— Кто это, я не понимаю?

— Сейчас все поймешь. Слушай внимательно. Твоя дача в Ручейках заминирована, и за ней следят постоянно. Ничего не предпринимай, не стоит. Пульт дистанционный, как кто появится рядом с участком, сразу все на воздух — сбережения твои, которые ты там припрятал, и жена Валерия Павловна, и все имущество. Жену вывозить не вздумай — сразу ба-бах. Не говори ей ничего, не волнуй. И сам не волнуйся. Обещаю, все обойдется, если выполнишь условие. Условие легкое, говна пирога. В ближайшие несколько дней каждый вечер заглядываешь за мусорный бак у забора. Скоро обнаружишь там сверточек. В нем будет лежать мой член отрезанный, записочка и отмычка маленькая. В перчатках вскрой, прочитай, ознакомься с содержимым. Извини, может попахивать. Обрызгай чем-нибудь вроде одеколона. Припрячь в морозилку. Утром по дороге на работу отпусти водителя, доберись по адресу Енисейская, 14. Осмотрись, чтобы никого рядом, открой внизу в подъезде отмычкой почтовый ящик 35-й квартиры, это легко, но в перчатках работай обязательно, положи туда и закрой тщательно. Все. Свободен. Гарантирую, что к вечеру мины не будет. Гарантирую полную тайну. Навсегда и от всех на свете. Я же мертвый. А про тебя я никому не рассказывал. Почти никому. Так, одной только телке намекал. Но она тоже никому. Железно. Поклялась памятью бабушки своей любимой. Той самой, которую я задавил. Так что живи совершенно спокойно до ста лет. Ты меня знаешь, я не подведу. Все запомнил? Молодец! Навеки твой, Миклуха.

Кадык озвучил первый в жизни литературный текст, сочиненный Сонечкой. Она решила попробовать себя в жанре мистики. В других уже не довелось.

Она любила читать и получала в школе пятерки за сочинения, пока иные сюжеты не увлекли ее. Кто знает, кем бы стала, если бы не обстоятельства! Может быть, русской Агатой Кристи или Шарлоттой Бронте, которую так любила Лерочка, покойная жена Дымкова. В крайнем случае стяжала бы славу Дарьи Донцовой.

Три варианта: не реагировать; звонить Грине; поверить и выполнить.

Самые кошмарные дни в жизни Дымкова: он решил поверить и выполнить. И ждал, проверяя за баком во дворе. А потом почтовый ящик Голышевой, дрожащие руки в перчатках, ужас при мысли о том, что кто-то сейчас войдет в подъезд…

Он понимал, что до последних дней жизни не сможет забыть этот сладковатый смрад, пробивавшийся сквозь едкую, приторно-тяжелую завесу дешевого одеколона, которым обильно окропил пакет с Миклухиной плотью.

Запах беспощадно возвращался с физиологической ощутимостью. А с ним и нестерпимая боль при воспоминании о фрау Штоймлер, стоящей, как смерть, на пороге их нового австрийского дома с предостерегающе вытянутыми вперед руками.

— Бо-оже! Как я хочу! Все будет, ну все будет — поверь! Будет ЭТО, поверь! Я знаю точно… Вот, сейчас, давай, пожалуйста, умоляю тебя, пожалуйста…

Симанович Григорий Самуилович Москва, 2009 г.