Ничто из этого не ставит под вопрос то, что для части членов движения добровольческих корпусов была явная преемственность от их действий в 1919 году до прихода к власти национал-социалистов. Важным моментом здесь является то, что они образовывали только часть движения. Представление движения добровольческих корпусов весны 1919 года как авангарда национал-социализма будет означать неумышленное согласие с той историей, какой её преподносила нацистская пропаганда. Например, в 1933 году Герман Геринг отзовётся о членах Freikorps как о «первых солдатах Третьего Рейха» в попытке переделать историю подъёма национал-социализма между 1919 и 1933 гг. в героический эпос. Подобным образом сам Гитлер заявит в 1941 году, что хотя некоторые евреи могли по тактическим соображениям желать противопоставить себя Айснеру, «никто из них не взялся за оружие для защиты Германии от своих собратьев-евреев!»

Что бы там «белые» войска ни увидели в заместителе батальонного советника из Второй демобилизационной роты, когда они вошли в столицу Баварии 1 мая, одно вполне ясно спустя столетие: Гитлер не выступал против умеренных социал-демократических революционеров в революционном Мюнхене, равно как он и не поддерживал идеалы второй Советской Республики.

Однако, даже если он открыто не выражал определённые политические и антисемитские идеи в течение более чем пяти месяцев революции, которые он пережил в Мюнхене и в Траунштайне, по крайней мере в теории возможно, что Гитлер тем не менее мог уже хранить их глубоко в своём сердце. То есть, хотя он мог внешне казаться бесцельным в течение революции, его политические идеи уже могли быть разработанными и устоявшимися. Другими словами, возможно, что он мог полностью возненавидеть зрелище революции, когда добирался обратно в Мюнхен при своём возвращении из Пазевалка, и что в действительности он мог никогда не иметь каких-либо левых симпатий.

Можно утверждать, что опыт революции и Советской Республики в Мюнхене пробудил в Гитлере глубокую ненависть ко всему, что было чуждым, интернациональным, большевистским и еврейским — вдобавок к предшествующему, что скрытно уже существовало во время его жизни в Вене. И всё же свидетельство, которое подтверждает заявления такого рода, скорее является свидетельством постфактум, как, например, заявление, которое Гитлер предположительно сделал в своей ставке в 1942 году, в то время, когда его политика истребления евреев набирала обороты. Он скажет своим гостям в 1942 году, что в «1919 году еврейка написала в газете Bayerischer Kurier: „Что Айснер делает теперь, однажды отзовётся на нас, евреях!“ Это странный случай ясновидения».

Цитата из Гитлера в самом деле разоблачающая, но не потому, что она проливает свет на возникновение его мировоззрения как следствие мюнхенской Советской Республики. Скорее это демонстрирует то, сколь заметно он станет использовать революцию в качестве влияющего события для своей политики постфактум, находясь у власти, таким же образом, как он станет вызывать свои впечатления от Первой мировой войны, переходящие в послевоенные, в качестве вдохновения для руководства усилиями Германии во Второй мировой войне. Утверждать, что Гитлер был отрицательно расположен по отношению к революции с самого её начала, и что он никогда не выказывал никакой симпатии к социал-демократам, значит неумышленно согласиться с нацистской пропагандой. Важно отметить, что сотрудничество с новым режимом даже не дистанцирует Гитлера от многих из его прежних начальников. В конце концов, некоторые из них, как, например, генерал Макс фон Шпайдель, сотрудничали с новым режимом и поддерживали его. Если даже его бывший командир дивизии принял революционный режим, не должно удивлять то, что Гитлер, который на протяжении всей войны смотрел снизу вверх на своих начальников, тоже сделал бы так же.

Хотя вероятное присутствие Гитлера на похоронах Айснера подтверждает присутствие у него симпатий к левым, это не обязательно делает его сторонником независимых социал-демократов Айснера, поскольку Айснер после его убийством был весьма уважаемой личностью среди и радикальных, и умеренных левых, а также и среди солдат, служивших в Мюнхене. Вопрос не в том, поддерживал ли Гитлер левых во время революции, что он явно делал, а какого рода левые идеи и группы он поддерживал или, по крайней мере, признавал. Поскольку Гитлер служил всем левым режимам на протяжении всех фаз революции до самого конца, он явно принимал все из них, или по меньшей мере молчаливо соглашался с ними по причинам целесообразности. К тому же его предыдущие политические заявления времён войны, равно как и стиль его поведения во время и войны, и революции, отмечают, что количество политических идей, с которыми он активно соглашался, было гораздо меньше тех, каким он был готов служить.

Принимая во внимание то, что солдаты, в преобладающем числе голосовавшие за СДПГ на выборах в Баварии в январе 1919 года, избрали Гитлера своим представителем; что самый близкий товарищ Гитлера во время революции был членом связанного с СДПГ профсоюза; и что СДПГ под руководством Эрхарда Ауэра выступала против интернационального социализма и во многих случаях сотрудничала с консервативными и центристскими группами, одно совершенно ясно: Гитлер был близок к СДПГ, но либо упустил возможность, либо ему не хватило силы воли «спрыгнуть с корабля» после установления второй Советской Республики.

В действительности во время Второй мировой войны Гитлер в частном разговоре допустит, по крайней мере косвенно, что он одно время симпатизировал Эрхарду Ауэру. В своей военной ставке 1 февраля 1942 года он говорил (это было записано): «Но существует разница в том, что касается людей в ситуации 1918 года. Некоторые из них просто оказались в ней, как Понтий: они никогда не хотели быть частью революции, и сюда относится Носке, так же как и Эберт, Шайдеманн, Северинг и Ауэр в Баварии. Я не был в состоянии принимать это в расчёт, пока шла битва. […] Только после того, как мы победили, я был в состоянии сказать: „Я понимаю ваши аргументы“». Гитлер добавил: «Единственная проблемой социал-демократов в то время — это отсутствие вождя». Даже говоря в узком кругу о Версальском договоре, карательном мирном договоре, который завершил Первую мировую войну, он станет обвинять католическую партию центра больше, чем социал-демократов, за предательство Германии: «Было возможно достичь весьма иных условия мира», — скажет Гитлер в частном разговоре 27 января 1942 года в военной ставке. «Были социал-демократы, готовые стоять на своих позициях до конца. [Однако] Вирт и Эрцбергер [из партии Центра] подписали сделку».

Сам Ауэр также утверждал, что у Гитлера были симпатии в отношении СДПГ в течение зимы и весны 1919 года. В статье 1923 года, написанной для газеты Münchener Post, Ауэр утверждал, что Гитлер «вследствие его убеждений рассматривался как социалист большинства [Mehrheitssozialist] в кругах департамента пропаганды и заявлял, что он им является, как столь многие другие; но он никогда не был политически активным или членом профсоюза».

Чрезвычайно маловероятно, что такой проницательный и осторожный политический деятель, как Ауэр, стал бы измышлять такое заявление в политически насыщенной атмосфере весны 1923 года. Выдумка такого рода принесла бы риск быть легко разоблачённым в качестве мошенника и тем самым обернулась бы против него. Невозможно теперь установить с определённостью, кто в этом случае был источником Ауэра, но нетрудно догадаться. С большой степенью вероятности это был Карл Майр, который должен будет стать отеческим наставником Гитлера летом 1919 года, когда Майр стал главой департамента пропаганды армии в Мюнхене. Его задачей станет выполнять задачи пропаганды, а также расследовать более раннюю деятельность департамента пропаганды в течение революции. Майр сменит в 1921 году политические пристрастия и начиная с этого времени станет регулярно снабжать Эрхарда Ауэра информацией для его статей.

Ауэр не был единственным социал-демократическим писателем с доступом к людям, подобным Майру, который сообщал о близости Гитлера к СДПГ в течение весны 1919 года. Конрад Хайден, социал-демократ и еврей по матери, который прибыл в Мюнхен студентом в 1920 году и после выпуска начал работать в Мюнхене корреспондентом либеральной газеты Frankfurter Zeitung, сообщит в 1930-х годах, что Гитлер поддерживал СДПГ и даже говорил о присоединении к партии. По словам Хайдена, Гитлер «среди своих товарищей заступался за социал-демократическое правительство и в их горячих дискуссиях поддерживал сторону социал-демократов против коммунистов». Драматург Эрнст Толлер между тем станет утверждать, что в то время, как он позднее в 1919 году был в заключении за своё участие в революции, один из его товарищей заключённых рассказал ему, что он случайно встретился с «Адольфом Гитлером в первые месяцы республики в военных казармах в Мюнхене». В соответствии с Толлером, заключённый рассказал ему, что «в то время Гитлер заявлял, что он был социал-демократом». Кроме того, сам Гитлер намекнул, что у него были в прошлом социал-демократические симпатии, когда он рассказывал своим товарищам — национал-социалистам в 1921 году, что «каждый был когда-то социал-демократом». Свидетельство Фридриха Крона — одного из первых членов партии и её финансового покровителя, который обращался к Гитлеру с фамильярным «ты» до тех пор, пока они не разорвали отношения в 1921 году по причине растущей мегаломании Гитлера — также подтверждает, что у Гитлера вначале были социал-демократические пристрастия. Когда Крон и Гитлер в первый раз встретились примерно в то время, когда Гитлер впервые посетил собрание того, что должно было стать нацистской партией, Гитлер сказал ему, что предпочитает «социализм», который принял форму «национальной социал-демократии», лояльной к государству, подобной такой, как в Скандинавии, Англии и в довоенной Баварии.

Осмысливая время, проведённое Гитлером во время мюнхенской Советской Республики и его последствия, было бы ошибкой представлять Гитлера служившим в полку, в котором сторонники левых и правых противостояли друг другу. Поэтому было бы неверным описывать его в то время, когда он был выборным представителем солдат своей части, как тайного представителя солдат с правыми политическими убеждениями. Как отмечено ранее, разделительная линия в военных частях, базировавшихся в Мюнхене во время Советской Республики, проходила не между левыми и правыми, но между радикальными левыми и умеренными левыми, что определяет Гитлера как умеренного левого.

Как заявил Карл Майр в сообщении, опубликованном в Америке в 1941 году, когда он был заключён в один из гитлеровских концентрационных лагерей, Гитлер был бесцельной «бродячей собакой» после войны. «После Первой мировой войны», — напишет Майр, «[Гитлер] был просто одним из многих тысяч бывших солдат, бродивших по улицам в поисках работы. [.] В это время Гитлер был готов связать свою судьбу с любым, кто проявил бы к нему доброту. [.] Он стал бы работать на еврейского или французского работодателя с такой же готовностью, как и на арийца. Когда я впервые встретил его, он был как уставшая бродячая собака, ищущая хозяина».

Разумеется, Майр мог преувеличить степень, до которой сознание Гитлера было подобно чистой грифельной доске в первые полгода или около того после войны. Определенно, правда то, что Гитлер вернулся с войны без предначертанного направления и встал на путь самоопределения. Всё же приспособленчество, рациональность и смутные политические идеи сосуществовали и временами соперничали друг с другом внутри Гитлера. Его политическое и личное будущее было неопределённым. Гитлер остался в армии, потому что ему некуда больше было идти. И конечно же, он часто был побуждаем приспособленчеством, питаемым стремлением избежать одиночества, и временами был человеком, плывущим по течению. Тем не менее, было бы преувеличением предположить, что он был бесстрастным, без политических интересов, и побуждаемым единственно стремлением к выживанию.

Модель поведения Гитлера и его действия, а также критическое прочтение ранних и более поздних заявлений его и других людей, выявляют человека с изначальной симпатией к революции и к СДПГ, который в то же самое время отвергал идеи интернационализма. На протяжении нескольких месяцев посредством комбинации рациональности, приспособленчества и умеренных левых предпочтений Гитлер из неуклюжего одиночки и исполнителя приказов превратился в того, кто желает и способен занять лидерскую позицию. Эта перемена произошла точно в тот момент, когда большинство людей предпочло бы не высовываться, чтобы пережить бурю. Однако с падением Советской Республики Гитлеру необходимо было понять, должен ли он выйти и каким образом из того угла, в котором он оказался в конечном итоге вследствие своих действий в предшествующие недели.