И они с Убриако направились под руку по Джонсон-стрит навстречу своей кровавой смерти.
Стрелки Воллеро не открывали огонь, пока мужчины не подошли достаточно близко. Затем, появившись из дверных проемов, они выпустили град пуль, обстреливая цели с нескольких точек. Терранова погиб первым. Босс Морелло только и успел вытащить из кармана револьвер – и тут же рухнул в ближайший водосток, сраженный шестью пулями. Убриако продержался на несколько секунд дольше, выхватив револьвер, и, отступая по улице, пытался попасть в нападавших. Каморристы целились более точно. Убриако был застрелен прямо в сердце после того, как выпустил свои шесть пуль. Он упал на тротуар посреди осколков оконных стекол, выбитых во время стрельбы. К тому времени, когда звуки сражения стихли, людьми Воллеро было выпущено около двадцати пуль. Они избавились от самого эффективного руководителя Морелло.
Полицейское расследование продвигалось медленно. Расстрел был слишком жестоким и слишком публичным; пули свистели в непосредственной близости от детей, игравших на улицах, – и отмахнуться от такого происшествия, как это часто бывало с убийствами гангстеров, не получилось бы. Однако каморристов это не заботило. Они регулярно платили за защиту местному детективу, итальянцу Майклу Меалли, который в этот раз прибыл на место одним из первых и, как и следовало ожидать, не смог собрать достаточного количества свидетельств. Кроме того, на своей территории они чувствовали себя в безопасности. «Полиция не может найти свидетелей, – хвастался Воллеро на Нэйви-стрит. – Мы можем позаботиться о свидетелях. Мы можем найти свидетелей, чтобы доказать все, что захотим… Они не осмелятся дать показания против меня».
Гибель Ника Террановы потрясла семейство Морелло до глубины души. Захваченная врасплох этой вспышкой насилия, Мафия погрузилась в хаос и вскоре потеряла еще с полдюжины своих членов. Четыре партнера Морелло были застрелены в Филадельфии. Содержатель игорного притона, звавшийся Джо Надзарро, был доставлен в Йонкерс, застрелен и сброшен под колеса трамвая только за то, что разговаривал с мафиози. Затем, через месяц после убийства Террановы, Воллеро удалось загнать в угол еще одного главаря Мафии, Джузеппе Веррадзано, – он встретил свой конец в ресторане на Бауэри, застреленный двумя членами Каморры. После этого Чиро и Винченцо Терранова чувствовали себя уязвимыми даже на 116-й Ист-стрит. Братья держались поближе к своей штаб-квартире, но их уверенность в себе вновь пошатнулась, когда соседи сообщили, что группа неаполитанцев пыталась снять комнаты, окна которых смотрели на вход в их жилой дом.
В действительности усилия Воллеро и Марано по избавлению от Морелло носили даже более целенаправленный характер, чем предполагала Мафия. Был составлен план: пронести в подвал дома Терранова огромную бомбу и взорвать здание вместе со всеми, кто в нем находился. Когда этот план был признан невыполнимым, банда с Кони-Айленда замыслила подмешать яд братьям в еду. Каморре не остается ничего другого, кроме как положить им конец, сказал Марано. Если бы они этого не сделали, Терранова сделали бы это с ними. Стрелки Морелло были замечены на Джонсон-стрит, и в январе 1917 года в ловушку угодил сам Воллеро. Он чудом выжил и провел несколько недель в больнице, оправляясь от ран, нанесенных пулями дробовика. Другой член группировки с Нэйви-стрит так сформулировал положение дел: «Мы должны выйти из игры, потому что она сведет всех нас в могилу. А вот если мы сейчас сбавим обороты, то сохраним способность работать и удалим каждого из них из зон нашего присутствия».
Каморра так и не привела в исполнение приговор Винченцо и Чиро Терранова, но страх перед неминуемым убийством определенно подорвал криминальный бизнес сицилийских братьев. После того как глава первой семьи был убит, а его преемники разбежались, она была не в состоянии держать обычную твердую хватку на своих рэкетах, и Воллеро и Марано, не теряя времени, захватили дела Морелло. Содержатели игорных притонов, которые платили дань Димарко и Веррадзано, оказались вынуждены совершать еженедельные поездки в Бруклин с бухгалтерскими книгами под мышкой.
Доминирование Каморры на ниве нью-йоркских рэкетов длилось всего несколько месяцев, примерно с ноября 1916-го до весны следующего года. Оптовых торговцев овощами проинформировали, что впредь они будут платить резидентам Нэйви-стрит по 50 долларов за каждый вагон артишоков, прибывавший в город. Аналогичные меры были приняты для того, чтобы вырвать у Мафии торговлю углем и льдом. Однако оптовые торговцы проявили неожиданную стойкость, и, к ярости Воллеро, результаты получились неоднозначными: в одних случаях требования Каморры были настолько высоки, что жертвы не могли позволить себе заплатить, в других – люди, которые годами имели дело с Морелло, сопротивлялись, лелея подозрения о том, что сицилийцы вскоре нанесут ответный удар.
Каморристы возлагали большие надежды на торговлю итальянскими артишоками, и их планы были амбициозны. Первоначальная идея Марано заключалась в том, чтобы его люди открыли собственный магазин на Уоллабаут-Маркет и использовали его как базу для того, чтобы выдавить из бизнеса всех конкурирующих торговцев. Вскоре он охладел к этой идее благодаря некоему Гаэтано Мильяччо, ветерану оптовой торговли овощами, отличавшемуся прямолинейностью. Тот категорически отказался продавать продукцию исключительно Каморре и преподал неаполитанцам урок о реалиях своего бизнеса. «Ты в своем уме? – требовательно вопросил Мильяччо. – Для начала вам понадобится капитал в десять или одиннадцать тысяч долларов, а потом люди пойдут в полицию, и вас всех арестуют. Лучше предоставьте это мне. Если вы хотите продавать артишоки, я дам вам такую возможность. Я знаю, что делаю». В конце концов торговец подсчитал, что сможет поставить в магазин банды в Уоллабаут-Маркет максимум сорок ящиков артишоков – предложение, которое Воллеро принял со смирением.
Немногого добились Марано и его люди и от других оптовиков района. Бруклинские торговцы артишоками храбро объединились и просто отказались платить налог Воллеро в размере 50 долларов за вагон. Каморристы ответили встречным предложением в 15 долларов, и в итоге стороны сошлись на 25 долларах[93]. Еще меньше Марано повезло с заправилами лотерейного бизнеса, которые и сами оказались «довольно крутыми персонажами». Первым требованием гангстера с Кони-Айленда была плата 1000 долларов в неделю. Содержатели игорных притонов наотрез отказались пойти на подобные условия, прямо заявив, что они скорее прикроют свои заведения, чем будут отдавать такие огромные суммы. В конце концов Марано пришлось удовольствоваться устным соглашением о том, что его банда получит 60 процентов прибыли – то есть сумму, которая, по всей вероятности, была намного меньше 1000 долларов, запрошенных изначально. На практике даже она оказалась непосильной. Через несколько недель, после дальнейших переговоров, банда с Кони-Айленда согласилась на ничтожные 150 долларов в неделю. Только за одну-единственную игру в Гарлеме Каморре удалось заграбастать 80 процентов выигрышей, и к началу 1917 года, когда Воллеро обнаружил, что у него не хватает наличности, он с радостью передал контроль над гарлемской лотереей обратно дельцам, управлявшим ею, в обмен на двести долларов. Что касается манхэттенских торговцев углем и льдом, многие из которых базировались в итальянском Гарлеме, принудить их оказалось еще труднее, и Каморра практически не продвинулась в переговорах. В конце концов, несмотря на все неистовства и угрозы, банды с Нэйви-стрит и Кони-Айленда постигло горькое разочарование теми доходами, которые они выжимали из рэкетов Морелло. Они-то ожидали гигантских прибылей.
Была и другая проблема: некто Ральф Даниэлло сбежал со своей возлюбленной в Рино, чтобы жениться.
Альфонсо Пепе, он же Ральф Даниэлло, более известный как Цирюльник Ральф, был неаполитанским головорезом, не привлекавшим к себе особого внимания вплоть до того момента, когда он исчез из Нью-Йорка после убийства Ника Террановы. В Даниэлло не было ничего примечательного – среднего роста, крепкого телосложения, с квадратным лицом, пустыми глазами и огромным шрамом, который тянулся через всю щеку. Не выделялся он и как преступник. За годы в банде с Нэйви-стрит он не поднялся в жесткой иерархии Каморры выше самой низкой ступени – положения, настолько контрастировавшего с тем, которое занимали Воллеро и Марано, что они практически не замечали его. Однако сейчас, осенью 1917-го, все внимание руководства было приковано к Ральфу. В Рино, попав в неприятности, он угрожал рассказать об их деятельности достаточно, чтобы на всю жизнь упрятать за решетку половину членов банды.
Проблемы Ральфа произрастали из убийства, которое он совершил восемнадцатью месяцами ранее. Был май 1916 года. Он принимал участие в весьма прибыльной торговле наркотиками, продавая большое количество нового чудодейственного зелья – кокаина. Дела шли хорошо, но незадолго до того, как застрелили Димарко, Цирюльник был втянут в ожесточенный спор из-за сделки по продаже препарата. Противник Ральфа достал оружие. Ральф выстрелил первым.
Из соображений благоразумия лучше было покинуть город, что Даниэлло и сделал – но только после того как убедился в том, что полиция идет по его следам, и только в компании своей шестнадцатилетней любовницы Амелии Вальве. В изгнании на пыльных улицах Рино у Ральфа вскоре закончились наличные. Именно тогда Ральф и написал своему боссу Воллеро с просьбой выслать ему деньги и произвести дальнейшие выплаты его родителям в Италии. Он полагал, что это была причитавшаяся ему награда за годы преданной службы. Когда Воллеро не ответил ни на одно из писем Даниэлло, ему стало обидно – настолько обидно, что в следующий раз, взяв ручку, он написал не куда-нибудь, а в полицию Нью-Йорка. Сотрудники бруклинского Итальянского отряда оценили Цирюльника выше, чем это сделал Воллеро. В последнюю неделю ноября 1917 года Ральфа доставили в Бруклин, где он выложил детективам все, что знал.
Ни один итальянский гангстер никогда не рассказывал таких подробностей. Даже признание Комито в суде, сделанное семью годами ранее, не обладало масштабом и авторитетностью показаний Цирюльника. Информация, предоставленная Ральфом, пролила свет на двадцать три нераскрытых убийства, в том числе Ника Террановы, и дала зацепки для раскрытия сотен менее значительных преступлений. Затем последовали детальные воспоминания гангстера о повседневной жизни в Каморре, показывавшие, каково было на самом деле служить такому господину, как Воллеро.
В жизни каморриста было, по крайней мере по словам Даниэлло, не так много притягательного. Сам он несколько лет жил на фиксированную заработную плату около пятнадцати долларов в неделю, и в обмен на эту ничтожную сумму от него требовалось собирать мзду за защиту и совершать любые нападения и убийства, которые сочтут необходимыми его боссы. Женатые члены банды зарабатывали немногим больше, примерно двадцать долларов, а у многих зарплата была даже меньше. «Члены банды, которые жили на случайные заработки и не работали регулярно… получали семь долларов в неделю», – сказал Цирюльник.
Среди мешанины выдающихся свидетельств выделялись несколько фактов. В стратегии Воллеро большую роль играли убийства. Владельцы игорных заведений, которые отказались платить дань Каморре, могли получить единственное предупреждение («бунтарю сначала рассекали стилетом щеку»), а любое дальнейшее неповиновение означало смерть. «Использовались разные методы, – добавил Даниэлло, описывая, как он и его сообщники выполняли свои смертоносные инструкции. – Некий человек попадал в засаду. Чаще всего мы затевали ссору из-за карточной игры, чтобы другой мог “сделать финт” в неразберихе». Отчасти эта готовность к насилию была результатом небольшого размера банды. По словам Цирюльника, у каждого из них – Воллеро, Марано и Морелло – насчитывалось не более пятидесяти человек. Это, в свою очередь, навело окружного прокурора Эдварда Суонна на мысль о том, что Каморру можно парализовать несколькими обвинительными приговорами.
Признаний Даниэлло было почти достаточно, чтобы вынести приговор и банде с Нэйви-стрит, и банде с Кони-Айленда. Звездный свидетель Суонна назвал имена, указав на Воллеро и Марано как на лидеров Каморры, а на стрелков, таких как Тони Нотаро и Сапожник Тони, – как на убийц Ника Террановы и Джузеппе Веррадзано. Всех четверых вскоре задержали, как и Альфонса Сгройю, которому приписывалось четыре убийства и который носил прозвище Мясник. Богатые подробностями показания (на их дачу ушло добрых два месяца) не только полностью расстроили деятельность обеих банд, но и пролили свет на другие мрачные аспекты преступного мира Бруклина. Даниэлло сообщил, что большинство итальянских полицейских в районе брали взятки, и назвал имена – упомянув, помимо Майкла Меалли, участкового детектива, плотно увязшего в карманах Воллеро, даже таких прославленных полицейских, как Чарльз Каррао (объект недавнего восхищения
Аресты стольких членов банд с Нэйви-стрит и Кони-Айленда серьезно подорвали мощь Каморры; пострадала также и Мафия Гарлема. Кропотливый отчет Даниэлло о той роли, которую сыграли он и его товарищи из банды с Нэйви-стрит в убийстве Джо Димарко, ясно дал понять, что убийство было совершено в угоду братьям Терранова. Когда этот эпизод сотрудничества в преступном мире выплыл на свет, Винченцо и Чиро тоже были арестованы, как и несколько их последователей.
Большинство мафиози, задержанных за убийство Димарко, включая Винченцо, были в конце концов освобождены. В кабинете окружного прокурора мрачно бормотали, что «первая семья обладала значительным и полезным влиянием». Однако Чиро таки предстал перед судом – причем дважды – за приказ убить владельца игорного притона, что сделало его первым из семьи Морелло, кому было предъявлено обвинение в преступлении, наказуемом смертной казнью. Средний брат Терранова пробыл в тюрьме более полугода. После первого слушания в феврале 1918 года рассмотрение дела затянулось надолго: первое судебное разбирательство было остановлено, когда заболел судья, а повторное могло быть проведено только летом. Чиро очень повезло с адвокатом. Его представлял Мартин Литлтон, волшебник из Техаса, который, несмотря на то, что получил всего девять месяцев формального образования, каким-то образом превратился в величайшего американского юриста своего поколения. Именно Литлтон заметил серьезный изъян в деле окружного прокурора. Согласно американским законам того времени, ни один человек не мог быть осужден исключительно на основании показаний сообщника. Вызвав Ральфа Даниэлло в качестве свидетеля, сладкоречивый техасец вскоре связал незадачливого Цирюльника такими путами, что сумел убедить и судью, и присяжных в том, что Ральф и Терранова принадлежали к одной и той же банде. Скорректировав подобным образом протокол, Литлтон ходатайствовал о прекращении дела, и даже его оппонент из конторы окружного прокурора был вынужден признать, что «совершенно безнадежное дело – обращаться к присяжным» с аргументом, столь сильно зависевшим от показаний осведомителя. Чиро был освобожден из-под стражи 6 июня и восторженно встречен на 116-й Ист-стрит.
Каморристам, которых предал Цирюльник, не повезло. Андреа Риччи умер в 1917 году, застреленный собственными друзьями из опасения, что он предаст их. Дела Пеллегрино Марано, Алессандро Воллеро и их последователей занимали окружного прокурора Бруклина и суды на протяжении большей части 1918 года и плавно перешли в 1920-е. Последнее заседание в этой затяжной череде судебных процессов произошло в 1926 году, когда Сапожник Тони неосмотрительно вернулся в Соединенные Штаты из Италии, куда он бежал после убийства. Ральф Даниэлло был главным свидетелем обвинения почти на всех этих процессах, в нескольких случаях – при поддержке товарища из Каморры по имени Тони Нотаро, который привлек внимание прессы тем, что старательно описал продуманные до мелочей ритуалы инициации общества.