«А что вам подарил наш художественный руководитель?» – простодушно поинтересовался Зимин, нарушив унылое молчание. И тут только я сообразил, что пришел О.Н. на нашу свадьбу с пустыми руками. «Очевидно, не успел. – Мне хотелось хоть как-то оправдать его. – Ворвался Вульф и своим каваллерийским налетом все планы его поломал». – «Почему не успел? – вмешалась в наш разговор Нина Владимировна. – Свой подарок для вас он мне отдал». И протянула Аленке коробку. Все наши гости от неожиданности на мгновение замерли, а потом раздался дружный хохот. Смеялись, захлебываясь, смеялись до слез, до сердечного спазма!.. В руках у моей тещи была картонная коробка размером примерно 30 х 40 см с фотографией букета красных гвоздик на крышке. Такие наборы конфет «Ассорти» продавались в каждой московской булочной по цене 2 руб. 50 коп.! Вот это подарок так подарок!
Коробка была тут же вскрыта и выставлена на стол!.. Каждый должен был попробовать конфетку из ефремовского подарка. И настроение у всех моментально улучшилось, и о визите Вульфа больше никто не вспоминал. Спасибо, Олег Николаевич, вы своим подарком сделали то, что не смог бы сотворить никто на свете: вы спасли нашу свадьбу!
Свою первую официальную брачную ночь мы с Аленкой провели весьма оригинально: мыли оставшуюся после гостей грязную посуду и убирали со стола. Но, несмотря ни на что, были очень и очень счастливы! Ранним утром следующего дня я сел в такси, заказанное накануне, и умчался от молодой жены в аэропорт: через день у меня в Североморске должен был состояться первый съемочный день в картине «Тяжелая вода».
Самоубийства бывают разные
Просьбу народного артиста России Ю.Л. Леонидова помочь ему в качестве режиссера при возобновлении спектакля «Кремлевские куранты» я принял сразу, не раздумывая. Хотя, если быть абсолютно честным, главной причиной моего согласия было то, что Юрий Леонидович был председателем местного комитета и я очень рассчитывал на его помощь в решении моих жилищных проблем. А то, что нам с Леной нужно было срочно разъехаться с Ниной Владимировной, для меня было слишком очевидно. Совместная жизнь в ее квартире на Лермонтовской не сулила нам ничего хорошего. Я вообще убежден: взрослые дети должны жить отдельно от своих родителей.
Начались репетиции. Я работал честно, но без особого увлечения: «Кремлевские куранты» совсем не та пьеса, которая может вызвать у мало-мальски творческого человека энтузиазм. Однако сразу оговорюсь: в советские времена быть занятым в «Курантах», даже в массовке, мечтали все артисты театра, поскольку это был один из самых «выездных» спектаклей на гастролях за рубеж. Примитивную, кошмарную пьесу Николая Погодина Художественный театр показывал и в Америке, и в Японии, и во Франции, и во многих других странах, находившихся по ту сторону «железного занавеса». Вы спросите: «Почему?» Потому, что в центре спектакля стоял известный всему миру политический авантюрист Владимир (Ул ь я – нов) Ленин. Министерство культуры СССР при заключении с иностранными продюсерами контракта на проведение гастролей МХАТа в любой капстране выдвигало одно непременное условие: в гастрольном репертуаре театра непременно должно быть название с Владимиром Ильичом. И продюсеры, дабы показать своим зрителям Чехова, вынуждены были включать в афишу хотя бы один спектакль «про Ленина». Нашим партийным функционерам казалось, будто таким образом мы внедряем коммунистические идеи в сознание граждан этих стран. Хотя все прекрасно знали, что зрительный зал на 90 процентов заполняется сотрудниками Советского Посольства и других наших учреждений в данной стране. По требованию руководства эти люди в принудительном порядке тратили драгоценную валюту и покупали билеты не на спектакль даже, а на политическую демонстрацию и пропаганду ленинских идей, которые им и без того обрыдли сверх всякой меры.
Я шел на репетицию «Кремлевских курантов», когда неожиданно в коридоре столкнулся с Олегом Николаевичем. И вдруг он без всяких предисловий спросил: «Ты что сейчас делаешь?» – «Иду на репетицию к Леонидову», – ответил я. Ефремов недовольно поморщился и сказал: «Бросай заниматься этой мудней и приходи ко мне». Вот уж чего я никак не ожидал от главного режиссера, так это такого крутого виража: сам рекомендовал меня Леонидову в качестве помощника – и вдруг!.. Назвать пьесу о Ленине таким странным словом! Я был в шоке!.. Что случилось? «Мне твоя помощь нужна, что-то не клеится у меня в «Чайке», – признался Олег Николаевич. – Приходи».
Я чуть не заорал от радости: «Да! Да! Да! Приду! Конечно, приду!» Подумать только, О.Н. сам позвал меня! О.Н. просит меня о помощи! Не кого-то другого, а меня!.. И вообще… Попасть в «Чайку» к Ефремову! О чем еще можно было мечтать?! И я уже было открыл рот, чтобы ответить ему согласием, но… Проклятая жилищная проблема вдруг встала передо мной во весь свой гигантский рост и заткнула мой распахнутый рот. Если я брошу Леонидова и уйду к Олегу Николаевичу, своего жилья мне не видать как своих ушей. Предместкома не простит мне такого предательства. И радость тут же сменилась отчаянием, сознание помутилось, и я почувствовал, что теряю способность здраво рассуждать… Короче, «свет померк в его очах».
Но как отказать Олегу Николаевичу? Для этого требовалось немалое мужество. Если я сию же секунду не брошу все и не пойду за ним на репетицию «Чайки», то хочу я того или не хочу, но смертельно обижу его. Такие люди, как О.Н., не привыкли, чтобы им отказывали. А сказать правду, признаться главному режиссеру, что согласился работать с Юрием Леонидовичем исключительно ради квартиры, я был не в состоянии. Кто-то, может, не боится позора и не стесняется выставлять себя в самом неприглядном виде, но только не я. Что делать?.. Где найти слова, которые помогут мне оправдаться? «Но ведь у вас уже есть помощник», – робко пролепетал я. Вторым режиссером в «Чайке» был В.Н. Сергачев. Ефремов поморщился и махнул рукой.
Виктор Николаевич вместе с ним создавал «Современник», служил ему верой и правдой, когда О.Н. ушел во МХАТ, не раздумывая, пошел за ним. Их связывали не только деловые, но и личные отношения. И в то же время оба Николаевича находились в постоянном состоянии творческого конфликта. Идеи, которые выдвигал один из них, тут же отвергались другим. Причем конфликт этот порой приобретал довольно острую форму. И повышенный тон, и хлопанье дверью, и угрозы никогда больше не участвовать в совместной работе – все между ними было. Я уверен, что и в «Чайку» О.Н. его позвал для того, чтобы постоянно иметь рядом с собой оппонента. В работе Ефремов всегда с кем-нибудь спорил, а лучшей кандидатуры для этого, чем Виктор Николаевич, он бы не смог найти. Но сейчас ему нужен был не спорщик, а человек, который просто помог бы разобраться в самой загадочной пьесе Антона Павловича. Вероятно, Ефремов помнил, как мы работали над «Ивановым», и, случайно столкнувшись со мной в коридоре, огорошил меня этим предложением.
«Ну, что молчишь?» – спросил он, удивленный моей реакцией на свое предложение. Эх! Была ни была! Двум смертям не бывать! Я набрал в легкие побольше воздуха и следующей фразой решил свою дальнейшую судьбу в Художествнном театре: «Олег Николаевич, я не могу».
Всего лишь одна фраза, три коротеньких слова, и на творческой судьбе моей можно было сразу поставить большой жирный крест.
Никогда до этого я не видел его таким… ошеломленным. Брови его поползли вверх: «Что?!» – «Поймите, Олег Николаевич, я обещал… Я дал Леонидову слово… С моей стороны это было бы в высшей степени непорядочно…» Боже! Какими жалкими словами я пытался перед ним оправдаться! Каким ничтожным человеком выглядел в его глазах!
О.Н. помрачнел, внимательно посмотрел на меня, как будто старался запомнить черты лица человека, только что отказавшегося принять от него царский подарок, и сказал медленно, отделяя одно слово от другого: «Смотри… не пожалей… потом… Я два раза… такие вещи… не предлагаю». Повернулся и быстро пошел на репетицию «Чайки».
В голове моей часто-часто застучала одна мысль: «Что я наделал?! Что я наделал?! Что я наделал?!»
Как – что? Погубил свою театральную карьеру, вот что. Второй раз судьба дарила мне шанс стать человеком, приближенным к художественному руководителю театра, и второй раз я отказался от собственного счастья. Мало этого, своим отказом я оскорбил Ефремова. Идиот!..
1979 год заканчивался на мрачной, трагической ноте: советские войска вошли в Афганистан. У кого в то время подрас тали сыновья, тот поймет меня. Через шесть лет Андрейка закончит школу. Если поступит в институт, получит отсрочку от призыва в армию, а если нет? Что тогда? Придется идти в армию, хочешь или не хочешь, но придется.
А там… Вдруг его отправят в Афганистан? Об этом даже подумать было страшно. Виктор Петров, у которого была дочка, удивился: «Что ты так переживаешь? Столько времени впереди. Когда твой Андрей будет заканчивать школу, эта дурацкая война закончится». Но это совсем не успокаивало. Я знал: если наши войска вошли в какую-то страну, это надолго. Надежды на то, что наши правители испугаются общественного мнения и выведут войска, не было вовсе. После Чехословакии стало ясно: чудовищного монстра, каким Советский Союз был в глазах мирового сообщества, боятся все. Даже Соединенные Штаты. А монстр не боится никого и ничего. Недаром нас прозвали Империей зла! Надеюсь, вы помните, как прореагировал Запад на советскую агрессию? Несколько стран отказались прислать своих спортсменов на Московскую Олимпиаду в следующем году. И все! Боже, как страшно! Только не подумайте, что я иронизирую. Отнюдь. Это действительно очень страшно, потому что безнаказанность рождает силовой беспредел. Раз так, будем творить на земном шарике все, что захотим!
А кремлевским аппетитам можно было только позавидовать. Мертворожденная идея всемирной революции все еще владела умами наших партийных бонз. Как Хрущев в свое время пытался на каждом лоскутке российской земли насадить кукурузу, так партийные вожди конца 70-х мечтали повсюду насадить идеи марксизма-ленинизма и силой заставить весь мир жить в коммунистическом раю. А что по этому поводу люди думали, их ничуть не волновало. Думайте, что хотите, но мы заставим вас быть счастливыми! Слава Богу, эта мечта «кремлевских мудрецов» так и не осуществилась.
Но чего это стоило!