Например, на митинге Совета рабочих в начале февраля Макс Левин[2], родившийся в Москве лидер баварских радикальных революционеров, спартаковцев, доказывал необходимость новой, второй, «неминуемой» революции, нацеленной на сокрушение буржуазии «в гражданской войне без пощады». Он полагал, что Советы должны взять себе всю исполнительную и законодательную власть до тех пор, пока в Германии не будет прочно установлен социализм. На той же сессии Эрих Мюэзам потребовал, чтобы Совет предпринял действия против парламента Баварии в том случае, если парламент будет действовать так, что это не понравится Советам. Он считал, что как в России, вся власть в любом случае принадлежит Советам.

16 февраля была проведена громадная демонстрация на Терезиенвизе, организованная совместно независимыми социал-демократами, коммунистами и анархистами. По пути на митинг толпа, наводнённая солдатами, выкрикивала «Долой Ауэра!» и «Да здравствует Айснер!» На этом событии, на котором красные флаги развевались наряду с лозунгами, требующими диктатуру пролетариата, присутствовал не только Айснер, но, по всей видимости, и никто иной, как Адольф Гитлер, поскольку его подразделение на митинге тоже было. Во время митинга Мюэзам заявил, что протест образует прелюдию к мировой революции, в то время как Макс Левин угрожал, что парламент должен принять власть пролетариата.

Как отмечено в дипломатическом докладе папского нунция Евгенио Пачелли от 17 февраля, люди задавали себе один важный вопрос в дни, которые вели и к путчу Лоттера, и к убийству Айснера: что станут делать радикальные левые, когда 21 февраля (в день, когда будет убит Айснер) откроется парламент Баварии? Пачелли доказывал, что, судя по последним действиям группировки, представляется маловероятным, что радикальные левые примут переход власти к парламенту и откажутся от своей веры в необходимость второй, более радикальной революции. Он также доказывал, что Айснер, после неудачи с обеспечением какой-либо существенной электоральной поддержки, склонялся к тому, чтобы дать больше власти Советам.

Если коротко, то убийство революционного вождя Баварии не было настоящей причиной второй революции, которая произошла после этого события. Смерть Айснера обеспечила радикальным левым оправдание попытки захватить власть и полностью похоронить парламентскую демократию, существенно увеличив легитимность того, что группировка так или иначе желала сделать.

Каковы бы ни были его намерения, Айснер сам посылал сигналы, которые легко могли быть поданы как поощрение действовать против правительства. Незадолго до его убийства он заявил: «Мы скорее можем обойтись без Национального Собрания, чем без Советов. […] Национальное собрание — это выборный орган, который может и должен быть изменён, когда от народных масс исходит иное мнение». Прежде он делал немало заявлений, которые меньше всего годятся для их неверного понимания. Например, 5 декабря он говорил членам баварского кабинета министров: «Я не обращаю внимание на публику, она меняет своё мнение каждый день». Он также говорил о парламенте, как об «отсталом органе», добавляя, что полагал, что настоящей проблемой его правительства было то, что «мы недостаточно радикальны». Когда на том же заседании кабинета министров Иоганнес Тимм, министр юстиции, спросил его: «Считаете ли Вы, что солдатам следует распустить Национальное Собрание в том случае, если Вам оно не понравится?», то ему был дан ответ, который предполагает, что он ожидал своей отставки 21 февраля для того, чтобы подготовить почву не для мирной передачи власти, но для более радикальной революции. Его ответом было: «Нет, но при определённых обстоятельствах будет другая революция».

Независимо от того, было ли решение Айснера подать в отставку 21 февраля тактическим, сделанным в ожидании того, что его отставка вызовет возобновление революции, как подозревали многие в то время, или он искренне принял верховенство парламента, одно ясно: члены радикального левого крыла, наконец, могли сделать то, что многие недели они хотели делать с самого начала — начать новую революцию.

В тот же день, когда был убит Айснер, Советы встретились и учредили Центральный Комитет, который по существу забрал себе исполнительную власть, делая всё, что только мог, чтобы предотвратить образование в парламенте нового правительства. На следующий день самолёты сбросили на Мюнхен листовки, которые объявили установление военного положения. В последующие после политического убийства дни по городу бродили солдаты, а по улицам продолжали носиться автомобили с красными флагами. Красный флаг — цвет революции — теперь также развевался на крыше университета. Декреты, выпускавшиеся Советом рабочих и солдат, информировали население Мюнхена о том, что «мародёры, воры, грабители и те, кто агитирует против нынешнего правительства, будут расстреливаться». В ночное время звуки стрельбы из винтовок и пулемётов наполняли воздух города. Священники, которые в глазах революционеров были контрреволюционными реакционерами, больше не допускались в военные госпитали.

Новый режим возглавлялся Эрнстом Никишем, левым социал-демократом и учителем из Аугсбурга в Швабии. Его восхождение к власти в Баварии было признаком явного отхода от процесса демократизации, сравнимого с парламентской демократией в западном стиле. Он был сторонником национал-большевизма, политического движения, которое отвергало интернационализм большевиков, но в остальном верило в большевизм. Никиш придерживался того мнения, что Германии следует повернуться спиной к Западу, что, как он полагал, позволит Германии остановить своё падение. Думая, что будущее находится на Востоке, новый лидер Баварии считал, что если дух Пруссии и дух России будут объединены, а либерализм отвергнут, то впереди будут золотые дни как для России, так и для Германии.

Спустя пять дней после убийства Курта Айснера, 26 февраля, он был кремирован. Ранее в тот день в его честь в течение получаса звучали церковные колокола и выстрелы в воздух, прежде чем погребальная процессия отправилась от Терезиенвизе. Десятки тысяч людей прошли в ней через центр Мюнхена. Над их головами кружили самолёты. Делегации социалистических партий Мюнхена и профсоюзов, русские военнопленные, представители всех располагавшихся в Мюнхене полков, равно как и множество других групп, прошли с гробом Айснера через город. Марш окончился на площади перед Остбанхоф — Восточным вокзалом Мюнхена, где были произнесены траурные речи, прежде чем тело Айснера было обращено в пепел на близлежащем Восточном кладбище.

Как свидетельствует огромное количество народа на его похоронах, Айснер в смерти был более популярен, чем когда-либо при жизни. Однако чувства присутствовавших на марше не обязательно являются показательными для населения Мюнхена в целом. Правительство потребовало, чтобы жители по всему Мюнхену вывесили флаги в честь Айснера в день его кремации. Тем не менее, это требование в значительной степени было проигнорировано. Флаги были видны преимущественно на общественных зданиях; очень небольшое число частных домов вывесили их. Для Фридриха Люэрса, сторонника либеральной Немецкой Демократической партии, который служил с Гитлером в том же самом подразделении полка Листа в начале войны, похоронное шествие выглядело как «скверная шутка».

Если бы Люэрс сам принял участие в марше и прошёл весь путь до Остбанхоф, он вполне мог бы воссоединиться со своим прежним боевым товарищем, Адольфом Гитлером. Фотография, сделанная Хайнрихом Хоффманом, со временем ставшим придворным фотографом Гитлера, изображает прибытие похоронного марша на Остбанхоф (см. фото 6). Она показывает группу русских военнопленных в форме, один из которых держит большую фотографию или портрет Айснера. Группа немецких солдат в форме стоит как раз за ним. Один из них, как полагают, это Адольф Гитлер. Участие в марше указывает на желание Гитлера отдать дань уважения убитому еврейскому социалистическому вождю, поскольку для солдат присутствие не было обязательным. Однако продолжаются жаркие споры о том, действительно ли групповая фотография включает Гитлера. Фотография слишком зернистая, чтобы идентифицировать солдата с какой-либо степенью уверенности. Тип телосложения, рост, осанка и форма лица человека под вопросом выглядят именно так, как предположительно выглядел бы Гитлер на зернистом фото. Однако в феврале 1919 года в Мюнхене, вне всякого сомнения, квартировало много других солдат подобного внешнего вида. И тем не менее очень похоже, что человек на фотографии — это действительно Адольф Гитлер. Например, на копии этого изображения, которая была среди фотографий, проданных внуком Хайнриха Хоффмана Государственной Библиотеке Баварии в 1993 году, имеется стрелка, указывающая на человека, который, как полагают, Адольф Гитлер. Стрелка не была нанесена на отпечаток фотографии, которая принадлежит Государственной Библиотеке Баварии; соответственно, она должна была быть нанесена на её негатив либо Хоффманом, либо его сыном или внуком. Сын Хоффмана также подтвердил в начале 1980-х, что фотография изображает Адольфа Гитлера.

Оставляя в стороне вопрос, действительно ли фотография Хоффмана изображает Гитлера, обратимся к событию, происшедшему где-то между февралём и началом апреля, более ярко проливающему свет на тесные взаимоотношения Гитлера с революционным режимом. Это событие было выборами доверенного лица (Vertrauensmann, представитель солдат) в подразделении Гитлера, Второй демобилизационной роте. На выборах Гитлер был избран представителем людей своей роты. У него теперь была должность, которая существовала для того, чтобы служить, поддерживать и обеспечивать левый революционный режим.

Задачей Гитлера была помощь в обеспечении беспроблемного функционирования полка. Если верить статье, опубликованной в марте 1923 года в Münchener Post («Почта Мюнхена») — пристрастной социал-демократической газете, которая, однако, в целом была хорошо информирована о рождающемся национал-социалистическом движении — его ответственность со временем зашла далее этого. В соответствии со статьёй, он также действовал как посредник между пропагандистским отделом своего полка и революционным режимом. Статья утверждала, что Гитлер принимал активную роль в работе отдела, выступая в защиту республики. Статья была написана Эрхардом Ауэром, антагонистом Курта Айснера, который при нападении отмщения чуть не был убит в день убийства Айснера и который в 1920 году стал главным редактором газеты Münchener Post.

Даже если статья Ауэра 1923 года в той газете и преувеличивала вовлечённость Гитлера в прореспубликанскую пропагандистскую работу, факт остаётся фактом, что в начале 1919 года Гитлер активно и обдуманно решил баллотироваться на должность, задачей которой было служить, поддерживать и обеспечивать революционный режим. Точная дата этих выборов не сохранилась. Но они имели место не позже, чем в начале апреля, поскольку в приказе, изданном по демобилизационному батальону Второго пехотного полка, датированным 3 апреля 1919 года, Гитлер числится в качестве Vertrauensmann"а (доверенного лица) своей роты.

Избрание Гитлера в качестве доверенного лица его товарищей солдат было настоящим поворотным моментом в его жизни, в меньшей степени из-за его политического подтекста и в большей степени вследствие того факта, что теперь, впервые в его жизни, он занимал лидерское положение. Его трансформация из послушного получателя приказов — того, кто всю свою жизнь был либо в самом низу иерархий, либо одиночкой, плывущим по течению вне всяких иерархий, в лидера других людей, наконец, началась. И всё же его метаморфоза не началась внезапно. Её контекст сильно наводит на мысль, что она была воспламенена тлеющими углями целесообразности и приспособленчества.

Как было возможно, что человек, который никогда не показывал каких-либо лидерских качеств и не имел явного желания вести за собой людей, неожиданно решает заняться политикой? Даже в Траунштайне Гитлер не проявил каких-либо характерных черт лидерства. Если бы он это сделал, то несомненно был бы отослан обратно в Мюнхен с большинством караульных из Второго пехотного полка в конце декабря 1918 года — поскольку его считали бы ответственным за их поведение — скорее, чем его выбрал бы кто-то из офицеров лагеря, желавший, чтобы он остался. И как это было возможно, что его товарищи хотели теперь отдавать за него голоса, когда в прошлом в самом лучшем случае с ним обращались как со всеми любимым одиночкой?

Единственный правдоподобный ответ на эти вопросы — это то, что перевод Гитлера в середине февраля во вторую демобилизационную роту его части стал сигналом для него, что его демобилизация была неминуема, если он не сможет обеспечить себе положение, которое предотвратит это. Вакантная должность доверенного лица точно была таким положением. Перспектива продолжения службы в армии наиболее вероятно была причиной того, почему Гитлер решил принять вызов и избираться на должность. Любые другие возможные объяснения либо противоречат с его предшествующим поведением, в котором он не проявлял интереса к лидерству, либо не могут обеспечить правдоподобного объяснения желания людей из роты Гитлера голосовать за него.

Если бы товарищи Гитлера голосовали за него потому, что большинство из них придерживалось праворадикальных взглядов и они видели в нём родственного по духу, это предполагало бы, что Гитлер высказывал и обсуждал с ними контрреволюционные, ксенофобские, националистические идеи. Однако большинство солдат в Мюнхене, и, соответственно, голосовавших на выборах доверенного лица, придерживались в то время левых убеждений.

На январских выборах в Баварии подавляющее большинство людей Запасного батальона Второго пехотного полка — вполне в унисон с солдатами других базировавшихся в Мюнхене частей, для которых был учреждён специальный избирательный округ — голосовали за социал-демократов. Например, в одном из избирательных участков Запасного батальона Второго пехотного полка, в том, что на Амалиенштрассе, ошеломляющие 75,1 процента голосов были отданы за СДПГ. Независимые социал-демократы Айснера были вторыми с несущественными 17,4 процентами голосов.

Более того, незадолго до избрания Гитлера людьми Второй демобилизационной роты, солдаты батальона, к которому принадлежала рота, избрали своим представителем Йозефа Зайса, который был известен своими левыми склонностями. В действительности, он спустя несколько недель присоединится к Красной Армии. Те же люди, которые подавляющим числом голосовали за левые партии в январе и только что избрали закоренелого левого кандидата в качестве представителя батальона, вряд ли выбрали бы представителем своей роты кандидата-новичка с известными и высказанными правыми убеждениями. Подобным же образом трудно увидеть, как бы они голосовали за кого-либо, кого бы они воспринимали как сторонника крайне левых.