– Что такое? – изумлённо и надменно взметнула брови чома. – Я перестала быть венценосной чиной? А ты – гвардии сотником моего державного дома? Не затеял ли бунта в моей столице достославный держатель Порубежья, хватая моих золотошвеек, подписывая им вместо меня смертные приговоры и командуя моими гвардейцами? А? – Звенящий негодованием голосок чины, по-видимому, глубоко оскорблённой слабой попыткой неповиновения, дрогнул. – И кому приговор? Моей самой близкой подруге, без того натерпевшейся страху в заложницах у вражеского лазутчика…
– Но ведь её коварный заговор как раз против…
– Ах, оставь! Глупости какие! Нашёл заговорщицу… Ты ведёшь меня к ней или нет?! – чина нахмурилась, топнула ножкой, и сотник низко склонился перед её венценосным величием.
Только оставив гвардейца и первого-из-старших уха за тяжёлой, окованной металлом, дверью, Петулия перевела дух и достала из-под одежд изящный жезл дивной работы – вытянутого в струночку крохотного Золотого Локка с алыми кристаллами вместо глаз, со сложенными на спинке крыльями столь же колдовского чёрного камня. Из приоткрытой пасти игрушечного локка выкатился шарик колдовского огня и осветил тьму холодного каменного мешка. Прямо перед чомой висела в цепях, прикованных к стене, чуха – дорогая и единственная подруга. Совершенно не нужная ни Стару, ни, как оказалось, Дэлу. Только ей одной, такой одинокой в этом грубом мире чоме…
– Мирочка, родная, погоди, я сейчас, – бормотала она, чертя нужные руны, касаясь жезлом цепей, чуткими пальцами искусной целительницы ощупывая опустившееся к её ногам бесчувственное тело и отмахиваясь от назойливого зуда заклятия неотложной казни. – Ну, как ты? Сейчас тебе станет лучше… Ну, зачем, зачем ты с ними связалась?! Да ещё от меня скрыла… И когда только успела? Совести у тебя нет! Обо мне ты, как всегда, не подумала! Неблагодарная… Мало я с тобой нянчилась? – Чуха застонала, и чомин гнев иссяк. Пристроив в скобе на стене жезл с огоньком, Петулия бережно наложила на подругу наспех сотворённые целительные руны. – Во имя всех берегинь, ну скажи ты мне, почему тебя всегда несёт в самое опасное пекло? Мира, миленькая, ну как же я тебя сейчас отсюда вытащу? На этом пне-сотнике, на всех сторожах, на моём телохранителе лежит заклятие неповиновения даже мне, ты понимаешь? Это ужасно! Как Дэлик на такое решился – просто не верится. Я такое представить себе не могла! Только если я тебя отсюда поведу, только ты ступишь за дверь, они тебя прикончат, понимаешь? А я не могу, слышишь, не могу ни им помешать, ни позволить тебе умереть… Веришь-нет, но ни тогда, на свадьбе, ни сейчас я не в силах потерять тебя насовсем. – Слёзы градом катились по чоминым щекам.
– Это оттого, что я… по-жертвовала… твои обереги… храму Скорби-о-Друге. – Яромира уже пришла в себя и растирала запястья рук, наливающихся прежней силой. – Да не плачь ты так! – Голос её окреп. – Цепи я заслужила, поверь. Потому что действительно укрывала этого цанга. Только не спрашивай, зачем. Всё равно не скажу. Но это не заговор против тебя, правда-правда!
Петулия зарыдала ещё горше.
– Какие цепи? Кабы только они! Он тебя приговорил, Мира! Здесь всё заклято на исполнение казни. Это немыслимо вообразить! Тебя убьёт первый встречный, куда б я тебя ни перенесла, хоть в приграничные дебри… О, держатель знает в этом толк. Твоим палачом может стать даже твоя мать. Что я могу поделать? Ну, скажи, что я могу?! Я уступила ему тот Кристалл, помнишь? И я даже не сумею теперь отправить тебя в твой мир чухов, где сумел выжить тот хранитель… Но надо же что-то придумать, что?
Принесённый факел, треща и чадя, догорал, и сотник запалил второй, когда венценосная чина, да не сокрушит её воли потеря близкой подруги, вышла из приговорённого склепа. Приняла от первого-из-старших уха своё покрывало, по-бабьи обвязала им голову и принялась нараспев читать замуровывающие коры. Когда тяжёлая кованая дверь, единственная в этом дальнем колодце мрачного подземелья, исчезла под ровной каменной кладкой, чина двинулась прочь. Поднявшись на верхнюю ступеньку крутой лестницы, она прочла ещё одну кору – и каменный колодец перестал существовать. Не было ни лестницы, ни хода к замурованному склепу – ничего. Потрясённые мужчины не смели дышать. Петулия тщательно сровняла со стеной все выступы, что могли бы напоминать исчезнувший ход. Еще немного постояла, молитвенно сложив руки и закрыв глаза, у гладкой кладки. Потом вернула сотнику свиток с начертанной через весь приговор надписью "Исполнено" и державной печатью под ней, кивнула телохранителю: "Пора завтракать"…
Больше венценосная чина не останавливалась и не оглядывалась.
9.
Вылетев из города, Дэл мысленно придержал поводья и пустил Пичугу нарочито мерным медленным шагом. Хотя внутри все кипело, до прибытия в загородный дворец и такого необходимого для восстановления душевного равновесия затворничества в покоях было ещё далеко, и держателю многое следовало обдумать по свежаку. Например, из глубин памяти само собой всплывало то давнее донесение Сершу об упрямо шедших на погибель цангах, вспоминались давние невеселые догадки о тех из них, кто не напоролся на кордоны, не сгинул в страшном Тонином могильнике. Какое же отношение ко всему этому имеет Лар, следовало бы разобраться подробно, не суетясь. Все-таки, прежде всего, она – его ученица…
– И на тебя, между прочим, тоже можно подумать. Аккурат после твоего приезда они попёрли, – сознания коснулся чуть слышный шепот, где-то на самой границе слуха и воспоминаний о давно отзвучавших и забытых словах.
Дэл вздрогнул, огляделся. Но вокруг не было ни души. Серая пыльная степь, темная полоса дороги, башни Межгранья уже далеко позади, а золочёные верхушки загородных теремов не так уж и близко. Держатель помотал головой, усилием воли отогнал от себя горячечные попытки с ходу вникнуть в хитросплетения цангового шпионажа, определить тайное место Лара в картине Мира, казавшейся такой ясной совсем недавно. Об этом нельзя сгоряча. На это будет и время, и место. А сейчас следует подумать о том, что делать ему в Соборных садах. Потому как Никтус после такого мощного заклятия, прогремевшего на торжище, уже, наверное, знает о появлении молодого мага в столице. И сколько бы там лет не виделись, сколько б не расшаркивались друг перед другом, а чем черт ни шутит, нагрянет еще в незваные гости. Терема-то почти рядом. И как дальше дело пойдет – никому не ведомо. Ведь Кристалл-то сейчас с собой… Маг вновь помотал головой, отгоняя завихрившиеся было мстительные фантазии, и пришпорил локка, сказав себе, что решит эти сложные вопросы уже в загородном тереме за сытным обедом и добрым целебным питьём.
Но когда в неверном предрассветном тумане перед ним выросли высокие стволы деревьев первого из огромных древних садов, в глубине которых и прятались загородные терема высшей знати, Дэл понял, что все придется решать здесь и сейчас. Прямо посреди пыльной дороги выстроились в ряд четверо серебряных локков с боевыми магами на загривках. Между ними стоял сам Никтус.
Дэл невольно затаил дыхание, впервые увидав не Никтуса-учителя, и даже не Никтуса-правителя, а Никтуса-бойца. Маг не восседал на локке, гордо вцепившись в поводья, просто стоял посреди дороги, погрузив в серую пыль края роскошной лиловой мантии, спрятав руки в её просторных рукавах. Сопровождающая его четверка поигрывала жезлами, пытаясь в ровном неживом свете колдовских огней одновременно придать лицам отрешенное выражение, свойственное рядовым стражникам, и сохранить надменность взоров, присущую владетелям. Стоявший между локками маг не двигался, глядя на приближающегося Дэла спокойно, безразлично. Казалось, даже колдовской жезл свой он оставил дома. Казалось, будто никогда его и не имел. Однако в пыли на дороге стоял высший маг, и – это было ясно с первого взгляда – в мире не было ничего, ему неподвластного.
Может быть, еще можно было уйти в вираж, пролетев над головами, но пятеро бойцов такого уровня одного не пропустят – даже золотой Локк имеет предел прочности. Побеги – сожгут, как лучинку. Да и кто когда всерьёз дрался на локках между собой? Не бывало еще такого в Мире. Потому Дэл придержал Пичугу, замер в некотором отдалении.
– Ну, здравствуй, – сухо сказал Никтус. – Думаю, сам не зашел бы. Вот, решил встретить.
– С четырьмя боевыми магами за спиной? – криво ухмыльнулся Дэл. – Стоило ли так себя… да и их утруждать? Или меня главой Собора намедни избрали? Первые присягатели?
Никтус равнодушно скользнул взглядом по своему эскорту, и Дэл похолодел, поняв, что эти четверо для Никтуса – всего лишь живые учебные чучела. Чтобы связать противника боем, отвлечь, занять, измотать. А если кто из них в живых все-таки останется – добить каким-нибудь заклинанием из его же, Дэла, арсенала. Потому как тайна Кристалла – она не для всех, даже не для всех высших, куда там обычным боевым магам…