Кстати, опять о русофобии М. Горького. Ни один иностранец не изобличал так жестко традиционную русскую жестокость, как он. В статье «О русском крестьянстве», изданной уже после революции в Берлине в 1922 году, М. Горький как бы суммировал свои размышления о причинах русской жестокости, которыми наполнены его «Несвоевременные мысли» времен гражданской войны. «В русской жестокости, – писал он, – чувствуется дьявольская изощренность, в ней есть нечто тонкое, изысканное. Это свойство едва ли можно объяснить словами „психоз“, „садизм“, словами, которые, в сущности, и вообще ничего не объясняют. Наследие алкоголизма? Не думаю, чтобы русский народ был отравлен ядом алкоголя более других народов Европы, хотя допускаю, что при плохом питании русского крестьянина яд алкоголя действует на психику сильнее, чем в других странах, где питание народа обильнее и разнообразнее. …Поражает, что жестокость проявляется прежде всего как коллективные забавы муками человека. В Сибири крестьяне, выкопав ямы, опускали туда – вниз головой – пленных красноармейцев, оставляя ноги их – до колен – на поверхности земли. Потом они постепенно засыпали яму землею, следя по судорогам ног, кто из мучимых окажется выносливее, живучее, кто задыхается позднее других… Красные, вскрыв пленному живот, вынимали тонкую кишку и, прибив ее гвоздем к дереву или к столбу-телеграфу, гоняли человека ударами вокруг дерева, глядя, как из раны выматывается кишка. …Кто более жесток: белый или красный? Вероятно – одинаково, ведь и те, и другие – русские… Думаю, что нигде не бьют женщин так безжалостно и страшно, как в русской деревне, и, вероятно, ни в одной стране нет таких пословиц-советов: „Бей жену обухом, припади да понюхай – дышит? – морочит, еще хочет“, „Жена дважды мила бывает: когда в дом ведут, да когда в могилу несут“, „На бабу да на скотину суда нет“, „Чем больше бабу бьешь, тем щи вкуснее“»[237]. Как видим, ни один автор сборника «Русский вопрос» не сможет соревноваться с пролетарским писателем М. Горьким в критике изъянов русской души. По нынешним дням, когда так много идеологов «особой русской цивилизации» пишут о нашем нестяжательстве, М. Горький вообще совершает страшное преступление, ибо полагает, что все же наша жестокость шла от нашей бедности, от того, что у нас жизнь человеческая никогда ничего не стоила. В подтверждение этой своей мысли он приводит очень характерное признание русского солдата, «участника европейской войны, который ныне командует значительным отрядом Красной армии». «Внутренняя война, – говорит упомянутый русский солдат, – это ничего! А вот междоусобная, против чужих, – трудное дело для души. Я вам, товарищ, прямо скажу: русского бить легче. Народу у нас много, хозяйство у нас плохое: ну, сожгут деревню, – чего она стоит! Она и сама сгорела бы в свой срок. А вот когда я в начале той войны попал в Пруссию, боже, до чего жалко мне было тамошний народ, деревни ихние, города и вообще хозяйство. Какое величественное хозяйство разоряли мы по неизвестной причине. Тошнота!»[238]
Перемена настроений, произошедшая в России за 2014 год, возрастание количества людей, враждебно относящихся к Западу, в 10–15 раз, подтверждает наблюдение немецкого историка и путешественника Виктора Гена о том, что «масса (русской) нации представляет собой податливый воск, который отлично годится для того, чтобы его каждый день заново формовали и переформовали политические механики, а инертная суть остается все той же. Оттого так трудно определить, какой принцип окажется в основе новой русской эры, который положит начало новой России»[239]. Кстати, русофоб В. Ген здесь же одновременно много говорит о достоинствах русского человека, что «русский смышлен, гибок»[240]. Но все же точно подмечено, что из-за русской податливости к «переформованию» трудно предсказать нашу национальную судьбу. Действительно, большевикам удалось всего за 10–20 лет превратить народ-богоносец в самую атеистическую нацию Европы. Нашим нынешним СМИ удалось за несколько месяцев убедить подавляющее большинство русских, что украинцы совсем не их братья, а сплошь бандеровцы и фашисты.
Мне, честно говоря, даже трудно сказать, чего больше в критике русского народа тем же В. Геном – высокомерия или просто жалости к несчастным, среди которых, кстати, он прожил всю свою жизнь. Наверное, и того, и другого. По крайней мере, много жалости и боли в его утверждении, что в России, в отличие от Запада, мы «видим… несчастный, жертвенный народ, без саморефлексии, который забывается в водке, народ, привыкший за многие столетия к побоям, издевательствам, к порке розгами и кнутом, к зуботычинам и пощечинам, народ с азиатской доблестью смирения»[241].
Но бесспорно то, что критика духовных уродств дореволюционной России, недостатков и слабостей русского национального характера у того же М. Горького уже точно идет не от русофобии, а от сострадания, от боли души, от внутреннего протеста против кричащих уродств нашей русской жизни. Но что важно видеть и понимать, и это для меня главное: что критикуют уродства нашей жизни, жестокость нашего русского быта, его убогость, бедность наши писатели-мыслители, конечно же, с позиций гуманизма, исходя из западных представлений о полноценной жизни, исходя из того, что жизнь человеческая для них бесценна, исходя из того, что благосостояние, добротный каменный дом, обильная, сытая жизнь имеют большую ценность, чем русский труд на надрыве, голодная жизнь в доме с соломенной крышей.
Все русские мыслители, писатели, которые проповедовали человеколюбие, были подлинными христианами, и в этом смысле – подлинными западниками. И трагедия новой России, на мой взгляд, состоит в том, что у нас эту неразрывную связь христианства с западными гуманистическими ценностями не осознают. У нас не осознают, что все великое, что было создано русской нацией в XIX веке, пронизано западными гуманистическими ценностями.
Кстати, по логике составителей сборника историю русофобии надо начинать не с англичан, французов, немцев, критикующих русских за то, что у них жизнь человеческая ничего не стоит, что они, «московиты, не знают прав человека», что они невежественны, а с нашего родного Ивана Тихоновича Посошкова, русского мыслителя из народа петровской эпохи, автора «Книги о скудости и богатстве» (1721–1724). Вся беда наша русская, пишет он, что «в немецких землях вельми людей берегут, а наипаче купецких, и то богати зело. А наши судьи нимало людей не берегут и тем небрежением все царство в скудость приводят, ибо в коем царстве люди богаты, то и царство то богато, а в коем царстве будут люди убоги, то и царству тому не можно слыть богатому»[242].
Когда исторические аналогии актуальны и поучительны
Не могу не обратить внимания составителей сборника на то, что наш первый «западник» И. Посошков выступает против главной идеи нынешней посткрымской России, против идеи строить внешнее могущество суверенной России путем «затягивания поясов». И вообще, все, что пишет о современной ему петровской России первой четверти XVIII века И. Посошков, целиком совпадает с тем, что составители сборника оценивают как «клевету» на Россию и русский народ. И. Посошков сожалеет о всеобщей неграмотности русских крестьян. «Паки немалая пакость крестьянам чинитца, – пишет он, – и от того, что грамотных людей у них нет. Аще в коей деревне дворов дватцать или ж тритцать, а грамотного человека ни единаго у них нет и какой человек к ним не придет с каким указом или без указу, да скажет, что указ у него есть и верят и от этого приемлют себе излишние убытки, потому что все они яко слепые ничего не видят, не разумеют»[243].
И уж совсем, по нынешним понятиям, понятиям об особой русской коллективистской цивилизации, клевещет на Россию И. Посошков, когда говорит, что на самом деле никакой общины как взаимной заинтересованности соседей в безопасности друг друга нет, что в России «крестьянству чинитца великое разорение от разбойников, ибо, аще в коей деревне десятка два-три или и гораздо болите, а разбойников аще и не великое число придет к кому на двор и станут ево мучить и огнем жечи и пожитки ево явно на возы класть. А соседи все слышат и видят, а из дворов своих вон не выдут и соседа своего от разбойников не выручают. И такова ради порядка разбойники по своей воле чинят и многих крестьян и до смерти замучивают и того ради не можно никакому крестьянину богату быть»[244].
Дело в том, что всё, абсолютно всё, что говорили о жизни русского человека в крестьянской России многие из «русофобов» (не все), по определению составителей сборника, – абсолютная правда. По крайней мере, всё, что говорит о московитах француз Мартен, близко к тому, что писали о русском человеке такие исследователи русского мира, как Энгельгардт, Г. Успенский, а потом И. Бунин в своей «Деревне». Имеется в виду утверждение Мартена, что русских отличает «…отсутствие индивидуальности, всесторонней развитости, изобретательности и непременно порождаемой ей способности к самосовершенствованию, что сочетается с необычайной покорностью и умением с большой легкостью подражать другим. У московитов совершенно нет никакой расположенности к созданию свободных обществ, если только речь не идет о религиозном сектантстве. У них нет традиции совещательных органов и институтов защиты от произвола, особенно со стороны верховной власти, оппозиция которой считается в некотором роде кощунством. Московиты не знают прав человека, у них наличествует влечение к самовластью и фанатичное преклонение перед грубой силой»[245].
Именно это видели в реальной русской жизни истинные русские патриоты, люди, любящие Россию, верящие в ее будущее. Я напоминаю об этом, чтобы еще раз провести грань между критикой явных, кричащих цивилизационных изъянов русской народной жизни и русофобией в точном, непередернутом смысле этого слова. Из того несомненного факта, что русофобы XIX века и нынешние не любят нас, русских, не верят в Россию, совсем не следует, что в нас нет или не было тех цивилизационных и моральных недостатков, о которых они писали и говорили.
Н. Бердяев в своем анализе «духовных основ русского народа» в статье «Оздоровление России» (1918) говорит о тех же недостатках русской политической культуры, вернее, о ее отсутствии, что и Мартен. «К самоуправлению народ не был подготовлен всем своим прошлым»; «у русских никогда не было ничего от духа Возрождения, у русских не было творческой изобретательности»; «в русском православном сознании заложено своеобразное народничество, недоверие к культуре и культурному слою» и т. д. Кстати, далее Н. Бердяев говорит о том же, о чем писал «русофоб» Г. Доре: на самом деле не может русский народ считаться «самым религиозным, единственным религиозным народом в мире», ибо на самом деле «Церковь русская была в унижении, в немощи, в параличе». «…Невозможно могущественное проявление и процветание Церкви в жизни исторической, когда народ в значительной части изменил вере и отпал от Церкви». Н. Бердяев, наблюдая за катастрофой начавшейся революции, увидел то, о чем писали в сборнике «русофобы» XIX века: что на самом деле русский православный человек менее религиозен, чем католики и протестанты Запада. «И, как это ни горько, но нужно иметь решимость признать, – настаивал Н. Бердяев, – что ныне русский народ менее религиозен, чем многие народы Запада»[246].
Конечно, чтобы отделить зерна от плевел, важно понять, почему тот же И. Ильин, с одной стороны, с явным раздражением воспринимал критику цивилизационных изъянов русского национального характера со стороны Запада, но вместе с тем сам бичевал эти же болезни русской души. В данном случае, наверное, надо учитывать прежде всего контекст высказываний того же И. Ильина. Все-таки западные политики и дипломаты, тексты которых приведены в сборнике «Русский вопрос», разоблачают цивилизационную отсталость России, чтобы действительно обосновать свои права на экспансию, на агрессивную внешнюю политику по отношению к России. И. Ильин же и все выдающиеся представители русской общественной мысли критиковали те же исторически сложившиеся изъяны русской души, нашу цивилизационную отсталость для того, чтобы указать на основные препятствия на пути будущего духовного перерождения русского человека.
Речь у них, и прежде всего у И. Ильина, шла о возрождении русской души после преодоления власти коммунистов. Здесь критика русского человека и вера, что он справится с этими задачами декоммунизации, были соединены воедино. Надо понимать, что и И. Ильин, и Н. Бердяев, и, по сути, тот же М. Горький исповедовали «сознательный патриотизм» или «просвещенный патриотизм», где любовь к народу органически соединяется с критикой его ошибок, недостатков. «Любить свой народ, – настаивал И. Ильин, – не значит льстить ему или утаивать от него его слабые стороны, но честно и мужественно выговаривать их и неустанно бороться с ними. Национальная гордость не должна вырождаться в тупое самомнение и плоское самодовольство, она не должна внушать народу манию величия».
Когда мы сегодня цитируем И. Ильина, авторов «Вех» и сборника «Из глубины», Г. Федотова, то надо учитывать, в первую очередь, что все они были убежденные антикоммунисты и вписывали свои рассуждения о русской душе в контекст будущего, так как верили в неизбежное оздоровление русского человека. Кстати, они, особенно И. Ильин, предупреждали, что важным условием оздоровления русского человека служит преодоление внушенного ему советской властью болезненного самомнения. Речь шла о советской «гордыне собственного безумия и иллюзии преуспеяния». «Отсюда, – писал И. Ильин, – трагическое самомнение советского человека, его презрительное недоверие ко всему, что идет не из советской коммунистической России»[247].
Те, кто цитирует сегодня И. Ильина, должны сознавать, что при всем своем настороженном отношении к угрозам, идущим от Европы, он все же был русским западником, всегда осознавал не только особенность России, но и ее цивилизационную отсталость. Поэтому, говорил он, не будет ничего более противоестественного, чем то, что мы наблюдаем сегодня, чем попытки нынешней России, прошедшей через катастрофу коммунистического эксперимента, снова, на манер славянофилов, учить Европу, как жить.
По мнению И. Ильина, нет ничего более противоестественного, чем попытки руководителей нашего Всемирного русского народного собора настаивать на том, что Россия указывала и всегда будет указывать, человечеству путь в будущее «в критические минуты истории». «Ставить себе задачу „русификации“ Запада, – настаивал И. Ильин, – значит предаваться духовно-беспочвенной и нелепой национальной гордыне и проявлять сущее ребячество в государственных вопросах. Мы сами не сумели отстоять ни нашу свободу, ни нашу государственность, ни нашу веру, ни нашу культуру. Чему же мы стали бы „обучать“ Запад? Русский народ должен думать о своих собственных недостатках и пороках, о своем духовном возрождении, укреплении и расцвете, а не о том, как бы ему навязать искаженное „русскоподобие“ народам, сложившимся в другой культуре… Смешно слушать „мудрые“ советы разорившегося хозяина…»[248]
На мой взгляд, трагизм нынешней духовной ситуации в России состоит в том, что мы, окончив свой коммунистический эксперимент, вместо того, чтобы, в соответствии с советами духовных лидеров российской нации, заняться выяснением того, что мешает нам, русским, встать вровень с наиболее развитыми странами Запада, напротив, сознательно создаем себе одно за другим идеологические препятствия на пути нашего духовного отрезвления и вообще оздоровления нашей жизни. Мы делаем все возможное, чтобы уйти от неприятного разговора о недостатках русской души и о причинах нашей цивилизационной отсталости. Вместо того, чтобы выяснить, почему у нас производительность труда в четыре раза ниже, чем в развитых странах Запада, почему у нас так много людей, живущих за чертой бедности, откуда удушающая по масштабам коррупция, мы начинаем утверждать, что наша русская традиционная бедность, то есть жизнь на минимуме материальных благ, напротив, есть наше духовное преимущество перед «загнивающим, потребительским Западом».
Ухабы «особого русского пути»
Конечно, работа, которую проделали составители сборника, важна. Подобный труд нужен, и собирание текстов иностранцев, размышляющих об особенностях и судьбах России, необходимо продолжать. Но надо и сознавать, что приведенные в сборнике тексты работают не на укрепление нынешнего враждебного отношения к Западу, не на идеологемы «Россия – не Запад» и «Запад нам не указ», а, напротив, заставляют еще раз подумать о том, кто мы, русские, такие на самом деле и что мешает нам стать нормальной, цивилизованной страной. Те, кто сегодня считает, что все наши нынешние беды от «козней американцев», тексты сборника, тем более записки английских дипломатов о внешней политике России начала и середины XIX века, читать не будут. Им даже выдержки из писем А. де Кюстина «Россия в 1839 году» не по зубам. Того же, кто имеет какие-либо познания по истории России и кто всерьез задумывается о дальнейших судьбах уже новой, посткрымской России, кто питает уважение к истине, все эти тексты действительно подталкивают к очень серьезным размышлениям.