Охота за предполагаемыми членами Красной Армии подпитывалась не только лишь паранойей, страхом и хаосом, но также и тем фактом, что твердолобые красногвардейцы продолжали свою борьбу, применяя тактику партизан, даже после занятия Мюнхена. Фридрих Луэрс, который жил на Штигльмайрплац, к северу от центрального вокзала Мюнхена, в районе с сильной поддержкой Советской республики, четыре дня спустя после первого прибытия «белых» войск всё ещё наблюдал, как «красные» активисты сражаются и ведут снайперский огонь по «белым» захватчикам. Действительно, время от времени посты проправительственных войск убивали в ночное время под прикрытием темноты. Эскалация насилия в первые дни мая в конечном счёте следовала логике асимметричной городской войны, в которой неравное распределение потерь среди атакующих и обороняющихся не обязательно отражает то, у какой стороны был более агрессивный склад ума.

И всё же Гитлер смог не попасться в круговорот насилия, направленный против настоящих и воображаемых сторонников Мюнхенской Советской республики. По словам его друга Эрнста Шмидта, он снова был отпущен из-под ареста посредством вмешательства офицера, который неожиданно встретился с ним после его ареста и который знал его с фронта.

Как показали действия Гитлера в марте и апреле, по крайней мере на это время он ещё не овладел наиболее важным искусством из всех в политике: способностью заглядывать за пределы известного и формировать мнение, основанное на неполной информации. Другими словами, он ещё не научился, как наилучшим образом обращаться с неопределённостью окружающих вариантов выбора и как выбирать путь действий, которые произведут максимальную степень преимущества. Тем не менее, он добился успеха в преобразовании себя из человека, в котором никто ещё никогда не видел каких-либо лидерских качеств, в того, кто держал власть над другими. Примечательным образом авторитет был дарован ему не сверху, но демократически снизу. Хотя в процессе он приблизился к краю пропасти, как он продемонстрировал в хаотические дни в начале мая, он уже отточил искусство возвращения с задних позиций и превращения поражения в победу. Тут мы можем видеть первые признаки манеры поведения Гитлера в публичной жизни, в которой он почти всегда станет более успешен в режиме ответных, а не упреждающих действий.

Во всяком случае, политическая ситуация в Мюнхене в течение мая становилась всё более неустойчивой. В то время, как кровавые события вследствие падения Советской республики ожесточили обе стороны в конфликте, умеренный центр политики испарился. Умеренные социал-демократы были крупными неудачниками в мюнхенской Советской республике, даже несмотря на то, что, говоря объективно, они сделали больше для защиты нового послевоенного демократического порядка, нежели чем любая другая группа. Однако в глазах умеренных и консерваторов социал-демократическая партия (СДПГ) оказалась неспособной держать в узде радикальных революционеров и защищать новый порядок, тогда как многим на левом фланге представлялось, что СДПГ предала свои корни.

Как отметил в письме другу 20 мая поэт-романист Райнер Мария Рильке, просто не было видно света в конце туннеля. Из-за наследия, оставленного Советской республикой и её падением, «наш уютный и безопасный Мюнхен похоже отныне останется источником общественных волнений. Советский режим разорвался на миллион маленьких щепок, которые невозможно будет удалить повсюду. […] Горечь, спрятанная во множестве потайных мест, ужасно выросла и рано или поздно взорвётся снова».

Опасаясь, что взрыв горечи и сжатие политического центра в Мюнхене может привести к возрождению радикальных левых, новые правители города решили, что военные части, базировавшиеся в Мюнхене в дни Советской республики, следует распустить как можно скорее. Озабоченные тем, что солдаты, служившие в тех частях, всё ещё могут быть заражены радикальными левыми идеями, военные власти объявили 7 мая, что все оставшиеся солдаты гарнизона в Мюнхене, которые обитали в городе до вступления в него вооружённых сил, подлежат немедленной демобилизации. В течение недель большинство солдат старой баварской армии были освобождены от службы.

Поскольку распускаемые части, имевшие опыт Советской республики, могли быть недостаточно эффективными для предотвращения возрождения левого радикализма, военные власти также желали удалить из воинских частей при их роспуске как можно больше «заноз», оставленных Советской республикой. Их цель — идентифицировать и наказать солдат, которые наиболее рьяно поддерживали Советскую республику — предоставила Гитлеру благоприятную возможность. Играя на страхе среди новых правителей Мюнхена относительно повторения мюнхенской Советской республики, он добровольно вызвался стать информатором для новых хозяев города. Став перебежчиком, он смог против всех шансов не только уклониться от демобилизации и тем самым избежать неопределённого будущего, но также выйти усиленным из ситуации, которая в ином случае могла привести к депортации в его родную Австрию, тюремному заключению или даже смерти.

Новая жизнь Гитлера в качестве информатора началась 9 мая, когда он вошёл в помещение прежнего полкового солдатского совета и начал служить в комиссии по расследованию и демобилизации Второго пехотного полка. Он был младшим членом комиссии из трёх человек, состоявшей из офицера, обер-лейтенанта Марклина, офицера запаса, фельдфебеля Клебера, и его самого. В последующие дни и недели комиссия должна была заниматься перед демобилизацией кандидата установлением того, искал ли тот возможность активной службы в Красной Армии.

Гитлер мог быть предложен к службе в комиссии командиром Второго пехотного полка Карлом Бухнером, который короткое время возглавлял полк после разгрома мюнхенской Советской республики. Они возможно познакомились во время войны, когда Бухнер возглавлял Семнадцатый Баварский Резервный пехотный полк. Так как эта часть была родственной его собственному полку, Гитлер в качестве посыльного своего полкового штаба регулярно отправлялся в штаб полка Бухнера. Если в самом деле верно, что после его ареста 1 мая Гитлер был освобождён посредством вмешательства офицера, знавшего его с войны, то не будет большой натяжкой воображения указать на Бухнера, как скорее всего, бывшего тем офицером.

Для службы в комиссии Гитлер был забран из его батальона, который был в процессе роспуска, и 19 мая 1919 года переведён в часть, непосредственно приданную штабу Второго пехотного полка. Таким образом, побуждаемый большей частью приспособленчеством, Гитлер умудрился ухватиться за ещё один спасительный канат внутри преобразуемой армии.

Он теперь доносил на своих собственных полковых товарищей. В показаниях, данных комиссии, Гитлер, например, указывал на то, что Йозеф Зайхс, его предшественник в роли доверенного лица (Vertrauensmann) от его роты, а также Георг Дуффер, прежний председатель Совета демобилизационного батальона, вербовали солдат полка присоединиться к Красной Армии. «Дуффер был самым скверным и наиболее радикальным подстрекателем», — заявит Гитлер, давая показания 23 мая в судебном разбирательстве, инициированном комиссией, в которой он сам служил. «Он постоянно занимался пропагандой в пользу Советской республики; на официальных собраниях полка он всегда занимал наиболее радикальную позицию и приводил доводы в пользу диктатуры пролетариата». Он уточнял: «Несомненно то, что в результате пропагандистской активности со стороны Дуффера и батальонного советника Зайхса отдельные части полка вступили в Красную Армию. В результате его подстрекательских речей против проправительственных войск, которыми он докучал вплоть до 7 мая, солдаты полка присоединились к первопроходцам враждебности к правительственным частям».

Превращение Гитлера в перебежчика далеко не было уникальным явлением. В действительности, всё это время Мюнхен был полон перебежчиков. Например, некоторые из прежних членов Красной Армии присоединились к Добровольческим корпусам.

Как только Гитлер вступил в комиссию, он начал переделывать своё прошлое в предшествующие полгода. Множеством искусных и не столь искусных способов он начал создавать свой фиктивный образ в русле той истории своего возникновения, которую он теперь желал рассказывать: что он всегда стоял в оппозиции к следовавшим друг за другом революционным режимам. Попытку Гитлера переписать историю своего соучастия в революционном Мюнхене следует рассматривать, как ранний знак его последующей способности постоянно заново изобретать свой образ, переписывая свое собственное прошлое. Например, он станет рассказывать одному из своих начальников, что после своего возвращения из Траунштайна (т. е. во время убийства Айснера) он искал работу вне армии. Другими словами, он подразумевал, что пытался найти возможность не служить революционному правительству. Однако поскольку похоже, что он не использовал время, предоставленное солдатам в его демобилизационной части для поисков другой работы, это представляется своекорыстной ложью, созданной для поддержки его заявления в послереволюционный период, что он никогда не был запятнан более радикальными воплощениями баварской революции.

Следует отметить, что стать перебежчиком было сравнительно легко для Гитлера, в отличие от тех, кто активно участвовал в сражениях на стороне Красной Армии. Даже хотя он занимал должность в мюнхенской Советской республике, он не был преданным приверженцем идеалов вождей того режима. Как симпатизировавший СДПГ и умеренным среди крайне левых, непохоже, что он выработал искреннюю симпатию к радикальным левым интернационалистам, что сделало его полезным кандидатом для службы в комиссии по расследованию и демобилизации своего полка.

Тогда как ранее в том году Гитлер был маленьким винтиком в машине социализма, теперь он был таковым в машине постреволюционной армии. Даже хотя правительство Баварии в теории снова было ответственно за состояние дел в Мюнхене, в реальности на месте делами заправляла армия, поскольку правительство Баварии не вернётся в Мюнхен еще в течение более трёх месяцев, оставаясь в Бамберге до 17 августа. Новые начальники Гитлера были офицерами нового армейского командования в Мюнхене, окружного командования 4-го военного округа (Reichswehr-Gruppenkommando 4), которое было учреждено 11 мая. Возглавляемому генералом Арнольдом фон Молем, ему было вверены все регулярные воинские части, расположенные в Баварии. В то время, как в течение лета сохранялось военное положение, окружное военное командование 4 в сущности имело исполнительную власть в Мюнхене.

Политические взгляды командования были резко антиреволюционными. Однако комиссия, в которой служил Гитлер, была нацелена скорее на тех, кто был связан с радикальными левыми, чем на умеренных левых, как показало свидетельство Гитлера на процессе Зайхса. Как утверждалось в заявлении об учреждении комиссии, «все офицеры, офицеры запаса и срочнослужащие, в отношении которых было доказано их членство в Красной Армии или принадлежность к спартаковцам, большевикам или к деятельности коммунистов, подлежат аресту». Следует добавить, что 10 мая полк Гитлера был возвращён в руки офицера, который менее всего был позитивно предрасположен — из прагматических причин либо по убеждению — по отношению к умеренным левым: полковника Фридриха Штаубвассер, который был командиром полка с конца декабря 1918 до февраля 1919 года. Штаубвассер поддерживал создание Народной Армии («Volksheer»), которая станет служить республике, возглавляемой правительством СДПГ. Вкратце, среди военных в Мюнхене после падения Советской республики явно всё ещё существовало место для умеренных социал-демократических идей.

Тот факт, что анти-левая реставрация в городе была направлена прежде всего и более всего против радикалов, нежели умеренных левых, также нашёл своё выражение в визите президента Германии Фридриха Эберта и рейхсминистра обороны Густава Носке в столицу Баварии в мае, где два высокопоставленных социал-демократа присутствовали на параде «белых» войск. Сам Гитлер также всё еще выражал симпатии к СДПГ, если мы сможем поверить свидетельству, опубликованному либеральной ежедневной газетой Berliner Tageblatt («Берлинер Тагеблатт») 29 октября 1930 года: «3 мая 1919 года, через 6 месяцев после революции, на митинге членов 2-го пехотного полка в полковой кантине на Обервизенфельд Гитлер сказал, что он одобряет демократию большинства». Это свидетельство утверждает, что митинг был созван для обсуждения того, кто должен стать новым командиром полка, добавив, что Гитлер обозначил себя «как приверженец социал-демократии [Mehrheitssozialdemokratie; т. е., СДПГ], хотя и с некоторыми оговорками».

Растущая неустойчивость политической ситуации в Мюнхене и эрозия политического центра были не единственными, а возможно даже не главными результатами последовательности революционных режимов, которые испытала Бавария между ноябрём и маем. Как отмечали доклады британской разведки в апреле, дальнейшая политическая радикализация могла быть предотвращена или даже обращена вспять при соблюдении двух условий: улучшения ситуации с продовольствием в Баварии и заключения мирного договора, который немцы не восприняли бы как слишком карательный.

Ни одно из этих условий не было выполнено. Неудивительно, что за этим последовали возмущения. 7 мая, за два дня до того, как Гитлер стал служить информатором, были опубликованы условия мира, разработанные в Париже державами-победительницами. Они требовали от Германии больших территориальных уступок, роспуска большей части её вооружённых сил, уплаты репараций и признания ответственности Германии за войну. В течение нескольких часов условия мира произвели огромный шок как в Мюнхене, так и по всей стране. «Итак, мы, немцы, узнали, — высказывала свое мнение Münchner Neuesten Nachrichten, газета баварского католического консервативного истэблишмента в редакционной статье на следующий день, — что мы не только побеждённый народ, но и народ, брошенный на полное уничтожение, если воля наших врагов станет законом».

Опубликование 7 мая условий мира разрушило прежний послевоенный оптимизм в Мюнхене на то, что мир придёт более или менее в соответствии с линиями, очерченными президентом Вильсоном и таким образом станет приемлемым для всех сторон. Условия мира не были необычайно жёсткими. Говоря беспристрастно, они были не более суровыми, чем те, что привели к концу предшествующие войны. Более того, большинство миротворцев в Париже были гораздо более благоразумными людьми, чем можно будет предположить по их последующей репутации. Дело в том, что в 1919 году условия мира были восприняты в Мюнхене как чрезвычайно карательные. Полное пренебрежение победителей в войне к пожеланию Временной Национальной Ассамблеи немцев Австрии, чтобы Австрия присоединилась к Германии, показало, что не будет рассвета новой эры в международных делах, основанной на принципе самоопределения наций. «Четырнадцать Пунктов» Вильсона и его видение нового типа международного порядка, равно как и последующие обещания, сделанные его администрацией, теперь рассматривались как пустые, ничего более, кроме как вероломная уловка.