На этот раз поиск шел не наобум. Около сотни милиционеров с тремя «мухтарами» и еще рота вооруженных солдат углубились в тайгу на участке охватом до пятнадцати километров, приняв за центр шеренги место, где вышла из леса Софья Кутепова.

Ее доставили в отделение милиции города Тишары, а через час с лишним примчавшийся Паша уже нависал на ней, грозно твердя лишь одну фразу-вопрос: «Где он?»

Она молчала. Потеряв зря полчаса, Паша пришел к простому умозаключению: эта хрупкая женщина не могла пройти десятки километров по тайге, не сбив в кровь ноги. С нее сняли кроссовки. Ноги были слегка стерты. Значит, место, где прятались, недалеко, в радиусе десяти-пятнадцати километров от села Стогово. Не пытать же ее! Сами теперь найдем.

Разумеется, та группа, в задачу которой входило окружить заимку, была усилена Пашей Суздалевым по его непререкаемой инициативе. Он был абсолютно уверен, что никого в укрытии нет, но хотел лично увидеть, где прятался противник и откуда направился в неизвестном пока направлении.

Дальше начались находки и потери. В трех километрах от села, прямо возле трассы, где начинался лес, в кювете обнаружили две широкие толстые доски, прикрытые лапником. Воображения хватило: переехал кювет. Короткая просека как раз шириной в кузов привела к глубокому оврагу. Там, опять-таки под лапником и несколькими срезанными сосенками кое-как укрыт был автомобиль. И как не заметили, когда прочесывали?!

Через десять километров группа из троих поисковиков, куда входили Паша и овчарка Нептун, наткнулась на заимку с признаками недавнего присутствия людей: еще теплая печь, остатки пищи, предметы одежды, книги и журналы и всякая мелочь. Паша по рации оповестил «командный состав» облавы. Одна полешка в печи еще слегка тлела. Из этого Суздалев сделал вывод, что фора бандита — от двух до пяти часов, не больше. Рано утром уходил, не ночью. А ночью она сбежала. Или накануне вечером. Но как от такого сбежишь? Непонятно. Такие и спят как волки, на шорох — шерсть дыбом. Снотворного что ли подсыпала?

Паша, как это нечасто бывало, сразу пальнул в «десятку», того не зная. Дело оставалось за малым: взять на мушку убийцу. Он надеялся, что это произойдет в самое ближайшее время. А пока Нептун, поменявшись ролями с милиционером-кинологом, вел того на поводке, идя по запаху рваных штиблет «Николая Викторовича», обнаруженных под лежанкой. Потом рванул увереннее, они побежали. Уперлись в ручей. Дальше Нептун не пошел, покрутился и сник. Все ясно: бежит по ручью, в ледяной воде. Теперь вопрос, где выскочит. Они пошли параллельно, время от времени примечая следы ботинок на редких илистых участках и регулярно сообщая по рации свои координаты.

К вечеру на автозаке Соню доставили в следственный изолятор Славянска. Утром, к 11.00, к ней в одиночную камеру КПЗ вошла Марьяна Залесская. В 12.10 Марьяна вышла. Допрос закончился. На все попытки что-то узнать, на все вопросы, на все словесные ухищрения с целью расположить, разбуркать, задеть ответом было глухое, упорное, отстраненное молчание. Угрозы тоже не действовали. Глаза Сони были устремлены в одну точку, как это часто бывало у самой Марьяны. Но время от времени она ловила на себе затравленный, полубезумный взгляд.

Пройдя вдоль ручья километров восемь, они остановились в растерянности. На дне, теперь устланном мелкой галькой и водорослями, следов уже не различалось. Но и вернувшись километра на три назад и еще раз пройдя вдоль края, они не нашли места, где он мог сойти с водной тропы. Собака так и не взяла след за пределами змеящегося русла, поросшего по краям мхом и кустарником, а кое-где уходившего под поваленные временем стволы. А потом ручей и вовсе вытягивался в узкую полоску и нырял в чащу, под сплошную густую массу таежной растительности. Объект не мог двигаться дальше, не задевая ее, не ломая ветки. Но собака не реагировала. Кинолог пожимал плечами.

Паша получил сообщение о вертолете, который уже барражировал над участками возможного передвижения объекта. Толку-то! Что оттуда увидишь! Тем более туман…

«Плохи дела. Он где-то ушел от ручья, а пес не учуял. Рванул то ли на восток, в таежные дали, где километров на двести глухомань, то ли на запад, в обход Стогово и по дуге, тайгою же, в направлении Славянска. Второй путь исключается — это самоубийство. Стало быть, в тайгу. А такая, видать, тренированная и живучая сволочь может там обретаться хоть месяц, хоть два. Даже несмотря на зиму. И где он оттуда выйдет, и когда — поди знай. Считай, что пока ушел. Плохо!»

Прошло еще четыре дня. Следов «Николая Викторовича» в тайге так и не обнаружили. И ладно бы он вырвался из сектора, который охватывала облава. Но ведь вообще следов не нашли, хотя снег то затевался, то прекращался раз пять за тот день. Отдельные группы прошли в глубь до тридцати километров и более. Но стемнело, пришлось возвращаться. Один из лесничих, человек бывалый и опытный, предположил, что коли бандит такой матерый и в тайге жить умеет, — мог и на высокое дерево забраться, пересидеть там, а собак с толку сбить специальным порошком, какого раздобыть не проблема. А мог и скоростью взять, выскочить за сектор охвата. Теперь один выход: обложить весь таежный массив и ждать. «Хорошая идея! — подумал Паша. — Взять всех бездельников, кабинетных взяточников, гаишников, стреляющих стольники на трассе, а заодно и часть армейского личного состава, изнывающего от безделья и дедовщины, — тысяч так сто-двести народу, — и расставить по периметру на тысячи километров: пусть караулят, глядишь — кто и нарвется».

Паша ходил чернее тучи, Кудрин вообще слег, не исключено — на нервной почве давление взмыло под небеса.

Тем временем Марьяна ощущала острый, сильно нервирующий цейтнот. Кудрину с большим трудом удалось добиться в прокуратуре санкции на продление срока задержания Сони до десяти дней, поскольку ничего, кроме факта совместного проживания с предполагаемым убийцей, на нее, по существу, и не было: 110-я статья Уголовно-процессуального кодекса притягивалась за уши. Ведь сожительствовать с убийцей у нас не возбраняется, если только не доказать, что ты содействовал или хотя бы был посвящен в планы преступника. А чем тут докажешь? Нет преступника, нет состава преступления. Только ее знакомство с Миклухой как косвенная улика. В прокуратуре приняли ее с ба-альшой натяжкой. Но продлили до 24 октября. Хоть на том спасибо.

Криминальные репортеры докопались. Олег Олегович Дымков прочел в заметке имя «любовницы и пособницы неуловимого убийцы, а может быть и заказчицы этих жутких преступлений». Теперь он понял, почему в последнее время стал беспокоиться, паниковать, почему назначил встречу Грине: интуиция. Не удивительно, что она обострилась именно сейчас, накануне избавления от прежней обрыдлой жизни.

«Боже мой, все понятно! Кутепова! Вот оно что! Стало быть, Миклуха бабушку раздавил, внучку развратил, а спустя годы занялся ею всерьез. Интересно, давно ли? А, не важно! Другое важно: там не просто трах-тарарах между ними был. Там любовь, ревность, деньги, серьезные отношения. И он что-то трепанул, проболтался. А я — то, козел старый, расслабился, фотографии ему вернул. Она? Такое и в голову прийти не могло. Отношения. А там, где они, — там расслабленность, потеря бдительности, вино, лирика, и — развязываются языки. Даже такой верный, надежный, по уши замазанный, как Миклуха, мог ляпнуть? Не хочется верить, но — мог! Столько лет молчал, а тут…

Дымкову стало страшно. Намного страшнее, чем тогда, после того разговора по мобильному, потому как теперь его содержание и все последующее проступило с отчетливостью огромных кровавых букв на белой стене.

Нет, так оставлять нельзя.

Он снова попросил Гриню о встрече. Игорь Тимофеевич явился, как всегда, минута в минуту.

Марьяна поняла, что ничего не добьется от Сони, если не придумает нечто из ряда вон выходящее. Оставалось всего три законом отпущенных дня. «Ее душу надо вскрыть, как нарыв», — сформулировала для себя Залесская, понимая, что звучит пошло. Тем не менее…