И Саничкин добросовестно и упорно ходил по магазинам — сам или же, оставаясь с дочкой, отпускал Валю. Так что им даже красной икры и красной рыбы удалось достать.

Искренне радуясь, он встретил первых гостей, а когда пришла Майя и в его тихой квартире стало шумно и многолюдно, он был мало сказать доволен, он был счастлив. Окруженный суетой, вопросами — Валя успела уже привести себя в порядок и одеться, Лариска, подруга ее, тоже причесалась и напомадилась, Зоя стала вдруг торжественной и неприступной, хотя с утра вместе с Валей проявляла прямо-таки удивительную расторопность, Орлов и Игорь тоже были уже здесь, а значит, будет интересно и весело, а тут еще Майка пришла — молодец, что не обманула! — окруженный, захваченный всем этим, он чувствовал бодрость и подъем сил, хотя они теперь проявлялись разве что лишь в неудержимой, широкой, растягивающей и молодящей усталое лицо его улыбке.

Счастливо улыбаясь, он стоял и смотрел, как все рассаживаются вокруг стола — его стола! — пристраиваются на его диване и его стульях. Вот, не зря, выходит, куплена дюжина, хотя Валюха в свое время жалела денег на такое большое количество. Двое должны были еще прийти — шестая пара, — об этом настойчиво напоминала Валя, ибо это ее товарищ детства должен был прийти со своей знакомой, и им оставили два пустых стула, поближе к двери.

Все так же улыбаясь, подтянул Александр Сергеевич белоснежные, ничем пока еще не закапанные и не запачканные манжеты нейлоновой сорочки своей и принялся за самое, пожалуй, приятное из всех хлебосольских хозяйских обязанностей — разливать водку.

Всем без исключения — и девушкам всем — налили по стопке для начала, и хотя Зоя, а потом и Валя принялись было возражать и отнекиваться, Александр Сергеевич так посмотрел на них, что они тотчас покорно примолкли. Едва лишь наполнили холодной — только что из холодильника — божественной влагой (серебряные пузырьки, когда наливаешь, в каждой рюмочке так и скачут!), — только лишь наполнили божественным эликсиром этим последнюю стопку — как раздался пронзительный, требовательный, нетерпеливый звонок, перекрывший довольно громкий уже установившийся шум.

Валя побежала открыть, притихли все за столом, и, как Александр Сергеевич и ждал, это оказалась шестая пара. Теперь, слава богу, все были в сборе.

Задержавшись лишь на одну минуту в прихожей, вновь пришедшие вышли к столу, ко всем, чуть смущенные своим опозданием, оживленные улицей, а хозяин дома имел к ним уже почти родственные чувства. Как, впрочем, и ко всем, уютно расположившимся сейчас за его богато уставленным всякими разносолами столом.

Валин друг детства, Давид, был молодой человек лет тридцати-тридцати двух, лысоватый, улыбчивый, с мягким каплеобразным носом, чувственным ртом и белыми чистыми зубами. Лицо его улыбалось как-то все разом — не только губы, глаза и щеки, а и лоб, и подбородок, и переносица, и виски, и, кажется, даже уши. И столько доброжелательности, столько душевного здоровья и радости жизни было в этом лице, что, глядя на него, просто нельзя было не улыбнуться. И как по команде заулыбался весь стол — и мужчины, и девушки… Когда же из-за его спины вышло и показалось во всей своей молодости и во всей неискушенной прелести своей — словно бы все озаренное не только светом люстры, по и еще каким-то дополнительным, неизвестно откуда взявшимся светом, — золотоволосое, сероглазое, тоже приветливо улыбающееся, всеми силами пытающееся скрыть свое смущение, юное существо лет восемнадцати — кое-кто из сидевших за столом тихонько ахнул, признавая тем самым восхождение на престол новой королевы и падение предшествующей ей, Майи.

Новую королеву звали Олей. Смущенно улыбаясь, она села, а Александр Сергеевич, словно коварный, всюду проникающий — но веселый, черт побери! — этакий Азазелло, выдвинулся из-за ее спины и чуть дрожащей рукою наполнил ледяной, божественно сверкающей жидкостью ее большую рюмку. Рюмка тотчас вспотела, а нежная королева подняла ресницы и вопросительно взглянула на своего спутника, Давида. Давид кивнул, и она успокоилась.

Пора было произносить первый тост.

Еще неизвестно было, кто это сделает, и в напряженном ожидании, растягивая этот блаженный миг, каждый отдался созерцанию стоящего на столе, но и не только созерцанию. Кавалеры, ощутив себя в полной мере мужчинами — особенно после прихода Оли, — принялись ухаживать за дамами.

— О, а нас тринадцать! — вскрикнула вдруг Майя.

— Тринадцать? Да-да, вот ведь как, надо же, — удивилась и Марина, которая, кажется, начала приходить в себя и наполовину была уже своими мыслями здесь, а не в каких-то посторонних местах. — Это нехорошо, что тринадцать, — добавила она почему-то грустно.

— Кто же Христос? — неожиданно спросил Орлов и, улыбаясь, взглянул на Игоря.

— Христос-то ладно, — спокойно отпарировал Игорь. — Кто Иуда? Вот что знать бы…

— Ну ладно, апостолы, — прервал затянувшуюся, по его мнению, дискуссию Александр Сергеевич. — Ближе к делу.