Избрание Гитлера не обязательно следует истолковывать как знак явной и искренней поддержки Советской Республики с его стороны или со стороны голосовавших за него. Хотя не может быть полностью исключена возможность того, что он и люди его подразделения были захвачены потоком событий последних недель, предыдущие и последующие формы поведения и Гитлера, и голосовавших за него уверенно предполагают нечто иное: что голосовавшие воспринимали его как сторонника умеренных революционеров.

Каковы бы ни были его внутренние мысли и намерения, Гитлер теперь должен был служить в качестве представителя своего подразделения внутри нового советского режима. Благодаря своему желанию выдвинуться на должность батальонного советника, он стал даже более значительным винтиком в машине социализма, чем это было раньше. Более того, действия Гитлера помогали удержаться Советской Республике.

К тому времени, когда Гитлеру в пасхальное воскресенье 20 апреля исполнилось тридцать лет, удача стала явно сопутствовать коммунистическим правителям с тех пор, как они назначили выборы в военных частях Мюнхена. Поскольку Советская Республика продолжала распространяться по Баварии, они теперь контролировали большие зоны страны. А 16 апреля Красная Армия под руководством Эрнста Толлера, драматурга и писателя, уроженца Западной Пруссии, отпраздновала огромный успех. Она отразила нападение импровизированной армии приблизительно в восемь тысяч человек, лояльных правительству в Бамберге, на маленький город Дахау к северу от Мюнхена, предварявшее атаку на столицу Баварии.

Плакаты по всему Мюнхену объявляли: «Победа Красной Армии. Дахау взят». Кроме того, в знак поддержки коммунистического режима число кадровых и нерегулярных солдат и матросов в городе, кто носил красные повязки и другие знаки отличия, с каждым днём росло. Правительство, жившее в изгнании в Бамберге, совершенно недооценило силу и решимость красных сил. Оно не могло быть на равных с коммунистическим режимом в Мюнхене.

Правители Советской Республики получили ещё одну поддержку, когда 17 апреля они потребовали, чтобы русские военнопленные, кто ещё не вернулся домой, вступили в Красную Армию Мюнхена. Точное число военнопленных, кто записался, не сохранилось. И всё же их вклад в боеспособность Красной Армии Мюнхена был значителен, не в последнюю очередь вследствие их боевого опыта и их компетенции в разработке оперативных регламентов и планов для армии.

Очень мало известно о том, как Гитлер отпраздновал свой тридцатый день рождения в пасхальное воскресенье в казармах имени Карла Либкнехта, как советские правители Мюнхена недавно переименовали военный комплекс, в котором квартировал его полк, в честь убитого сооснователя Коммунистической Партии Германии. Мы знаем, однако, что Гитлер провёл свой день рождения с красной повязкой на рукаве, которую требовалось носить всем солдатам в Мюнхене. Мы также знаем, что 20 апреля во время ежедневной переклички своего подразделения он должен был объявить, как он это делал каждый день, самые последние декреты и объявления советских правителей Мюнхена, что доводилось до полка через его отдел пропаганды. (Гитлер также должен был раз в неделю являться в отдел пропаганды Второго пехотного полка, чтобы забирать новые пропагандистские материалы).

Между тем Йоханнес Хоффман с неохотой обратился к Берлину за помощью, поняв, что он не сможет сместить советский режим без помощи извне. Просить Берлин о помощи было нелёгким делом, поскольку баварские и общенациональные власти боролись друг с другом с момента окончания войны относительно той степени, до которой Бавария будет оставаться суверенным политическим субъектом под крышей федеративной Германии, как это было до войны. Хоффман теперь должен был смириться с тем, что его товарищ по социал-демократической партии Густав Носке, министр национальной обороны, станет всем командовать.

Более того, Хоффман вынужден был принять и то, что не баварский генерал станет командовать всегерманскими силами, которые Носке и Хоффман старались собрать, чтобы сломать шею Советской Республике Мюнхена. Баварское правительство запросило военную помощь от правительства Вюртемберга, своего южно-германского соседа, и от нерегулярных войск вне Баварии, призывая баварцев быстро учредить милицию и присоединиться к ним. Подобным образом руководство баварской СДПГ призвало баварцев записываться в милицию, чтобы положить конец «тирании незначительного меньшинства чуждых большевистских войск».

Когда в Мюнхене распространились новости о том, что правительство в Бамберге собирает силы для свержения Советской Республики, люди начали толпами покидать город, чтобы присоединиться к «белым» войскам, как 23 апреля написал в своём дневнике Фридрих Люэрс, бывший товарищ Гитлера по полку Листа. Другие в Мюнхене начали думать о том, чтобы покинуть не только Мюнхен, но и совсем уехать из Германии и начать новую жизнь в Новом Свете. Интерес к эмиграции был настолько велик, что периодическое издание, специализировавшееся на этом предмете, Der Auswanderer («Эмигрант»), продавалось на улицах Мюнхена. Например, за день до дня рождения Гитлера прилично одетых людей видели покупающими этот журнал у газетчицы в центре Мюнхена.

Тем не менее Гитлер не проявлял какого-либо явного интереса к тому, чтобы оставить свою должность. Он ни отвернулся от Советской Республики, ни поддерживал её активно в этот момент, равно как он не покинул Мюнхен, чтобы присоединиться к милиции, но и не вступил в активные части Красной Армии.

Теоретически все базировавшиеся в Мюнхене военные части и, таким образом, также и полк Гитлера были частью Красной Армии. В этом смысле Гитлер служил в Красной Армии. В действительности же, однако, большинство полков ни поддерживали активно советский режим, ни противостояли ему. Это не означает, что они открыто заняли нейтральную позицию, поскольку любое нежелание предоставить себя в распоряжение законным правительствам в Баварии и в Берлине представляло собой, строго говоря, государственную измену.

Так что большинство частей, расположенных в Мюнхене, не поддерживали Советскую Республику активно и военными средствами. Мнения в большинстве из частей в городе были разделены. Некоторые солдаты поддерживали Советскую Республику и таким образом вошли во вновь сформированные части Красной Армии, которые были готовы сражаться, в то время как большинство людей старались оставаться нейтральными. Это было именно то, что случилось в подразделении Гитлера. Будущий лидер нацистской партии был среди тех людей своей части, которые держались позади и не присоединились к вновь формируемым активным подразделениям Красной Армии.

И всё же Гитлер не был больше лишь простым солдатом. Он был в положении, в котором было почти невозможно занять нейтральную позицию. И это была должность, в которой демонстрацию нейтральности можно было легко неверно истолковать как поддержку статус-кво или как недостаточную поддержку в этом отношении. Выдвинув себя на должность и служа в должности представителя своей части после того, как была установлена (вторая) Советская Республика, в то же время не поддерживая вновь сформированные части Красной Армии в момент, когда новый режим был под осадой, Гитлер неумышленно мог оказаться между двух стульев. Он рисковал оказаться под гневом нового режима за то, что был на ответственном посту и тем не менее не использовал его для более активной поддержки республики; подобным же образом он рисковал подвергнуться гневу войск Хоффмана и Носке в случае, если они захватят Мюнхен, за то, что служил Советской Республике на выборной ответственной должности. Так что Гитлер оказался перед возможностью ареста с любой стороны.

По мере того, как в конце апреля веревка затягивалась на шее Советской Республики, жизнь для любых настоящих или воспринимаемых таковыми контрреволюционеров, оставшихся в Мюнхене, стала, безусловно, очень опасной. Например, 29 апреля и на следующий день революционеры появились в неоклассическом дворце на Бриеннер Штрассе, в котором располагалось представительство папского нунция, вошли в здание и угрожали нунцию Евгенио Пачелли ружьями, кинжалами и даже ручными гранатами. Пачелли так сильно ударили в грудь револьвером, что это деформировало крест, который он носил на цепочке на шее. Нападение на будущего папу Пия XII не было единственным задокументированным случаем прерванной акции, предпринятой против настоящих или предполагаемых противников Советской Республики. Во второй наиболее известный случай был вовлечён сам Гитлер.

В Mein Kampf Гитлер заявлял, что 27 апреля красные стражники пришли в его казармы, чтобы взять его в заложники: «В ходе новой, советской, революции я впервые выступил с речью, которая вызвала недовольство Центрального совета. 27 апреля 1919 г. рано утром меня попытались арестовать. Трех молодцов, которые пришли за мною, я встретил с карабином в руках. У них не хватило духа и молодчики повернули оглобли». Эрнст Шмидт, который не мог присутствовать при аресте, но который оставался близким к Гитлеру, сделал подобное заявление в своём интервью пронацистскому биографу Гитлера Хайнцу А.: «Однажды утром, очень рано, три красных стражника вошли в казармы и отыскали его в своей комнате. Он уже встал и был одет. Когда они взбирались по лестнице, Гитлер догадался, что затевается, так что он схватил свой револьвер и приготовился к стычке. Они забарабанили в дверь, которая немедленно была открыта. „Если вы не уберётесь немедленно, — закричал Гитлер, размахивая своим оружием, — я поступлю с вами так, как мы поступали с мятежниками на фронте“. Красные тотчас же повернули и спустились обратно по лестнице. Угроза была чересчур реальной, чтобы подвергаться ей хоть на мгновение дольше».

Гитлер и Шмидт могли придумать историю попытки ареста Гитлера, или, более вероятно, приукрасили историю, которая имела какую-то правду в основе. Трудно себе представить, как именно Гитлер мог бы справиться с тремя. Суть их заявлений о том, как он едва избежал ареста, тем не менее, не является невероятной. Даже если сила правителей мюнхенской Советской Республики и ослабла к 27 апреля, именно эта слабость делала режим опасным. Он в самом деле действовал исключительно агрессивно, как часто делают обречённые политические движения, когда ослабевают.

29 апреля, два дня спустя после означенного инцидента с Гитлером, Рудольф Эгельхофер, вождь Красной Армии, планировал согнать и казнить мюнхенскую буржуазию на Терезиенвизе, если лояльные правительству в Бамберге войска войдут в Мюнхен. На собрании советских вождей его предложение не прошло большинством всего лишь в один голос. В действительности, восемь политических заключённых — семеро из них члены Общества Туле — арестованные в Мюнхене 26 апреля, будут казнены 30 апреля во внутреннем дворе местной школы, где по приказу Эгельхофера их поставили к стене и расстреляли.

Дополнительные аресты были произведены по всему Мюнхену в конце апреля, когда военные лидеры Советской Республики отчаянно пытались собрать под собой как можно больше войск до ожидаемой атаки на Мюнхен. Так что весьма правдоподобно, что Гитлер должен был быть арестован за отсутствие активной поддержки Красной Армии. Даже если стычки, которую он описывает, никогда не было, нежелание избранного представителя выступить в поддержку вновь формируемых активных частей Красной Армии стало бы причиной гнева по отношению к нему со стороны советского режима.

27 апреля войска, собранные Хоффманом и Носке — значительные силы из тридцати тысяч человек — вошли в Баварию. Они включали остатки сил, разбитых в Дахау, части из Швабии и Вюртемберга, и милицию со всей Баварии и других частей Рейха. К 29 апреля они обратно взяли Дахау.

Правительственные войска ожидали столкнуться с существенным сопротивлением в Мюнхене. Меморандум, изданный 29 апреля, предостерегал от недооценки Красной Армии. Он оценивал количество войск под ружьём в Мюнхене в 30–40 тысяч человек, из которых 10 тысяч следовало рассматривать как «серьёзных и чрезвычайно стойких бойцов». В меморандуме подразделение Гитлера, Второй пехотный полк, описывалось ни как воинская часть, которая «не станет поддерживать Советскую Республику и склонна дезертировать», ни как такая, «что [можно предположить] будет полностью стоять за красных». На следующий день начался массовый уход из Красной Армии. Гитлер, однако, не дезертировал. Более того, существенное число людей поддержало Рудольфа Эгельхофера в организации последнего сопротивления.