Последующие свидетельства людей, которые взаимодействовали с ним летом 1919 года, открывают важность Версальского договора для Гитлера в то время. Один из его товарищей по демобилизационной части будет утверждать в 1932 году, что в начале лета 1919 года Гитлер стал одержим мирным соглашением: «Я всё ещё вижу его сидящим передо мной с первым изданием Версальского договора, которое он изучал с утра до ночи». Далее, Германн Эссер в интервью в 1964 году заявит, что как пропагандист рейхсвера Гитлер фокусировался прежде всего на темах Версальского договора и Брест-Литовского мира, который закончил войну между Германией и Россией в начале 1918 года. Кстати, Гитлер сам в одной из своих ранних речей 4 марта 1920 года заявит, что вначале люди поверили, что обещание Вудро Вильсоном мира между равными станет явью: «Мы, немцы, огромное большинство нас, кто добродушен и честен, поверили обещаниям Вильсона примирительного урегулирования мира и были столь горько разочарованы».

Поскольку Гитлер, когда он приобрёл власть, тщательно разрушал любые следы о своей деятельности во время революции и после неё, любое свидетельство, что отложенное воздействие поражения было его «дорогой в Дамаск[3]», должно быть прежде всего вытекающим из контекста. Все ранние речи Гитлера в конечном счёте будут связаны с постижением смысла проигрыша Германии в войне. Они не будут просто направлены на врагов Германии. Скорее они станут попыткой понять причины поражения и попыткой очертить план создания Германии, которая никогда снова не проиграет войну.

Поскольку в Мюнхене и в Траунштайне до мая 1919 года не было настоящего беспокойства о том, что Германия проиграла войну, маловероятно, что опорная точка Гитлера по объяснению причин поражения и провозглашения планов построения иной Германии, которая без последствий переживёт будущие удары, возникла прежде этого времени. В отсутствие этого понимания не было нужды для фантазий о победоносной Германии, которую ударили кинжалом в спину, и для составления планов предотвращения будущих поражений. Весьма похоже на то, что Гитлер, как и люди вокруг него, вообразил, что война окончилась своего рода ограничениями, возможно не слишком благоприятными для Германии, но не теми, что равны поражению.

Плюс к этому, маловероятно, что политизация Гитлера произошла до того, как парламент Германии ратифицировал Версальский договор, поскольку только ратификация подтвердила слабость и поражение Германии. Прежде этого всё ещё было возможно представить себе, что правительство Германии и парламент откажутся подписать и ратифицировать договор. Но наиболее важный ключ к разгадке, позволяющий нам определить дату политического превращения и пробуждения Гитлера, это та степень, до которой суть его последующих политических идей зеркально точно отображает многие идеи, которые были открыты ему во время его пропагандистских курсов в Palais Porcia. Тем самым существует очень высокая степень вероятности того, что Гитлер начал посещать свои курсы в тот самый момент, когда он начал понимать значение поражения Германии и извлекать из этого поражения политические уроки.

Курс состоял из лекций известных местных докладчиков по истории, экономике и политике, за которыми следовали сессии в стиле семинара и дискуссий. Их центральной темой, как наметил в меморандуме граф Карл фон Ботмер — который вёл курсы для Майра — было отрицание большевизма и «анархических и хаотичных условий». Они также скорее отстаивали новый «обезличенный политический порядок», чем цели любой отдельной партии.

Преподаватели на курсах Гитлера приняли такой подход, как к своим лекциям, так и к политике и искусству управления государством в целом, который был сколь историческим, столь и идеалистическим. Курс был построен на предпосылке, которая немедленно бы стала привлекательна для любителя истории, каким был Гитлер со своих школьных дней в Австрии: что исторический прецедент объясняет мир и обеспечивает инструментами для решения возникающих проблем настоящего и будущего. Далее, как это сформулировал меморандум Ботмера, предполагалось, что лекции будут передавать ту мысль, что идеи, более чем материальные условия, приводят мир в движение: «Прежде всего, история Германии будет использована для демонстрации связи между миром идей и составом государства, а также для понимания того, что не единственно материальные вещи влияют на ход истории, но мировоззрение и идеи [Weltvorstellungen und Lebensauffassungen] — то есть тот факт, что всё существование человечества основано на идеализме [Idealitat]. Подъёмы и упадки будут показаны в связи с положительными и отрицательными качествами нашего народа и в связи с его историческим развитием».

Как проясняет также меморандум Ботмера, в лекциях следовало высоко оценивать разъяснение того, почему регулирование ограниченных запасов продовольствия и естественных ресурсов было неотъемлемой частью выживания государства. Равным образом они подчёркивали — сходно с коммунистическими пропагандистами, против которых докладчики направляли свои усилия, — как международный капитализм и финансы разрушали саму суть общества и были, таким образом, коренной проблемой социального неравенства и страданий. Это было послание, которое станет резонировать с Гитлером более, чем антибольшевистский посыл курсов.

В заключение лекции также предполагались как средство усилить этическую и политическую важность работы (Arbeit). В соответствии с меморандумом Ботмера, это работа «по существу дела» создаёт различие между «человеком и зверем … не только как необходимое средство существования, но и как источник моральной прочности, которая рассматривает работу как силу, лишь единственно от которой может вырасти владение и собственность, и преимущественное право работы, которая стоит выше любых доходов без усилий: работа выковывает общины; работа есть проблема сознания, понимание того, что делание и продолжение делания работы почётной являются идеалом личности всех работающих классов».

Значение меморандума Ботмера о целях Карла Майра и его пропагандистских курсов лучше всего измеряется, если посмотреть на его отзвуки в том подходе к политике, который впоследствии предпримет Гитлер. Прежде всего, Ботмер доказывал, что было бы неверно «иметь дело» с «чисто негативной формулировкой» своих целей; что равно важно определить позитивно, за что ты выступаешь. И таким образом Гитлер станет структурировать свои аргументы в будущие годы. Также на всю оставшуюся жизнь Гитлер станет подходить к проблемам с исторической точки зрения, именно как предположил Ботмер в своём меморандуме, и станет обращаться к историческим прецедентам, как для понимания мира, так и для определения политики на будущее.

Критериями раннего антисемитизма Гитлера между тем были преклонение перед идеализмом, отрицание материализма и прославление этического измерения работы, во многом так же, как определил эти этические и политические измерения Ботмер. Более того, именно таким же образом, как Ботмер сфокусировался на значении регулирования ограниченных запасов продовольствия и природных ресурсов для выживания государства, Гитлер на оставшуюся жизнь станет одержим как продовольственной безопасностью, так и вопросами доступа к природным ресурсам и их геополитическим смыслам. Далее, подобно меморандуму Ботмера, в котором подчёркивалось, что международный капитализм и финансы разрушают саму суть общества и что они являются, таким образом, коренной проблемой социального неравенства и страданий, в складывающемся мировоззрении Гитлера станут доминировать тот же сорт антикапитализма и отвержение международных финансов.

Курсы Гитлера вели по меньшей мере шесть докладчиков. Сам Ботмер вёл лекции о СДПГ, а также о связи внутренней и внешней политики. Другими докладчиками были: исполнительный директор группы поддержки аграрной политики Михаэль Хорлахер, экономист Вальтер Л. Хаусманн; директор Баварского музея рабочих Франц Ксавер Карш, инженер Готфрид Федер и профессор истории Мюнхенского университета Карл Александр фон Мюллер.

Судя по сравнению документов, написанных докладчиками пропагандистских курсов Гитлера, и его собственных последующих произведений и речей, двое из докладчиков в особенности — Федер и Мюллер — обеспечили Гитлера ответами, когда он пытался понять причины поражения Германии и извлечь из него уроки.

Франконец по рождению, сын высшего баварского чиновника и внук бабушки-гречанки, проживавший в Мюнхене самозваный экономический теоретик Федер читал лекции своим слушателям о предположительно разрушительном влиянии процентного финансирования. Тридцатишестилетний инженер защищал запрет процентного капитала и «процентного рабства». Его целью было создание мира, в котором крупным финансам нет места, поскольку для него капитал и проценты были источником всего зла. Он защищал запрет таких финансов, которые были известны, в которых он видел только деструктивный капитал, но ратовал за поддержку «продуктивного капитала»: фабрик, шахт и механизмов — всего того, что, по его мнению, имело объективную ценность.

Гитлер открыто признал влияние Федера в Mein Kampf, что мало удивительно, поскольку разновидность антикапитализма Гитлера будет весьма близким отражением антикапитализма Федера: «Впервые в моей жизни я слышал теперь обсуждение в принципе международного биржевого и заёмного капитала». Он был под воздействием Федера целый день на шестой день курсов, 15 июля 1919 года, когда Федер читал лекцию на пропагандистских курсах утром, за которой после полудня последовала сессия в виде семинара. Гитлер был захвачен обеими: «В моих глазах заслугой Федера было то, что он с беспощадной жесткостью очертил характер биржевого и заёмного капитала, который наносит вред экономике, и что он раскрыл исходное и вечное предположение процентного капитала», — напишет он в Mein Kampf. «Его аргументы были настолько верными во всех фундаментальных вопросах, что те, кто критиковал их, с самого начала менее отрицали теоретическую правильность идей, но более практическую возможность их выполнения. Но что в глазах других было слабостью аргументов Федера, в моих глазах было их силой».

Федеру понравился опыт чтения лекций участникам курсов Гитлера. Позже он записал в своём дневнике, что в тот день он «был совершенно удовлетворён» тем, как прошли занятия. Однако он мало что знал о том, насколько глубокое впечатление его идеи о международном капитализме и финансах оставили в тридцатилетнем Гитлере.

Что у Федера и Гитлера было общего, то простиралось далеко за пределы их шока и смятения от условий мира — в своём дневнике Федер записал в тот день, когда они были опубликованы: «finis Germaniae [конец Германии].» После войны они оба развивали и отшлифовывали свои политические убеждения о роли государства, социальные и экономические теории, и о социальной справедливости, что непросто подходило к политической среде от крайне левого до крайне правого фланга. Таким образом, неудивительно, что как и Гитлер, Федер выказал активное желание сотрудничать с революционерами после падения старого режима в конце 1918 года и в 1919 году; однако когда он предложил свои экономические идеи и экспертные познания крайне левому революционному режиму, то к его разочарованию, тот отстранился от него. Теперь, после падения мюнхенской Советской республики, он переместился с крайне левого фланга на крайне правый, чему содействовало частичное совпадение, но определённо не идентичность, идей о роли государства, экономики и социальной справедливости среди сторонников крайне левых и крайне правых в Мюнхене. Даже хотя идеи Федера и не были оригинальными, это через него Гитлер узнал о них в тот самый момент, когда он искал ответы на вопрос, почему Германия проиграла войну.

Гитлер никогда открыто не подтверждал глубокое влияние, оказанное на него другим лектором на его курсах, Карлом Александром фон Мюллер, шурином Федера, который в отличие от Федера был баварским консерватором в более традиционном смысле. Тем не менее, Мюллер, который читал Гитлеру и другим слушателям курсов лекции по немецкой и международной истории, рассказывал в своих мемуарах о его встрече с Гитлером: «После окончания моей лекции и последующих оживлённых дебатов я встретил в теперь почти пустом зале небольшую группу, которая задержала меня». Мюллер вспоминал: «Казалось, их вниманием завладел человек в середине группы, который непрерывно говорил им странно гортанным голосом и с нарастающей горячностью». Профессор истории добавил: «У меня было странное ощущение, что их возбуждение было его делом, и что в то же время оно наделяло его голосом. Я увидел бледное, суровое лицо под невоенной прядью волос, стриженые усы и поразительно большие бледные голубые глаза с холодным фанатическим блеском».

Мюллеру было любопытно, будет ли Гитлер участвовать в дискуссии после его следующей лекции. Однако, как и после первой лекции Мюллера, Гитлер этого не сделал. Так что Мюллер предупредил присутствовавшего Майра о талантах Гитлера: «Вы в курсе, что среди Ваших инструкторов имеется талантливый природный оратор?» — спросил он Майра. «Такое впечатление, что он может говорить без перерыва, стоит ему начать». Когда Мюллер указал на Гитлера, Майр ответил: «Это Гитлер, из полка Листа». Майр попросил Гитлера выйти вперёд. Мюллер вспоминал про этот случай: «Он послушно вышел, вызванный к кафедре, с неуклюжими движениями и как будто у него было дерзкое смущение. Наш разговор не был плодотворным».

Основываясь на сообщении Мюллера, стало общей практикой полагать, что пропагандистские курсы Майра имели значение для Гитлера, потому что здесь он осознал, что он может говорить, и что он был впервые обеспечен, как выразился один выдающийся исследователь Гитлера, «некоей формой направленного политического образования». Однако в реальности Гитлер уже осознал, что он может говорить и вести за собой, будучи дважды избранным представителем солдат своей части той весной. К тому времени, когда он занимался на курсах, он уже трансформировался из неуклюжего одиночки в лидера. Вместо этого Мюллер имел значение для Гитлера по двум иным причинам: во-первых, он передал Гитлеру знание, как прилагать историю к политике и к искусству государственного управления. И во-вторых, он обозначил отношения Германии с англо-саксонским миром как дающее ключ к пониманию того, почему Германия проиграла войну и как Германии следует реорганизовать себя, чтобы быть в безопасности на все времена.

Не осталось никакой информации о лекциях, которые проводил Мюллер на пропагандистских курсах Гитлера, но статьи, написанные Мюллером в 1918 и в начале 1919 года, имели ту же суть, что и его лекции. Со своих уроков в предвоенном Оксфорде в качестве стипендиата Родса Мюллер был увлечён Британией и её ролью в мире. В январе 1918 года он написал статью для Süddeutsche Monatshefte, озаглавленную «Как англичане выигрывают мировые войны», в которой он представил роль и положение Германии в мире как результат роли Британии в нём, и обозначил Британию как главного врага Германии. В другой статье в том же году «К немецкому рабочему» Мюллер набросился, как будет затем снова и снова делать Гитлер, на англо-американский финансовый капитализм, задавая вопрос «хочет ли народ Германии отдать всю Землю англо-американским финансовым олигархам». Затем в феврале 1919 года он написал статью об угрозе «Англо-саксонского мирового доминирования».