– Никтус, ты-то чего молчишь?
– На днях это вряд ли случится. Думаю, до лета протянет. Должна протянуть, – добавил многозначительно. – Тогда, может, и сей небывалый наговорщик себя объявит… Тогда же и Аргуса известим, и о преемнице потолкуем… А пока, конечно, мы с Тимусом её – не чину, понятно, – подготовим. Как и дела…
Приграничье готовилось к новой большой свадьбе.
Никтус навестил хозяев Терема в конце весны. Был бодр и весел, принял участие в Большой охоте и пожелал произвести смотр Зелёных дружин. Приветил лучших мастеров боя, с Ларом и парой младших магов прогулялся на Чёрные Болота за молодым листом дикоцвета – потом благодарил старшину за невиданное зрелище, балагурил. Явил себя добрым сотрапезником – Сершу, а чутким исповедником – его владетельной супруге. С ним декламировал застольные вирши и разбирал по статьям новоприобретённых вороных шумилок, с нею, уединявшись в дальней светлице, вёл долгие обстоятельные беседы о том, о сём, рассказывал столичные новости. После его отъезда, по рассылу приглашений именитым соседям (особливо – Аргусу, давнему приятелю владетельной чины, а также тем славным боевым магам, кого держатель Порубежья сочтёт возможным снять с передовой и захватить с собой на празднество), Петулия была немедленно призвана в Терем, и начались бурные предсвадебные приготовления.
Петулия среди всей этой радостной суматохи места себе не находила: то впадала в сладкое оцепенение, то, охваченная деятельным жаром, принималась невпопад распоряжаться устроителями празднества, то в тревожном смятении слонялась по подворью. Венценосная чина, отговорившись от приезда немочью, уже прислала богатые дары. И чома на некоторое время нашла себе занятие, роясь в дарованных сундуках. Яромиры рядом не было – Цанг увёз очередную дюжину выпускников для боевого посвящения в храм Скорби-о-Друге – и чоме некому было высказать томившие её чувства. Несколько раз порывалась она написать подруге – переполнявшие слова не шли на листок. А и полились бы – сожгла б тот лист немедля, стыдливо пряча это половодье от чужих глаз, ни с кем не смея отправить, доверить расстоянию самое сокровенное. То ли дело – уши близкого человека. Да-а, чухины уши…
Чуха сильно болела после испытательного боя. Противнику её что, отлежался с полчаса, говорят, башкой потряс, вывихи вправил, руку в лубки перехватил, синяки растёр, мастерам присягу подтвердил, что мстить не станет (многие тогда проспорили) – и в тот же день укатил, только морозная пыль столбом. А чуху она застала чуть живую – места целёхонького на ней не было. Так ведь и не надела оберега, дурочка. Выходить удалось только чудом. Хорошо, старуха эта, мастерица, догадалась заговорённую рубаху подсунуть. Чома тогда, осматривая воспалённые раны, будто сама испытала невыносимую боль, излучаемую подругой. Это ощущение боли долго не отпускало её и потом, когда исцеление свершилось и чуха пошла на поправку. Зато пришло новое ощущение – уверенности в своём могуществе. Целители капища отступились, а она – смогла!
Нет, без чухи предсвадебное ожидание было просто невыносимо…
Чома была, пожалуй, единственной, кто не только не сетовал на необычайную спешность – в опасении упустить что-либо важное в церемонии, – но и горел желанием поторопить события.
Наконец, в утро урочного дня, Петулия, омытая и причёсанная, разодетая и разубранная, неописуемо красивая, чуть поуспокоилась – ведь счастье было уже на полпути к ней. Гордо восседая в материнском возке, она выехала с подворья – встретить жениха.
Так же щебетали птицы и пышно зеленели сады, так же бестолково-радостно толпились поселяне и так же благоухали от доброй снеди бесконечные столы, так же улыбалось ласковое солнце и лёгкоё дуновение ветерка нежило разгорячённые нетерпением щёки… Всё, как на прошлой свадьбе, волновало и притягивало, всё просило запечатления в сердце – разумеется, на веки вечные! Всё сулило небывалое счастье во исполнение загаданных ещё тогда, под озаряющимся огнями небом, желаний. А оно было так близко – сразу же за крепостной стеной…
Вот показался чеканный строй дозоров. Чомино сердечко затрепетало – стоило больших трудов сдержать себя в руках, не понукнуть возницу и не помчаться вскачь, круша все приличия, навстречу суженому.
Понеслись ровные ряды зелёных и чёрных шумилок. Петулия – с ликующей душой – напряглась, подалась вперёд, чтоб лучше видеть, в ожидании парадного пролёта серебряных локков. Но, как и в прошлый раз, за дружиной потянулись нарядные гости: владетельные пары и чомы, витязи и маги, а дале – возки с дарами…
Что ж это такое? Чома более не слушала приветственных криков, напряжённо вглядываясь в хвост встречной процессии. На губах её застыла, будто приклеенная, вежливая и приветливая – приличия ради перед дорогими гостями – улыбка. Биения и жара сердца своего она тоже не слышала – в груди будто опустело. Пустота эта росла и ширилась, наполнялась холодом, растерянностью и обидой: там, где над головами, повязанные на древко копьЯ, развевались ленты дружек, там, где должен был находиться её любимый, не было ни одного локка – только изумрудные драконы.
Нет, не зря Собор тайно утвердил её преемницей угасающей венценосной чины. Ничто не выдало её смятения. Ничто не согнало приветливости с её чела и улыбки с её губ даже тогда, когда она ясно увидела, что среди толпящихся под лентами витязей Дэла нет.
Только когда сознание её распознало среди пятен лиц лицо Стара, она позволила себе удивлённо приподнять брови. Её посетила робкая мысль о том, что по какой-то немыслимой причине Дэл прислал вместо себя друга – заключить такой редкий теперь брак по доверенности. Однако, вглядевшись в напряжённо застывшего в седле Стара, с жениховским белым пером в тёмных кудрях, и встретив его взгляд, она с этой мыслью рассталась. Похоже, Стар испытывал те же муки, что и она. Но приветственные клики, выражение довольства происходящим на счастливых лицах магов, владетельных гостей и чины яснее ясного доказывали ей, что Стар – именно тот, кого ждали все присутствующие, тот, кто был предназначен ей с самого начала, тот, с кем должна она сейчас связать себя брачным обетом. Больно уязвлённое самолюбие, ярость колдуньи, а паче всего оскорблённая женская гордость и жгучая злость на самоё себя, не удосужившуюся за всё время уточнить у матери имя наречённого, вскипали в ней. И только строгое, сосредоточенное выражение лица Стара – среди сияющих улыбками дружек – заставило и её подавить, скрыть бушевавшие в груди чувства.
Красиво подкатили к расписному шатру. Там уже расположились все высшие маги. Аргус – сам Аргус! – лучился улыбкой. Видно ещё не знал о тайном решении Собора… Чома привычно раскланялась, одарив каждого ласковым взглядом. Дружки весело торговались с теремными чомами. Стар медлил в седле. Никтус приглашающе кивнул ему, дескать, давай, парень, женись! Вот оно что… От державного венца, идущего ей в руки, – пусть даже такой ценой! – она не откажется, ну уж нет… "Что ж он позорит-то меня, чурбан, не улыбнётся ни разу, " – Петулия тряхнула головой, выпорхнула из возка, протянула обе руки Стару. Тот принял их в свои, шепнул: "Поверь, я не знал!!" Она кивнула, верю, мол, не до объяснений сейчас, потянула к матери, к магам, к брачному кубку.
Ледок церемоний был уже сломан, но молодые всё ещё не могли толком объясниться друг с другом – то один, то другой гость обращался к ним, вознося здравицу, и Петулия, благодаря, время от времени склоняла головку на плечо Стара, шептала нежно: "Ответь ему, милый!" Стар произносил нужные слова и прятал взгляд в кубок. То, что чома сделала вид, будто ничуть не задета подменой, совсем сбило его с толку. О такой красавице можно было только мечтать, Стар ещё не забыл, как томился по ней, увидав впервые. И только многолетняя привычка уступать во всём первенство другу, побудила его отвести восхищённые глаза от чомы, разглядеть достоинства неяркой чухи и честно считать её своей невестой – до сегодняшнего дня. Душа его горела смятением. Перед другом он чист. "Я отпёрся", – не так ли высказался Дэл про то давнее сватовство, когда Никтус спрашивал его, не против ли он, и он против не был? Но Стар, по пышности приготовлений догадавшись, что не к чухе он едет, и казнивший себя за невольное предательство по отношению к Яромире, обострившимся от волнения чутьём сумел-таки уловить ту лёгкую тень удивления на лице невесты, что заставила его почувствовать себя предателем и по отношению к Петулии. Ведь до сих пор в том, что она любит Дэла, у него не было никакого сомнения. Однако венчание состоялось, все недвусмысленные пожелания звучат в его, Старов, адрес, а Петулия, оборонив негромкое "да улыбнись же, милый, потом поговорим", когда садились за стол, вела себя так, будто не стоит меж ними незримо третий… Было от чего потерять голову. Но и голову терять он не смел – ни единого промаха нельзя было допустить на глазах Никтуса. В этих глазах лучше всего выглядеть счастливым простоватым увальнем. И пьяным, к тому же… Потому как трезвому вынести завистливые взгляды сотрапезников было трудно. И так сиделось как на угольях. Стар прямо весь извёлся в ожидании того спасительного случая, когда можно будет хоть не надолго сойти с этого лобного места, что досталось ему во главе свадебного стола, и просто передохнуть, собраться с мыслями – пред тем как уединиться с прекрасной супругой…
Макая горящий лоб в трезвенну кадушку, он молил берегинь о том, чтоб Петулия осталась за столом с магами, и в прошлый раз не почтившими своим присутствием гонки. Но нет, она торчала чуть ли не на том же самом месте, где в зрительском восторге прыгали когда-то они с Яромирой, приветно махала ему платочком. Стар стиснул зубы – желваки заходили. Кто-то хлопнул по спине, протянул полотенце. Стар принял, утёрся, с тоской отведя глаза от платочка на стене, встретился с сочувственным взглядом старшины. Лар понимающе мотнул головой в сторону стены:
– Вишь, болеет как. Кто бы мог подумать… Рад, что ты-таки попал в одну из моих дружин, парень. Неисповедимы пути магов, а их учеников и подавно, а?.. – Подмигнул дружески. – Как Никтус – не знаю, а мы с Элтом на тебя поставили, смотри, не подведи!
Петулия, прямая, серьёзная, стояла у стола, уставленного сластями и напитками. Наматывала на руку победную алую ленту, выпрастывала из тугого мотка руку, распускала моток и снова наматывала…