Имя будущей чины открыто называли в любой корчме и на всех торжищах. Находились и такие ведуны, кто точно называл день и час похорон. Никтус возле умирающей чины не появлялся с тех пор, как объявил Собору имя её преемницы. Всё это время он встречался с главами владетельных домов и храмов, с воеводами и цеховыми старшинами, с торговыми воротилами и хранителями знаний. В самом деле, вся похоронная церемония была им уже тщательно продумана и расписана, все необходимые приготовления проведены. Все скорбные извещения вместе с торжественными приглашениями на державное венчание преемницы разосланы. И теперь вот уж несколько месяцев как негласный правитель Мира принимал просителей, спешивших заявить о преданности избраннице Собора и снискать её милостивого расположения, заключив с ним обоюдовыгодный союз.
Заезжую мелочь, вроде Жука и Яромиры, слонявшуюся по столице без особой надобности, ещё накануне попросили закрыть подорожные и очистить постои для приглашённых гостей, более важных державному дому, нежели ищущие тёплого столичного местечка вчерашние ученики. Знать стекалась в столицу и без приглашений. Не было лишь порубежных и приграничных владык, да их и не ждали раньше церемоний погребения и принятия присяги.
Яромира, истратив почти весь отведённый для сборов день на библиотеку, отбывала от "вкусной Маруси" одной из последних. Улыбчивый сотник, выйдя к припозднившимся с отъездом постояльцам, подмахнул подорожные, не глядя. Дойдя до Яромиры, взял её бумаги и жестом поманил в свои покои. Положил подорожную на стол, но подписывать не спешил. Достал из массивного ларца сложенный вчетверо листок, развернул:
– У тебя, милочка, есть должок Собору, – полюбовался на изумление на юном лице, – Но тебе может быть дарован случай не только задержаться в столице, но и получить хорошее место в Гвардии. Ну, как, есть такой интерес?
Яромира пожала плечами. Сцепленными пальцами Кит придавил листок на столе, сказал весьма наставительно:
– За устроенную в питомнике Лады пьяную свалку вы с дружком внесли пеню. Предусмотрительно. Он отбыл в Порубежье на поруках и за компанию с другим твоим дружком – Даниилом. Этому-то уже посчастливилось – хлопотами своей владетельной матушки взят гонцом державного дома. Твоё же будущее весьма туманно на карте судьбы, – Кит разнял руки, многозначительно поднял палец вверх, потом важно ткнул им в листок. – Не оплаченные пеней два трупа по пути сюда из Бельмесса ещё могут искупить твои подвиги на первой порубежной засеке, равно как и последующее расположение держателя. Но вот некий тяжкий ночной проступок в Тереме… Наказание за него пару лет назад было милостиво отложено из жалости к твоей ране да из-за твоего малолетства… Было дело? – Сотник откинулся, посмотрел вприщур, будто действительно знал, в чём состояло Яромирино прегрешение, протянул довольно – Припо-о-омнила… Такие дела не искупаются ни заступничеством твоего славного наставника, ни расположением твоих владетелей. Ты думала, отвертелась? Но Собор ничего не забывает, но иногда прощает… и предлагает тебе вот что. – Кит опять уткнулся в листок, голос его стал бесстрастным. – Чтоб никогда и ничем не огорчить молодую венценосную чину, да будет безмятежным её правление, Собор, жаждущий предугадывать все её пожелания, хотел бы узнать больше о склонностях и привычках госпожи Петулии, а также получать регулярные донесения о намерениях и сомнениях, о сердечных привязанностях и настроениях…
– Я понял! Я – гвардейский витязь и долг свой хорошо понимаю. Я был бы очень рад помочь высокочтимому Собору! Но, к сожалению, мне нечего сказать о ней, наши пути с молодой чиной давно разошлись. – Сотник даже улыбаться перестал, впился глазами в бравого собеседника, ища, но не находя и тени лицемерия. – Да, с тех пор, как она целила меня после испытательного боя. Меня даже на свадьбу её не позвали! – Голос молодого витязя зазвенел от обиды. – Перед въездом в столицу я…, будучи в нужде, послал в капище за сундучком с дарованными ею мне когда-то нарядами, – тут голос тоже дрогнул непритворно, – но посыльный вернулся ни с чем, передал мне вот это…
Юный гвардеец без тени смущения запустил руку за пазуху (сотник глаз не отвёл), вытащил туго свёрнутую грамотку, по-военному чётко подал, отступил, застыв: взгляд устремлен поверх сотниковой головы, в стену, губы поджаты с гордой обидой. В грамотке было всего несколько строк. От изящно писанных вначале до безобразно рваных и корявых – вследствие поспешного желания выплеснуть ненависть – в конце. Однако все три были писаны одной рукой. Очевидно, знакомой сотнику. Приграничная печать не вызывала сомнений.
"Ты не оправдала ни моей дружбы, ни моего доверия!" – говорилось в первой строке. "Между нами всё кончено!" – во второй. И, наконец: "Видеть тебя не желаю – так и знай!!!"
Кит некоторое время вчитывался в короткие жгущие строчки, пытаясь угадать, чем могла быть вызвана такая досада. Что было б занимательнее разгадывания давней вины друзей детства Петулии. Будь у него время и полномочия на догадки. Посматривая на необычного гвардейца, впавшего в немилость Собора и молодой повелительницы, но обласканного обоими старшими воеводами, сотник недолго обдумывал свой доклад Никтусу. Молча вернул опальному витязю грамотку. Внёс в подорожную нужные отметки, подписал. Протянул, пообещал:
– Я доложу Собору, и он решит, как предоставить тебе случай искупить ту провинность. А пока в рамках этого предписания можешь быть свободен.
В рамках предписанного Яромира торопилась в Терем – встретиться с подругой. И объясниться с ней. Лёжа на теплом берегу заветного пруда или в уютной душистой ямке на свежей скирде, как в прежние времена, прижаться щекой к щеке и доверчиво рассказать обо всём. О посвящении и о первом бое. О связавшей их боевой верностью жертве в храме. О предложении доносить. Об отказе и удачной ссылке на непонятную грамотку. Но зачем та грамотка была писана? Для отвода чьих глаз? Разве венценосным чинам кто-то может запретить дружить с витязями? Да даже если и с простыми золотошвейками. Подумаешь, чина. Велика важность…
Встречные тоже спешили. В столицу. Принимая её за гонца, спрашивали: "Ну что там? Всё или ещё нет?"
У Столпа-на-Чуре её обогнал настоящий гонец – с траурной лентой через плечо.
Во дворе малого летнего дворца царила непривычная суматоха. Мельтешили дворовые, толклись между красным крыльцом и храмом хранители источника, чаще обычного взлетали и садились зелёные дозорные четвёрки, выделывали под облаками невесть что. Чуха пристроила Дрыгу к кормушке, поискала-поискала в караульнях сотников, не нашла ни одного, растерянно поднялась по красному крыльцу и тут же наткнулась на торчащую посреди сеней знакомую до боли фигуру. Сторожевой колокол отбил время, и фигура напряглась в дозорной разминке. Противник! Точно. Ты смотри! Тот самый каратель…
Мимо него, как и во дворе, сновали люди. Витязь отдавал некоторым какие-то указания. Да, он же сотник, Дан говорил. У него и отмечаться придётся. Приготовив подорожную и приняв невозмутимый вид, но громче, чем следовало, чуха спросила:
– Где б мне тут сотника найти?
Витязь обернулся, сверкнул синими очами, и Яромира ахнула:
– Стар?!
Тот, всё ещё толкуя с семенящим мимо него мохнатым старичком о каких-то забытых свитках, протянул руку к подорожной, взял, машинально пробежал глазами раз-другой, и только потом всмотрелся в её лицо, отозвался так же потрясённо: