9

Ну как же Марина любила танцы!.. Казалось, они были для нее священнодействием, культом, словно бы из глубины веков, через всю цепочку многочисленных поколений пронесли ее предки этот очаровательный ген. А если, следуя учению йогов, признать, что каждая душа живет не один раз, возобновляясь в новом человеке через несколько поколений — метемпсихоз, — то наверняка в одной из своих прошлых жизней Марина была танцовщицей, а может быть, даже весталкой в храме. Она ощущала священный трепет каждый раз, когда видела балет или даже только слышала по радио балетную музыку — музыка вообще, всякая, казалась ей волшебством, а композиторы — чародеями, балетная же музыка была для нее откровением свыше. О, сколько знакомых ей балетных партий она протанцевала во сне!.. Обычные танцы, конечно, были лишь жалкой пародией, однако же она умела отдаваться и им со страстью — она закрывала глаза, если никто не видел, и, двигаясь под музыку, исполняла как будто бы священный свой ритуал. Истинная жизнь была для нее в этих движениях, и тонкая стройная фигурка ее двигалась с удивительным изяществом и детской естественностью. Даже у себя на работе, на ткацкой фабрике, Марина с удовольствием порхала меж рядов деловито стучащих, поскрипывающих, шуршащих станков, улавливая во всем этом однообразном гуле, шуме и шорохе лишь одной ей понятный скрытый ритм…

Выпив за столом два бокала подряд, Марина почувствовала, как в голове у нее закружилась веселая пестрая карусель — тарелки, вазы, бокалы, лица… Что-то рассказывал очкастый Виктор Орлов, вокруг все смеялись громко — смеялась и она вместе со всеми, — вовсю разошлась эта лихая Майя, очень веселая девушка, которая сидела слева, — она поминутно вставала, задевая Марину то плечом, то рукой, — стул вздрагивал от бурных вспышек темперамента Майи, и Марине все больше нравилось застольное шумящее, нарастающее веселье, оно как бы подхватывало ее и несло во все более ускоряющемся круговороте… Она не сдерживала себя, ей не хотелось сдерживаться, она с радостью отдавалась бурлящему шумному потоку, было так хорошо, так приятно не думать сейчас ни о чем — несколько раз, правда, настойчиво промелькнуло перед глазами бледное и словно бы тревожное лицо Игоря, но она старалась не останавливаться на нем, не обращать внимания, она гнала прочь все, все мысли, и смеялась, напевала про себя что-то, посматривала по сторонам быстро, не останавливаясь ни на чем, и уже подрагивали у нее от возбуждения плечи, дрожали руки, сумасшедше стучало сердце, а где-то в тайниках существа, в глубине, независимо ото всего, рождалась негромкая, властная, подчиняющая себе все мелодия. Балет, балет… Ах, как же она любила балет!

Встали вдруг все разом — шумно, неуклюже, громыхая стульями, задевая друг друга, толкая стол. «Танцы! танцы! танцевать давайте!» — закричала отчаянным, таким неожиданным для нее голоском Валя, — и тотчас легко вспорхнула со стула Марина, первая оказалась у радиолы, поставила одну из своих любимых пластинок.

— Танцевать, танцевать пора! — подхватил призыв хозяйки дома Александр Сергеевич, схватив со стола напоследок и с хрустом жуя соленый огурчик — он только что расправился с буквой «е». — А ну, ребятишки, давайте-ка стол к стенке оттакелажим…

И, встав, он неожиданно для самого себя покачнулся.

Но уже схватились за края стола Игорь, Виктор Орлов, Виктор-2, Давид и оттаскивали его к стенке, подальше от радиолы, чтобы освободить необходимое для танцев жизненное пространство. И уже гремела вовсю музыка — пока еще плавная, мягкая… — и Марина легким видением кружилась одна, не в силах дожидаться партнера…

— Барыню, барыню поставьте! Хочу барыню!.. — тем же тонким голоском закричала Валя и, прервав Маринин полет, остановила радиолу, нашла пластинку, где «Русская», поставила.

Освободилось место, и вокруг встали все в молчаливом, скучающем ожидании, но замерла, полузакрыв глаза, Валя, настраиваясь на негромкий еще пока, небыстрый, но уже сдержанно-мощный мотив, — серьезная, тихая, — и повела плечами, взмахнула руками отчаянно и поплыла, гордо вскинув такую отягощенную всегда заботами и хлопотами голову. И вот напряглись, задрожали плечи, взлетели и плавно поплыли по воздуху руки…

И — вылетел вдруг откуда-то из глубины, растолкав стоящих, супруг ее, Александр Сергеевич, полный и потный, и грохнул, было, в присядку, но… сел на пол, не удержавшись.

Засмеялись вокруг, но Валя… Валя и бровью не повела. Она плыла, она постукивала, когда нужно, каблучками своими, и широко раскрытые глаза ее странно блестели…

— И-эх! — вскрикнул вдруг Геннадий, уже теряющий ориентиры, отчаянный, и выскочил перед Валей (Александр Сергеевич, смущенный, успел встать и в сторону отойти), и ловко ударил вприсядку — и задрожали блочные стены квартиры, и еще выше вскинула Валя свою русую голову, почувствовав истинного партнера, и заулыбалась радостно и растерянно, словно опомнилась, размякла, и из напряженной и гордой стала вдруг доброй и ласковой.

— Хватит русскую, хватит, хватит! — весело закричала Майя, когда пластинка кончилась. — Шейк лучше давайте!

— Шейк, шейк! — подхватил Виктор Орлов. — Слышь, хозяйка, шейк есть у тебя? — спросил он счастливую Валю.

«Вчера ты мне сказа-а-ла, что позвонишь сего-о-дня…» — громко и подмывающе зазвучал немудреный мотивчик, и бойкое оживление завладело теми, кто оставался на свободном участке комнаты. (Оставались не все: Лариса и Зоя направились в маленькую комнатку, к зеркалу, Виктор-2 с Геннадием вышли на лестницу покурить, а сконфузившийся своей неудачей Александр Сергеевич причалил к столу.)

Орлов, опьяненный своим застольным успехом, победой, чувствующий себя в самый раз под хмельком, бойко и раскованно, еще раз убедившийся за столом, что счастье нужно делать своими руками, а не ждать, когда кто-нибудь принесет его тебе на фаянсовом блюдечке — драться и побеждать! — Орлов ощутил теперь настоящий экстаз. О, провались пропадом вся его упорядоченная, словно бы выученная назубок, строго размеренная и расписанная по часам и минутам, постная, сотканная из какой-то сероватой синтетической несгораемой ткани жизнь! Да здравствуют свободные и энергичные движения тела, черт побери, да здравствуют примитивные радости и зов предков, к чертям устав внутренней службы предприятия Почтовый ящик такой-то, к чертям опасность повышенной радиации, гуляй КТН (кандидат технических наук — авт.), пока цепная реакция дремлет!

И Орлов, оглядевшись в одно мгновение, как капитан, стоящий на мостике швыряемого ночным многобалльным штормом, потерявшего всякие ориентиры скрипящего корабля, увидел вдруг яркие, как огни маяка, глаза Майи.

— Шейк, шейк, — жутким таинственным шепотом, сделав дикими округлившиеся глаза под гангстерскими очками, сказал Орлов, подскочив к Майе, и та без всяких инструкций и разъяснений мгновенно поняла его — человек человеку! — и, словно чувствительный индикатор, реагируя на оттенки и степени его вырвавшихся на волю чувств, не отрывая своих сияющих здоровым, земным, человеческим светом глаз от гангстерских его очков, притопывала, слегка подскакивала, изгибалась, взмахивала руками, повторяя его движения, и сама задавала тон — и приятно было смотреть на ладную, крепкую фигуру ее, на пышные длинные каштановые волосы, струящиеся водопадом.