Репутация запасного подразделения Гитлера и подобных ему в Мюнхене была не просто та, что они помогли революции устоять, но такая, что как авангард радикальных изменений они в первую очередь осуществили революцию. Некоторые люди в Мюнхене даже говорили о солдатах, служащих в городе, как о «большевистских солдатах». В самом деле, в дни после революции группы солдат из Второго пехотного полка видели марширующими с красными флагами по Мюнхену.

Решение Гитлера остаться в армии не обязательно было следствием политических соображений. Поскольку его единственным значимым социальным сообществом в то время был вспомогательный персонал полкового штаба, его решение отвергнуть демобилизацию несомненно было следствием осознания, по меньшей мере частично, того, что у него нет семьи или друзей, к которым можно вернуться. Не является невероятным и то, что материальные проблемы также играли роль в его решении остаться в армии. Он вернулся с войны совершенно без средств к существованию. Его сбережения к концу войны составляли 15 марок 30 пфеннигов, приблизительно 1 процент от годового заработка рабочего. Если бы он выбрал демобилизацию, он бы встал перед перспективой жизни на улице, если бы только не исхитрился немедленно найти работу, что было не простым делом вследствие войны. Обращение в австрийское консульство за помощью также было бы напрасным, поскольку в Мюнхене было полно австрийцев. В соответствии с данными консульства, предполагалось, что австрийская дипломатическая миссия в Мюнхене будет обеспечивать двенадцать тысяч австрийских семей, однако у неё попросту не было ресурсов для этого.

Оставаясь в армии, по контрасту с этим, Гитлер получал обеспечение бесплатными жильём, едой и ежемесячным жалованьем приблизительно в 40 марок. Позже в частном разговоре он подтвердит, насколько важным для него было получаемое им армейское обеспечение. «Это было единственное время, когда я был свободен от забот: мои шесть лет с армией», — заявит он 13 октября 1941 года в одном из своих монологов в Верховной Ставке, «ничто не воспринималось очень серьёзно; меня обеспечивали одеждой, которая, хотя и была не очень хороша, всё же была почётна, и пищей; а также жилищем, или же позволением улечься там, где я захочу».

Основной мотив Гитлера в отказе от демобилизации вполне мог быть приспособленческим. Тем не менее, своим активным и необычным решением остаться в армии он продемонстрировал, что не имеет ничего против того, чтобы служить новому социалистическому режиму, если этот выбор позволяет ему избежать бедности, бездомности и одиночества. Вкратце, как минимум, приспособленчество победило политику.

Служба Гитлера не позволяла ему держаться в стороне, поскольку солдатам в Мюнхене было приказано поддерживать и защищать новый порядок. Поскольку всё чаще у людей возникало желание противостоять новому режиму, Курт Айснер вынужден был отказаться от своих пацифистских убеждений и положиться на поддержку тех солдат в Мюнхене, которые, подобно Гитлеру, выбрали отказ от демобилизации. Как замечает 2 декабря Йозеф Хофмиллер: «Толпа пришла к министерству иностранных дел, чтобы заставить Айснера выйти и потребовать от него отставки. Но немедленно подъехал военный автомобиль. Пулеметы, направленные на толпу, заставили ее быстро рассеяться. Солдаты заняли [примыкающий] „Баварский Двор“».

Одной из задач для Гитлера и других солдат в Мюнхене была защита режима от антисемитских атак, которые быстро увеличивались в числе, не в последнюю очередь вследствие бросающегося в глаза вовлечения в революцию евреев, не родившихся в Баварии. Например, как Айснер, так и его главный помощник Феликс Фехенбах были не баварскими евреями. Рахель Штраус и некоторые из её друзей среди установившегося в Мюнхене еврейского сообщества ощущали тревогу с момента взятия власти Айснером по поводу того, как на отношение к евреям может повлиять революция. «Нас в то время стало беспокоить, как много евреев неожиданно стало министрами», — вспоминала Штраус спустя много лет. «Вероятно, дела хуже всего обстояли в Мюнхене; дело не только в том, что было много евреев среди вождей, но даже ещё больше среди правительственных служащих, с которыми сталкиваешься в правительственных зданиях. […] Это была большая беда. Это было началом еврейской катастрофы […] И не то, что мы знаем это только теперь; мы знали это тогда, и мы так и говорили».

Действительно, через несколько часов после свержения старого порядка в Мюнхене стали слышны голоса, обвиняющие новый режим в том, что им управляют евреи. Например, оперная певица Эмми Крюгер, подруга и любовница Рене Шварценбах-Вилле, отметила в своём дневнике 8 ноября: «Оборванные солдаты с красными флагами, пулемёты, „поддерживающие порядок“ — стрельба и крики повсюду — революция в полном разгаре. […] Кто у власти? Курт Айснер, еврей?? О, Боже!» В тот же день Хофмиллер написал в своём дневнике: «Наши еврейские соотечественники, похоже, беспокоятся, что ярость толпы может повернуться против них». Более того, маленькие листовки, направленные против Айснера и евреев в целом, были расклеены на Фельдхеррнхалле, монументе, прославляющем военные победы Баварии в прошлые времена, на месте множества народных собраний.

Через неделю после возвращения Гитлера в Мюнхен его решение остаться в армии было вознаграждено. Оно позволило ему воссоединиться с членом его «суррогатной» семьи на фронте, с которым он был ближе всего во время войны: Эрнст Шмидт, живописец и член профсоюза, связанного с социал-демократической партией. Как и Гитлер, Шмидт выбрал остаться в армии, когда 28 ноября он явился в демобилизационное подразделение Списочного полка. Шмидт вернулся в Мюнхен задолго до того, как другие солдаты полка прибудут обратно в столицу Баварии, поскольку он был в отпуске дома с начала октября. Вследствие развала Западного фронта ему не требовалось более возвращаться в северную Францию и Бельгию.

Шмидт, подобно Гитлеру, был одним из его собратьев-связных в штабе полка на Западном фронте. Это было далеко не единственное сходство между Гитлером и Шмидтом. Оба были не-баварцами, родились в один и тот же год вдали от баварской границы — Шмидт вышел из Вюрцбаха в Тюрингии, в то время как Гитлер родился вблизи южной границы Баварии, в Браунау-ам-Инн в Верхней Австрии. Оба, Шмидт и Гитлер, жили в довоенной Австрии и их общей страстью была живопись: Гитлер как рисовальщик почтовых открыток и честолюбивый художник, Шмидт как художник орнаментов. Они даже внешне выглядели в некоторой степени схоже: оба были худощавы, хотя Гитлер был слегка выше, а у Шмидта были светлые волосы. Как и Гитлер, Шмидт был одинок. Как и Гитлер, он не выказывал какого-либо явного глубокого интереса к женщинам, и подобно Гитлеру, у него не было близкой семьи, к которой можно вернуться. Единственное настоящее различие было в их религиозном воспитании: в отличие от Гитлера, который номинально был католиком, Шмидт, как многие будущие национал-социалисты, был протестантом. Помимо этого, Шмидт и Гитлер выглядели и действовали почти как близнецы.

С возвращением Шмидта в Мюнхен Гитлер мог надеяться, что он сможет просто продолжать свою жизнь, какой она была в полковом штабе во время войны, и которую он нашёл эмоционально столь удовлетворяющей для себя. Если верить последующему свидетельству Шмидта, два друга проводили своё время в дни, последовавшие за их воссоединением, за сортировкой военного обмундирования. При этом Гитлер от всех остальных держался на дистанции. Можно с уверенностью предположить, что эти двое страстно ожидали возвращения в Мюнхен своих товарищей из полкового штаба.

До этой поры в течение двух недель, которые он провёл в столице Баварии после своего возвращения с войны, Гитлер действовал весьма отлично от той истории, которую национал-социалистическая пропаганда будет рассказывать о том, как он стал вождём национал-социалистов. Он был человеком, плывущим по течению и оппортунистом, который быстро приспосабливался к новым политическим реалиям. В его поведении не было ничего антиреволюционного.

Мюнхен, в котором он обретался, был теперь в руках социалистических революционеров, которые, в отличие от вождей большевиков в России, воздерживались от применения силы во время своего переворота — почти совершенно бескровной революции. Более того, лидер этой революции, Курт Айснер, пытался выстроить мосты от социал-демократов к центристам и умеренным консерваторам. Как стало ясно в последующие недели и месяцы, проблема будущего Баварии не состояла в целях Айснера. Она заключалась в том факте, что его государственный переворот разрушил существующие институты и политические традиции Баварии, не заменив их жизнеспособными новыми. На данный момент, однако, Гитлер выказывал мало знаков того, что его беспокоит что-либо из этого. Будущий диктатор Третьего Рейха был не аполитичной личностью, но приспособленцем, для которого стремление избежать одиночества значило больше всего прочего.

Мечте Гитлера о воссоединении со своими товарищами по военному времени не суждено было претвориться. Рано утром 5 декабря, за неделю до возвращения в Мюнхен их братьев по оружию из полка Листа, Гитлер и Шмидт собрали свои пожитки в Луизеншуле, школьном здании как раз к северу от Центрального вокзала Мюнхена, где располагалось их подразделение и где Гитлер выздоравливал зимой 1916–1917 года от своего ранения на Сомме. Они оделись в зимнее обмундирование и отправились в короткое путешествие, которое привело их в Траунштайн, маленький живописный город к юго-востоку от Мюнхена рядом с Альпами, где они должны были нести службу в лагере для военнопленных и гражданских интернированных лиц.

На поезде, который повёз их в Траунштайн, они были в числе 140 рядовых и двух унтер-офицеров из Запасного батальона их полка, которым было приказано нести службу в городе недалеко от австрийской границы. Из этих солдат было отобрано в общей сложности пятнадцать человек для работы в лагере. Состояние здоровья Гитлера скорее всего послужило причиной того, что он попал в списки солдат, направленных в Траунштайн, поскольку местные жители характеризовали подразделение, в котором ему надо было служить, как по сути «команду выздоравливающих».

Гитлер и Шмидт станут позже утверждать для политической выгоды, что они вызвались добровольцами для службы в Траунштайне, так, чтобы поддержать историю о том, что их будущий вождь нацистской партии вернулся с войны как почти полностью сформировавшийся национал-социалист и потому не чувствовал ничего, кроме отвращения к революционному Мюнхену. В Mein Kampf Гитлер утверждал, что его служба «в резервном батальоне моего полка, который был в руках „солдатского“ совета […] настолько внушала мне отвращение, что я решил немедленно уйти снова, если будет возможно. Вместе с моим преданным товарищем по войне, Эрнстом Шмидтом, я теперь прибыл в Траунштайн и оставался там до тех пор, пока лагерь не был закрыт». Шмидт, между тем, позже заявит, что когда искали добровольцев для службы в Траунштайне, «Гитлер сказал мне: „Слушай, Шмидт, давай вызовемся, ты и я. Я не могу здесь больше находиться“. И я тоже не мог! Так что мы вышли вперёд».

Заявления Гитлера и Шмидта противоречат фактам. Даже если они добровольно вызвались исполнять свои обязанности в лагере, их решение всё ещё не было направлено против нового революционного режима, поскольку эти двое всё ещё служили этому самому режиму в Траунштайне. Солдатские советы существовали повсюду в Баварии так же, как они существовали в Мюнхене. Революционные советы были учреждены в военных частях по всей Баварии, на заводах, а также и крестьянами, с надеждой на то, что они более, нежели парламент, теперь представляли народную волю и что они приведут к политическим переменам. Только лишь вступив в Добровольческие корпуса или согласившись быть демобилизованным, мог Гитлер избежать служения режиму Айснера.

Когда Гитлер и Шмидт прибыли в Траунштайн, почти исключительно католический город с населением немногим более восьми тысяч человек, они были встречены впечатляющим видом, особенно после жизни посреди разорённого пейзажа Западного фронта в течение более четырёх лет. В морозный зимний день покрытые снегом величественные горные цепи Баварских Альп, видимые вблизи Траунштайна, выглядели почти нереальными.

Гитлер и Шмидт были теперь членами караульной команды, которая, как и команда пограничной стражи (Grenzschutz), проживавшей вместе с ними, поддерживала новое революционное правительство. В день революции солдаты в Траунштайне действительно приветствовали новую республику. И на волне революции члены караульной и пограничной команд избрали солдатский совет, решительно высказавшись в поддержку нового порядка.

Лагерь, в который были посланы Гитлер и Шмидт, располагался в бывшей соляной фабрике, лежавшей ниже располагавшегося на возвышенности исторического центра Траунштайна. В начале войны здание в форме креста в плане, увенчанное большой дымовой трубой в центре, было огорожено деревянным забором. Хотя лагерь прежде содержал как вражеских гражданских лиц, так и военнопленных, его гражданские интернированные лица покинули лагерь ко времени прибытия Гитлера. Оставшиеся в нём военнопленные, которые не видели себя более заключёнными вследствие окончания войны, теперь проводили своё время, входя и выходя из лагеря, исследуя район или посещая фермы и мастерские, в которых они прежде использовались как работники.

В противоположность утверждению нацисткой пропаганды, что задачей Гитлера было контролировать выход и вход у ворот лагеря, имея в виду поддержку истории о нём как о честном, контрреволюционном будущем нацисте, который избежал безумия Мюнхена, чтобы поддерживать порядок, похоже, что он работал в центре распределения одежды лагеря, выполняя задачи, сходные с теми, что были назначены ему в Мюнхене. Другими словами, Гитлер служил революционному режиму в Траунштайне на должности в самом низу лагерной иерархии.