда власти Германии попытались набрать Ирландскую бригаду из ирландских военнопленных, которая стала бы сражаться за независимость Ирландии против британцев, он стал одним из добровольцев, которые присоединились к ней. Даже хотя попытка учредить Ирландскую бригаду потерпела фиаско, Кеог, теперь предатель британского правительства, остался в Германии и в мае 1918 года вступил в регулярную немецкую армию, в результате чего в конце войны он встретился с Гитлером. Демобилизованный в конце войны, он вступил в Добровольческий корпус в качестве капитана, когда требовались добровольцы, чтобы положить конец мюнхенской Советской республике. После крушения недолговечного коммунистического эксперимента в Мюнхене Кеог был восстановлен в армии и служил в городе в пятой демобилизационной роте Четырнадцатого пехотного полка под принятым им немецким именем Георг Кёниг.

Будучи в армии летом 1919 года, Кеог снова встретил Гитлера. Он вспоминает: «[Однажды] я был дежурным офицером в казармах на Туркен Штрассе, когда получил срочный вызов около восьми часов вечера. В гимнастическом зале произошли беспорядки из-за двух политических агентов. Этим „политическим офицерам“, как их называли, было позволено посетить каждую казарму и произнести речи или обратиться к солдатам за голосами и поддержкой». Кеог рассказывает: «Я отдал приказ сержанту и шести солдатам и с примкнутыми штыками ускоренным шагом повёл их. В гимнастическом зале было около 200 солдат, среди них несколько крепких тирольцев. Двух политических агентов, которые читали лекции со стола, стащили на пол и били. Некоторые из толпы пытались спасти их. Начали сверкать штыки (у каждого солдата висел такой на поясе). Двое на полу были в опасности, что их забьют насмерть».

Кеог приказал караульному сделать один выстрел поверх голов бунтующих. «Это остановило беспорядки. Мы вытащили двоих политических. У обоих были порезы, шла кровь и им требовался доктор. Можно было сделать только одно. Один из двоих, бледный человек с усами, выглядел более в сознании, несмотря на побои. Я сказал ему: „Я арестовываю вас. Я подвергаю вас аресту для вашей собственной безопасности“. Он кивнул в знак согласия. Мы отнесли их в караульное помещение и вызвали доктора. Пока мы его ждали, я опросил их. Малый с усами тотчас же назвал своё имя: Адольф Гитлер».

Гитлер был не единственным, кто встретил противодействие своей работе в качестве пропагандиста в рейхсвере. Деятельность Карла Майра также часто встречала сопротивление. Майру приходилось иметь дело с военными и гражданскими властями в Мюнхене, которые временами были далеки от того, чтобы поддерживать его и его идеи.

Как отмечено в письме Германна Эссера к Майру с жалобой на исключение публикаций Федера из свободно доступных пропагандистских материалов Окружного Военного командования 4, Майр был далеко не всесильным в Мюнхене. Хотя он мог пригласить Федера читать лекции, он не мог добиться бесплатного распространения написанных Федером работ среди участников курсов, и потому вместо этого посоветовал Германну Эссеру самим покупать брошюры Федера. Кроме того, он сказал, что посещать как можно большего числа книжных магазинов и задавать вопрос о наличии брошюры было бы «наиболее дешёвым способом рекламирования брошюры, которая в противном случае несомненно будет в опасности снова и снова быть убранной с витрин книжных магазинов еврейскими агентами».

Майр не чувствовал, что его положение было особенно безопасным среди разнородного политического и военного истэблишмента Мюнхена. Например, 30 июля он писал предполагаемому участнику одних из его курсов: «Мы можем увидеть Вас позже, если только к тому времени организаторы не уступят партийно-политическим махинациям, происходящим главным образом, возможно, от (еврейских) филистеров и обструкционистов». Подобным образом 16 августа Майр говорил ещё одному из своих корреспондентов: «В этой связи я могу сказать Вам доверительно, что множество влиятельных кругов, прежде всего еврейской ориентации, произвели определённые усилия, чтобы сместить меня, графа Ботмера и несколько других человек, отобранных мной». Это было не в последний раз, когда Майр столкнулся с противодействием из-за своих взглядов и действий. В последующие месяцы у него будут различные стычки с другими офицерами, служившими в Мюнхене, что в конечном счёте сделает его положение в командовании 4-го Военного Округа невыносимым.

Хотя оба они встречались с большими препятствиями в своей пропагандистской работе летом 1919 года, деятельность Гитлера под опекой Майра дала ему возможность развить антисемитские идеи. В этом заключается истинное значение пропагандистской работы Гитлера летом 1919 года, включая его применение в лагере Лехфельд. Его антисемитские идеи были не особенно ясно выраженными до лета 1919 года. Первое из сохранившихся антисемитских заявлений человека, который станет более ответственен за Холокост, чем кто-либо ещё, относится к его времени работы в Лехфельде. То, как он выражал там и впоследствии в других местах антисемитские идеи, весьма отчётливо указывает на то, что его зарождающийся антисемитизм был прямым результатом его попыток понять, почему Германия проиграла войну и какой должна была выглядеть будущая Германия, чтобы выжить навсегда. В ранних антисемитских высказываниях Гитлера присутствует сильный отзвук идей — таких, как предполагаемая роль евреев в ослаблении Германии, — с которыми он познакомился на пропагандистских курсах в июле.

В Лехфельде Гитлер участвовал в групповых дискуссиях с солдатами и провёл по меньшей мере три беседы: «Условия мира и преобразование», «Эмиграция» и «Социальные и экономические условия». И именно во время его беседы «Социальные и экономические условия», которая была сфокусирована на связи между капитализмом и антисемитизмом, Гитлер сделал свое первое известное антисемитское заявление. К тому времени антисемитизм был настолько важен для него, что он сфокусировался на нём более, чем это делали его товарищи-пропагандисты, как это очевидно из рапорта высокопоставленного офицера в лагере, старшего лейтенанта Бендта. Рапорт, в целом хвалебно отзываясь о Гитлере за его «очень вдохновенную, легко воспринимаемую манеру [говорить]», делал исключение для резкости, с которой он набрасывался на евреев:

Тот факт, что антисемитизм Гитлера был выражен скорее через антикапитализм, чем через антибольшевизм, делает весьма маловероятным то, что Советская республика пробудила в Гитлере латентный антисемитизм. Скорее, осознание поражения Германии и результирующая попытка найти причины, почему Германия проиграла войну, были неотъемлемой частью его трансформации. Однако в недели после его политического пробуждения стало ясно, что постреволюционная армия была слишком разнородным и запретным местом, чтобы стать домом для Гитлера. Он всё ещё нуждался в новом месте, где он почувствует себя в своей тарелке. Пройдёт немного времени, прежде чем он найдёт его. Однако должен был случиться ещё один фальстарт, прежде чем Гитлер найдёт заново «дом» для себя.

Где-то в начале сентября Гитлер представился Георгу Грассингеру, члену «Общества Туле», который сотрудничал с социал-демократами в попытках сместить Айснера. Грассингер был основателем и председателем Социалистической партии Германии, близкой к «Обществу Туле», а также управляющим директором Völkischer Beobachter («Фёлькишер Беобахтер», «Народный наблюдатель») — будущей национал-социалистической газеты, которая в то время была де-факто органом Социалистической партии Германии. Гитлер предложил свои услуги — писать для газеты — и сказал Грассингеру, что хочет вступить в партию и принимать участие в её деятельности. Однако партийное руководство дало понять Гитлеру, что они не желают ни его в партии, ни чтобы он писал для их газеты. И всё же спустя несколько дней Гитлер был более успешен.

Вечером 12 сентября он шёл по Старому Городу Мюнхена. В тот вечер на нём была его единственная гражданская одежда, а также его непромокаемый плащ и свободно свисающая над лицом и шеей шляпа.

Его целью был ресторан, названный по имени одной из бывших мюнхенских пивоварен, Sterneckerbrau, которая расхваливала хорошую еду и ежедневные представления комических певцов. Придя туда, Гитлер не проявил интереса к ежедневному театральному представлению в ресторане из диалогов и песен. Он прошёл прямо в одну из задних комнат ресторана, Leiberzimmer, поскольку Карл Майр послал его поприсутствовать и понаблюдать на собрании Немецкой Рабочей партии (Deutsche Arbeiterpartei, или DAP), которое там происходило. Похоже, что Майр сам был приглашён на собрание, но он не мог или не хотел идти, и, таким образом, он послал вместо себя Гитлера.

Название группы, собравшейся в Leiberzimmer, было в самом лучшем случае желаемым, поскольку DAP не была партией в каком-либо традиционном смысле, ни в коей мере, поскольку она не выступала в действительности за выборы. Даже хотя у неё были и национальный и местный председатель, на самом деле она не существовала нигде, кроме как только в Мюнхене; и членство в ней было настолько ограниченным, что она легко помещалась в одну из задних комнат Sterneckerbrau. В действительности даже ещё в феврале 1921 года председатель партии напишет своему партнёру, что он не стал бы называть их газету как Parteiblatt («партийный листок»), поскольку «мы не партия, и не имеем никаких намерений становиться ею».

Немецкая Рабочая партия была рыхлым сообществом крошечного числа рассерженных неудачников. Она даже не объявляла публично о своих собраниях. Скорее людей приглашали посещать собрания либо устно, либо письменными приглашениями. Из перспективы сентября 1919 года DAP была самым маловероятным из претендентов на то, чтобы однажды стать массовым политическим движением, которое подойдет близко к тому, чтобы поставить мир на колени.

Когда Гитлер уселся в Leiberzimmer слушать ход собрания, он был окружён памятными вещами от ветеранов полка телохранителей баварского королевского дома, Пехотного Лейб-полка, которые висели на стенах комнаты. Однако вечером 12 сентября комната была заполнена не ветеранами полка, а симпатизировавшими DAP людьми числом от сорока до восьмидесяти, которые пришли послушать приглашённого на этот вечер оратора. Этим оратором был Готтфрид Федер, который — так же, как он это делал во время пропагандистских курсов Гитлера, — давал лекцию по своей коронной теме: зло капитализма. Это была шестнадцатая лекция Федера в том году, но первая, которую он давал DAP. Названием его лекции было: «Как и какими методами может быть устранён капитализм?»

Будучи в Лехфельде, Гитлер сам набрасывался на капитализм, и если бы оратором был только Федер, Гитлер, возможно, никогда снова не посетил бы собрание того, что должно было стать нацистской партией. Однако Гитлера разгневал человек, который выступал после Федера: Адальберт Бауманн, учитель одной из мюнхенских местных школ, Luitpold-Kreisoberrealschule, и председатель политической группы в Мюнхене, Burgervereinigung (Ассоциация Граждан). Бауманн также был автором книги, которая стала основой для создания ориентированного на немецкий международного языка (lingua franca), предназначенного для соперничества с эсперанто и его замещения. Ранее, в январе, Бауманн неудачно выдвигался представителем в баварский парламент от недолго жившей Демократическо-Социалистической партии граждан. Эта партия, как и Burgervereinigung, разделяла большинство из целей политики Немецкой Рабочей партии (DAP).

Фундаментальным различием между DAP и Бауманном было то, как он и многие из его политических сотрудников подходили к вопросу о баварском сепаратизме. Например, 4 января, когда Берлин был на грани гражданской войны, Munchener Stadtanzeiger, газета, видевшая себя как рупор Демократическо-Социалистической партии граждан, опубликовала страстное воззвание в защиту независимости Баварии. Она доказывала, что «призыв к „независимости от Берлина“ откликнулся тысячекратным эхом, и правомерно», и заключала: «Теперь пришло время избавиться от злополучного доминирования Берлина. „Бавария для баварцев“ должно быть нашим лозунгом; и нам не следует обращать внимание на причитания тех, кто из-за своих деловых связей с Берлином всегда будет выступать за Великую Германию».

Вслед за речью Федера — неизвестно, чтобы атаковать идеи Федера или найти в DAP сходно мыслящих людей, — Бауманн продолжил доказывать правоту сепаратизма Баварии. Председатель Ассоциации Граждан доказывал, что Баварии следует отделиться от Германии и образовать новое государство с Австрией, веря в то, что державы-победительницы в Первой мировой войне предоставят Австро-Баварскому государству более благоприятные условия мира, чем Германии, в которой доминирует Пруссия. Бауманн также доказывал, что установление Австро-Баварского государства оградит Баварию от риска возобновления революции, что он полагал чрезвычайно возможным в северу от Баварии.

Слушая заявление Бауманна, Гитлер подскочил со своего стула и начал вдохновенную атаку против сепаратизма Бауманна. Только через четверть часа Гитлер закончил излагать своё старое убеждение — возвращаясь назад к своей юности в Австрии; другими словами, своей первоначальной политизации, задолго до своей новой политизации и радикализации в это лето, — что все этнические немцы должны жить под одной национальной крышей. Неожиданно инициированный Бауманном, Гитлер в эту судьбоносную ночь из пассивного наблюдателя превратился в активного участника собрания DAP.