У Полины талантов было немного, иначе б не сумку с почтой таскала. Но зрительной памятью Бог не обидел. Да еще профессия натренировала.

«Она! Девка этого убийцы… А сам-то где? Господи, неужто сзади подобрался, окружают?»

Она панически оглянулась назад, где за широкой придорожной колеей, за сосновым перелеском просвечивали вдалеке окраинные постройки села. По дороге к остановке двигались двое, она их тотчас узнала: Потапыч, как обычно, жену свою Наталью в Славянск сопровождал, в поликлинику. Больше никого. Девушка тем временем приблизилась, глаза красные, руки без перчаток прихватил нежданный утренний мороз, лицо истомленное и отчаянное.

Полина не будь дурой поприветствовала радушно, посокрушалась, «не заблудились ли в лесу-то нашем, а то у нас бывает», пообещала, что автобус вот-вот подойдет. Девушка села рядом и молчала, словно и не слышала ее.

— Вид у вас неважный, может, помогу чем?

— Спасибо, все хорошо. Гад один ночью подвозил, хотел изнасиловать, а я выскочить успела из машины и в лес. Бежала вслепую, действительно заплутала. Вот только сейчас выбралась.

— А едете-то куда?

— В Славянск, я там живу.

— Что ж это делается-то, а? Одни бандиты да насильники вокруг. Как же вас угораздило с таким…

— Знаете, извините меня, не могу сейчас говорить, устала очень.

Полина умолкла, краем глаза наблюдая за подходившими к остановке Потапычем и Натальей. Тут как раз и показался вдалеке автобус. «Как всегда, по расписанию точно — молодец, Димка».

Она заботливо помогла обессилевшей девушке взобраться на ступеньку, та прошла в середину салона, села. Народу было всего человек десять. Полина шлепнула сумку на первое сиденье, сама села поближе к водителю Димке и завела с ним разговор вроде ни о чем, но потом громким шепотом, надежно заглушаемым тарахтеньем двигателя, поведала, кто в салоне.

Через полчаса езды, когда Полина уже сошла и примерно час оставался до Славянска, Димка скрытно достал мобильник и набрал номер.

Ее взяли на подъезде к городу, у бензоколонки, куда Димка по договоренности подрулил, объявив, что заправится. Она была абсолютно безучастна. Она почти и не проснулась, когда двое милиционеров взяли ее под локотки, завели назад руки, а третий защелкнул наручники.

Кадык не понимал, проснулся или нет. Он лежал на спине. Сон, вязкий как болото, тянул в забытье, в какой-то сюжет с размытыми лицами и стрельбой. Усилием воли он заставил сознание включиться и тотчас удивился, почему не может продрать глаза. Память сработала назад, во вчера, и подсказала, что не пил больше обычного. Прошел внутренний сигнал тревоги, на который его организм был запрограммирован в результате специального тренинга и развившихся рефлексов.

«Включиться, разомкнуть веки, голову направо! Она… Где она? Сумка под столом? Нет. Сбежала. Снотворное. Было в лекарствах. Феназепам».

Он попытался приподняться, подступила тошнота, голова закружилась. Все ясно.

Информация прошла из области в Славянское управления внутренних дел, а оттуда через пятнадцать минут к Кудрину. Паша и Марьяна были у себя. Услышав «Взяли ее, ко мне живо!», Паша как ошпаренный бросился к шефу, а Марьяна пару минут сидела, пытаясь унять приступ жуткого, необъяснимого волнения, такого, что дыхание перехватило и сердце защемило. Она постаралась быстро дать этому объяснение, и стало легче: «Еще бы, столько усилий, чтобы вычислить, разгадать, понять поступки, найти ее, наконец». Марьяна постоянно ловила себя на мысли, что только и думает об этой Асе, Миклухе, убитых юристах, мучительно странном переплетении событий и обстоятельств, первопричина которых смутно брезжит, но не проясняется, не дается, ускользает. «Но теперь-то… Господи, наконец повезло!..»

Кадык, пересиливая себя, вышел из заимки и растер лицо несколькими горстями мокрого, живительного снега. Живительного, но и предательского: следы. Еще заторможенный, начал собираться. Но чувствительность и упругость мышц возвращались, сознание прояснялось. Через пятнадцать минут он набил рюкзак тем, что решил взять с собой, приладил один пистолет за пояс, другой сунул в карман куртки. Еще раз развернул и взглянул на карту, освежая в памяти маршрут, намеченный загодя. Не оглядываясь на убежище, в котором то нежно, то нервно и раздраженно, но все равно чувственно и счастливо он прожил с нею эти дни, Кадык ринулся в сторону ручья. Его русло — его тропа. Мышцам полностью вернулась упругость и сила. Это значило, что взять его будет очень трудно.

Он сразу перешел на небыстрый бег. Стайерская дистанция и ледяная вода все же предполагали экономное расходование энергии. Через шесть километров он дошел до примеченного заранее места, где по соседству с ручьем лежали неровной шеренгою близко друг к другу несколько поваленных толстых стволов, а дальше землю устилали ветошь и обильный валежник. Кадык с ходу выпрыгнул из ручья на ствол, с него на соседний, присыпая за собой порошком, отбивающим собачий нюх, — он всегда был при нем. Так по стволам и гниющему настилу он сместился метров на сорок и взял на северо-восток. Через полчаса он остановился на мгновение, чтобы поднять голову и возблагодарить небеса. Они всегда помогали ему в опасности. Вот и сейчас снова пошел мелкий, но частый снег, заметавший следы. «Ищите, псы!»