Книги

Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

22
18
20
22
24
26
28
30

Большинство акватинт Алексеева к «Слову» выглядят как барельефы, обладают некоей скульптурностью. Рельефности иллюстраций он достиг благодаря печати методом электролиза, техники, редко используемой для создания акватинт. Так же, как и в случае с традиционной техникой офорта, краски распределяются по медной пластине, и печатаются собственно изображения. Затем медная пластина погружается в ёмкость с водой, где будет происходить процесс электролиза. Медная пластинка соединяется с «плюсовым» контактом, а гравируемая поверхность – с «минусовым». Таким образом достигается наращивание слоя металла там, где краска не нанесена, и происходит процесс, аналогичный глубокой гравировке.

В Париже осваивать и оттачивать новую технику электролизной гравюры и печати валиком, которую потом употребит Алексеев, ему помогал Эдмон Ригаль. Жак Ригаль, сын Эдмона, друг и ровесник художника, делает первый оттиск в технике электролитической гравюры «ЛеБиш», использованной для фронтисписа в книге Ф. Супо «Послание с пустынного острова». С использованием этой техники Алексеев и решает иллюстрировать «Слово…». Обычная тонкая линия в его офортах теперь сменяется глубокими рельефными бороздами со сложным мерцающим цветом, где красное подсвечивает жёлтым, а жёлтое – коричневатым.

Жорж Нива определяет эти работы художника как эмали: «К концу жизни искусство Алексеева порой приближалось к мастерству ювелира. Это эмали, таинственные цветные инкрустации, отблески скифского золота на невероятных украшениях. И наконец он обращается к "Слову о полку Игореве" и создаёт эти "броши" из бумаги, где нежный оттенок цвета растворяется в соседствующем с ним, и "брошь" отливает разными цветами, как керамика Гауди».

Спустя два года работа над «Словом…» вступила в заключительную стадию. Супо так горячо переживает подготовку издания, что сообщает художнику 14 апреля 1948 года из Доминиканской Республики: «Я только что получил ваше письмо от 6 апреля и благодарю вас. Я всегда рад получить от вас новости. Но мне показалось, судя по этому письму, что вас немного беспокоит то, что вы медленно работаете. А я начинаю вас знать, и мне известно, что, как и в моём случае, в некоторые периоды работа идёт медленнее и с бóльшим трудом. Я уверен, что это время созревания. Зерну нужно некоторое время, прежде чем прорастёт из земли маленький росток, затем он быстро развивается. Поэтому don’t worry. Я  доволен, что моя работа вас не разочаровывает. Думаю, вы правы, читая моё произведение вслух. Я искал ритм. Полагаю, что, когда вы увидите его расположение, мои намерения станут вам ещё яснее. Я искал определённую архитектуру поэмы, располагая слова в определённом порядке, искал цвета, повторяя некоторые мотивы. Я получил конец, который мне прислала Мюриэль, и заканчиваю исправления.

Отвечаю на ваши вопросы.

1. Я исправил ошибку в монтаже. Мюриэль должна была передать мои исправления и мою просьбу проверить написание имён собственных. Я выбрал принятую орфографию в той версии, которую вы сделали (версии, которая мне невероятно помогла, так как она показалась мне наиболее верной).

2. Несомненно то, что надо произносить и  Boïane и Troïane. Потому примите эту орфографию.

Я получил очень милое письмо от Эйнара, который полагает, что я в Бразилии, но кажется удовлетворённым моей работой. Тем лучше.

Я продолжаю предисловие. Надеюсь закончить его к моему возвращению в Париж в конце мая, если Бог и (нрзб) подарят мне жизнь.

Я уверен, что вы найдёте с Риджюлем средство упорядочить вклеенные иллюстрации и иллюстрации внутри текста. Думаю, что это очень важно, так как эта "Песнь об Игоре" должна составлять единое целое. Вспомните рукописи Средних веков, которым удавалось, несмотря на их разнообразие и резкость некоторых красок, сохранить для глаз эту общую гармонию».

Подготовив, спустя годы, радиопрограмму о творчестве Алексеева, Филипп Супо и в ней счёл необходимым вспомнить большую творческую удачу художника – иллюстрации к «Слову о полку Игореве»: «Ни один современный художник менее доволен своим искусством, чем Александр Алексеев. В то время как столько менее одарённых, чем он, художников стали живописцами, он посвятил свою жизнь гравюре. В течение двадцати пяти лет он изучал технику гравёра: резец, глубокую печать, гравюру на дереве, чёрно-белый и цветной офорт; он с восхитительным упрямством изучил все дисциплины. Сегодня он мастер самого сложного изобразительного искусства.

В то время как в истории искусства насчитывается бесчисленное количество великих художников, упоминаются лишь несколько великих гравёров: Дюрер, Калло, Уильям Блейк, Гойя, Гюстав Доре… Не боюсь утверждать, что этот список надо будет дополнить, добавив к нему имя Александра Алексеева. Это столь категорическое утверждение – не медвежья услуга. Чтобы доказать это утверждение, достаточно просто посмотреть на книги, которые иллюстрировал Алексеев, начиная с "Записок сумасшедшего" Гоголя и заканчивая последней изданной и, быть может, самой прекрасной, самой знаменательной книгой, этой восхитительной "Песни о князе Игоре", которая, по моему мнению, является шедевром, предлагающим цветные офорты прекраснее, чем эмали или драгоценности. Каждый раз, когда я любуюсь гравюрой Алексеева, я не могу не думать о том, что теперь нельзя будет заниматься гравюрой, не обращаясь к открытиям этого гравёра».

«Слово о полку Игореве» – это не традиционная книга в переплёте. В картонном футляре – отдельные несброшюрованные тетради размером 280×255 миллиметров с цветными иллюстрациями размером 203×166 миллиметров (в тексте) и заставками 102×165 миллиметров, переложенными калькой. В Москве экземпляр уникального издания хранится в стеклянной витрине Музея книги Российской государственной библиотеки.

Глава двадцать вторая

Неизданная «Анна Каренина» (1957)

С особой художественной выразительностью проявится его дар проникать в замысел писателя в сюите к «Анне Карениной». Как выразился французский романист Жюльен Грин, «в силу особого дара он угадывает; он всматривается в страницу, как бы пытаясь видеть сквозь запотевшее стекло, за которым происходило бы что-то ужасное. Между мыслью писателя и мыслью читателя есть вуаль: слова. Именно туда Алексеев хотел направить свой взгляд. Он хотел сбросить вуаль, хотел увидеть то, что происходит за описанными вещами, и восходить, используя слова в качестве гида, к истокам книги»[125].

«Анна Каренина» Алексеева – это подлинное явление в искусстве книжной графики, и можно только сожалеть: ни сам автор, ни читатели тогда не увидели изданной его сюиту. Он начал к ней готовиться сразу по окончании «Слова…». Работа – с вынужденными перерывами – продолжалась более шести лет начиная с 1950 года, судя по письмам Филиппа Супо из Дамаска. Идея иллюстрировать знаменитый роман Толстого обсуждалась ими уже весной того года. В письме Супо от 4 мая читаем: «Представьте себе, я полностью поглощён "Анной Карениной", которую внимательно перечитываю в часы одиночества. Я удивлён тем, что автобиография занимает такое огромное место в этой книге Толстого»[126]. На это автобиографическое начало в романе обратил внимание и художник: и оно сразу отозвалось в иллюстрациях – в многочисленных портретах Левин неизменно похож на Льва Толстого.

Из второго письма Супо, написанного две недели спустя, 20–22 мая 1950 года, понятно: Алексеев советовал ему познакомиться с романом: «Я прочитал "Анну" в переводе, который вы мне порекомендовали (издательство "Hazan"), перевод (французский) хорош. Я разделяю ваше восхищение, делая, тем не менее, ту оговорку, что это книга, в которой несколько не хватает стиля. Но простота, наивность Толстого невероятно мощные. Я рад, что вы сосредоточились на этой книге и открываете все её ароматы. Книга почти никогда не бывает такой, какой хотел её написать автор, но несомненно, что если читать её с большим вниманием, то в конце концов можно открыть намерения писателя. А потом есть ещё то, что романист неосознанно вкладывает в написанные страницы, которые, быть может, тоже надо находить невольно».

Алексеев исполнил 120 офортов с акватинтой для одного из самых солидных французских издательств «Фламмарион» по заказу его владельца. Сохранился шутливый автограф художника на авторском оттиске с новогодним обращением к владельцу издательства и его супруге: «Я уже сам ощущаю себя 106-й иллюстрацией к "Анне" и передаю г-ну и г-же Фламмарион поздравления с Новым Годом от моего автора и его жены. Я утверждаю, что появление на свет моих новорождённых сестёр делает симфонию полнее и её завершение ожидается к концу 1957 года. 31 декабря 1956 года. А. Алексеев»[127].

В этом забавном посвящении ключевое слово – «симфония». Художник сделал надпись на иллюстрации с пустыми пюпитрами, расставленными для симфонического оркестра. Иллюстративный цикл к великому роману, решённый по музыкальным законам как симфония, – творческое открытие Алексеева, хорошо знавшего и любившего музыку.