— Сколько мы будем здесь торчать?
— Не меньше двух недель, Сонюша. Потерпи. Вон я тебе книг сюда прихватил, еда, вода, водочка есть. Печка греет, я тоже в некотором роде источник тепла. Потерпи. Ты ведь получила все, что хотела. Теперь приходится платить. Но ты со мной, не волнуйся. Мы выберемся и уедем туда, где нас никто не найдет.
— Мне плохо, Коля, мне все надоело. И ты мне надоел.
— Успокойся, ты просто выпила не в меру, я же просил. Ну, девочка…
— Отстань. Я не хочу. Я больше ничего не хочу. И никого.
— Хорошо, успокойся.
— Кого хотела, Коленька, того уж нет. А больше мне никого не надо. Больше никто… слышишь? — никто…
— Все, замолчала, хватит истерики. Будешь орать — убью.
— Давай, мочи, бей по горлу, как ты любишь! Обоим легче станет. Без меня ты смоешься надежней. Отдохнешь и снова за работу. Вон сколько еще живых по земле-то ходит!
— Ну и сука ты, Соня!.. Прости… все… ладно… прости… Я не хотел тебя обижать, я тебя люблю, ты моя дорогая, самая близкая, самая хорошая. Успокойся, иди ко мне, я слезки вытру…
Прошла неделя с тех пор, как «Александр Васильевич» ушел с Соней— Асей в бега, оставив после себя очередной труп.
Утром в понедельник Кудрин проинформировал Пашу и Марьяну о том, что мобилизовать достаточное число людей на поиск беглецов не удалось по двум причинам. Во-первых, нет столько личного состава по отделениям и отделам, а во-вторых, наложен был категорический запрет на привлечение даже сотрудников лесного хозяйства: слишком велик риск, слишком опасен убийца. Если что, ответственность на себя брать никто не хотел. Тем не менее рейды вооруженных групп милиционеров, усиленных срочниками из окрестных военных частей, прошли по довольно обширным лесным массивам, прилегающим к магистрали и региональным дорогам. Были обследованы, в том числе и с помощью розыскных собак, десятки брошенных сел, хуторов и заимок, выявленных с помощью егерей и местных жителей. Дополнительно опрошены сотни людей в населенных пунктах.
Кудрин раскрыл на столе карту и, словно отчитываясь о проделанной работе, обозначил кончиком шариковой ручки территорию, которую отработали. Швырнул ручку на стол и с тихой злостью констатировал: «Эффект ноль. Или ушел, гад, или так зарылся, что вся армия его не сыщет. Действительно матерый гад!»
Осень оказалась на редкость студеной. Утром в понедельник, 14 октября, резко захолодало, и пошел частый мокрый снег. Он через час прекратился, оставив окрест первое серьезное предупреждение о скорой зиме.
Почтальон Полина Дюжева огорчилась, но приняла снег и погрозившую пальчиком зиму как неизбежное. В ее работе чем дольше тепло, тем лучше, но что поделать.
Она сидела одна с сумкой на автобусной остановке на трассе, в двух километрах от села Стоговое, ожидая прибытия автобуса по расписанию через пятнадцать минут. Автобус перевозил ее до следующего села Пасечное, где «подавалась» адресатам вторая, и последняя, порция почты и газет, избавляя Полину от груза обязанностей в прямом смысле слова.
Скоро подоспеет еще кто-то из сельчан. Она крутила головой направо-налево, не столько любуясь природой, декорированной первой белой драпировкой, сколько заставляя себя не дремать: шутка ли в пять подниматься и переться на почту?
Слева из подлеска, метров за триста от остановки, вышла девочка и какой-то странной, по-взрослому усталой, тяжелой походкой направилась в ее сторону. «Незнакомая. Откуда забрела? Вроде всех стоговских знаю, кто к этому рейсу подходит».
По мере приближения фигуры лицо виделось отчетливее, и Полина уверилась, что не девочка это вовсе — просто девушка низкорослая в лыжной шапочке, мокрых грязных джинсах, изгвазданной куртке и кроссовках, отмесивших километры слякотных лесных дорог и троп. В руках сумка спортивная. Она не шла — почти ползла, едва передвигая ноги.
Когда оставалось ей метров сорок, Полина вгляделась и обомлела: «Она!» В прошлый вторник районный участковый показал ей два изображения на бумаге, компьютерные, но узнать можно. Мужик и девушка. Так это ж та самая!