И знаете, какой была первая фраза Андрюшки, когда мы вошли в квартиру на Дмитровском? «Мама! Какого замечательного человека мы там встретили!» Еще один удар по бедной Светлане и еще один минус в моих дальнейших отношениях с ней. Слава Богу, в этот поздний час мы выяснять отношения не стали. Я принял душ и лег в постель, делая вид, что крепко сплю. На самом деле в эту ночь я ни на секунду не сомкнул глаз. Пожалуй, не было в моей жизни ночи мучительней. Время тянулось бесконечно медленно, я ворочался с боку на бок, два раза вставал, чтобы на короткое время скрыться в туалете, где подряд выкурил штук пять сигарет, снова ложился и снова не мог заснуть. Казалось, эта мучительная тягомотина никогда не закончится.

С трудом дождался восьми часов, встал, умылся холодной водой, сварил кофе покрепче и стал ждать пробуждения Светланы. Было воскресенье, и она, вероятно, решила поспать подольше. Андрейка тоже не торопился вставать: устал после вчерашнего перелета.

Боже!.. Как я боялся предстоящего разговора с ним! Меня всего сотрясал жуткий озноб, который я никак не мог унять. Сейчас проснется мой ничего не подозревающий сын, и я должен буду сказать ему… все!.. Прежняя беспечная жизнь для него сейчас закончится и начнется новая. Как он справится с тем ужасом, который я обрушу на его голову. Сможет выстоять? Или сломается? Господи! Что я натворил?!

Наконец Светлана проснулась и вышла на кухню. Она не стала обвинять или упрекать меня, а просто спросила: «Надеюсь, ты понимаешь, что должен уйти?» – «Я сам хотел тебе это сказать», – ответил я. «Ты не мне, ты сыну своему скажи. – Она повернулась в сторону большой комнаты: – Андрюша! Отец хочет тебе что-то сказать!» На негнущихся ногах я пошел за ней. «Папа, привет!» – радостно встретил меня сын. «Здравствуй, Андрейка», – с трудом ворочая языком, промямлил я. И замолчал. Светлана усмехнулась: «Что, язык проглотил? Как шкодить, так ты герой, а как ответ держать, смелости не хватает? Так, что ли?» Зачем она издевается? Мне и без того невыносимо тяжело. Сын с удивлением смотрел на нас – своих родителей. «Андрюша! – начал я во второй раз. – Я должен тебе сказать, что ухожу от вас с мамой и с сегодняшнего дня буду жить отдельно от вас». Все! Слова произнесены, возврата назад нет! Но почему я не испываю никакого облегчения? Еще большая тяжесть навалилась на меня и сдавила сердце железными тисками. «Завтра я, как обычно, провожу тебя в школу, а сейчас, прости, мне надо собраться», – страшась посмотреть сыну в глаза, сказал я. Смысл только что услышанных слов еще не дошел до него. Осознание придет гораздо позже, и тогда мы с ним опять серьезно поговорим, а пока мне хотелось поскорее исчезнуть из этого дома. Как хорошо, что я не распаковывал свои вещи после возвращения с юга! Только кинул в сумку зубную щетку и томик Булгакова, купленный в Лейпциге, и не спросил даже, а поставил Светлану в известность: «Я возьму верблюжье одеяло, которое мне Илечка подарила». Света ничего не ответила, смотрела на меня полными слез глазами и молчала. Я подошел к Андрюшке, взял его за плечи: «Прости меня, если сможешь. Когда-нибудь, может быть, ты поймешь меня. Держись, сынок!» Какие-то дурацкие слова вылезали из меня. Я скатал одеяло и засунул его под мышку, отдал Светлане ключи от дома, схватил сумку, чемодан и быстро вышел на лестницу. Она пошла следом, чтобы закрыть за мной дверь: «Только имей в виду, это не ты от нас уходишь. Это я выставляю тебя вон!»

И закрыла дверь на засов.

Из телефона-автомата, который стоял возле студенческого общежития в Дмитровском переулке, позвонил Аленке: «Я ушел от Светланы. Скоро приеду к тебе. Приеду насовсем. Жди». На другом конце телефонного провода сначала воцарилась тишина: Лена, видимо, не ожидала, что это случится так скоро, именно сегодня, на другой день после нашего возвращения с юга, но после довольно продолжительной паузы ее радостный голос прокричал мне в самое ухо: «Я жду! Приезжай скорей!.. Я тебя очень жду!.. Ты слышишь меня?.. Очень!.. Возьми такси!»

Я очень волновался, когда позвонил в дверь квартиры № 91 в высотном доме у Красных Ворот. Конечно, я бывал здесь и раньше, но всякий раз приходил к Аленке в гости, а теперь собирался остаться насовсем. Даже верблюжье одеяло с собой прихватил! Кондратовы, мать и дочь, встретили меня по-разному: Алена вся светилась изнутри каким-то необыкновенно радостным светом, Нина Владимировна была ошеломлена и напугана. Она все время предрекала дочери, что я никогда не уйду от Светланы, потому что слишком люблю сына, и вот пожалуйста – с вещами пожаловал! А у нее даже позволения не спросил. Каков наглец! Однако холодный прием матери с лихвой компенсировала дочь. Она была не просто рада, что наконец-то закончилось ее двухлетнее ожидание моего прихода к ней с одеялом под мышкой. Она ликовала, потому что теперь мы будем все время вместе, была нежна и ласкова со мной, и я подумал, что хотя бы одному человеку на этом свете я доставил радость своим чудовищным поступком.

Следующим утром я к восьми часам приехал в Дмитровский переулок, чтобы проводить сына в школу: мы с ним опоздали к началу учебного года, и я должен был объяснить классному руководителю, почему это произошло. Всю дорогу от дома до школы Андрюшка молчал и вообще был очень напряжен и внутренне сторонился меня. Накануне после моего ухода Светлана наверняка убедила его, что отец у него подлец, что «потрясающий человек», которого он встретил в Орджоникидзе, на самом деле злая и коварная тетка, что доверяться нам нельзя, и так далее, и тому подобное. Я знал, что именно так и будет, поэтому решил вести себя совершенно иначе: ни одного дурного слова о его матери, никаких попыток оправдаться и убедить, что она не права. Все упреки принимать со смирением и, главное, терпеть! Не сразу, но рано или поздно сын мой увидит, кто чего стоит, что многое из того, в чем Светлана обвиняла меня, ложь. Что никакой я не зверь, что по-прежнему, а может быть, даже еще сильнее люблю его, что «разлучница» Кондратова тоже не так коварна и зла, как это представлялось его матери. Но для того, чтобы он поверил в искренность наших чувств и побуждений, я должен терпеливо принимать все обвинения, ничего не делать специально и просто ждать. Да, это трудно, порой даже невыносимо, особенно в те моменты, когда на тебя возводят напраслину, но другого выхода нет и быть не может. Смирение – одна из самых главных христианских добродетелей, вот то единственное средство, которое может нас всех примирить.

В те поры я еще не был верующим человеком, но, думаю, мой ангел-хранитель наставил меня на путь истинный и подсказал, как должно мне себя вести. В результате я не ошибся. Теперь между всеми нами добрые, сердечные отношения, и о былой вражде мы даже не вспоминаем.

Но был один страшный момент в наших отношениях, когда, казалось, они испорчены навсегда. Я старался как можно чаще встречаться с Андрюшей, как только выпадало свободное время, я звонил ему, мы встречались и отправлялись гулять: то в Ботанический сад, то в зоопарк, то просто сидели в сквере на скамейке и большую часть времени молчали. Приучить его к тому, что я теперь живу отдельно, у меня никак не получалось. И однажды даже на таком общении с сыном я вынужден был поставить крест. Проводив его после очередной нашей прогулки до подъезда в Дмитровском переулке, я уже собрался договориться с ним о нашей следующей встрече, как вдруг… Андрей тихо, но решительно и жестко произнес: «Папа, я не хочу тебя больше видеть. Не звони мне и не пытайся случайно встретиться со мной где-нибудь на улице». И, не дав мне даже вздохнуть, повернулся и скрылся за дверью.

Это был удар, от которого я долго не мог оправиться. Вечером позвонил Светлане. Она, конечно, все уже знала и, по-моему, была не слишком огорчена тем, что случилось между мной и сыном. В этом она разительно отличалась от Веры Антоновны. Матушка моя болше всего боялась, что отношения мои с Глебом Сергеевичем испортятся. «Ты ответил отцу на его письмо?.. Не забудь поздравить отца с Днем Советской армии!.. Позвони отцу, у него сегодня день рождения!..» – то и дело слышал я от нее. В данном случае Светлана реагировала на мою размолвку с сыном совершенно иначе. По-моему, она испытывала даже некоторое удовлетворение: своим отказом встречаться со мной Андрей сурово наказал меня. Она это знала и ничего не предприняла, чтобы изменить ситуацию: наверное, чувствовала свою правоту, хотя на деле ничего хорошего в нашем разрыве не было. Любая вражда губительна для того, кто враждует. Я не стал просить Светлану, чтобы она помогла мне и повлияла на Андрюшу, только предупредил, что время от времени буду звонить ей и справляться о его здоровье. Моя бывшая жена была явно удивлена. Она ожидала, что я кинусь искать у нее помощи и защиты. А я сознательно не стал этого делать, понимая, что только терпение мое будет вознаграждено.

Таким образом, почти полгода я не видел сына и даже не слышал его голоса по телефону. Испытание, доложу я вам, не из легких, но я, стиснув зубы и сжав кулаки, терпел, потому что был уверен: только так я смогу вымолить у него прощение за свое предательство. Как я мог давить на Андрюшу? Силой прикажете добиваться доброго расположения к себе и любви? На это я был не способен, ибо каждой нервной клеточкой своей чувствовал, как я перед ним виноват!