В Соединенные Штаты прибыла Каморра. Назревала война.
Каморра, преступное общество с более глубокими корнями, нежели у Мафии, зародилось в Неаполе примерно в 1820 году как братство взаимопомощи заключенных городской тюрьмы. Оно распространилось за пределы тюремных стен, трансформировавшись сначала в шайку вымогателей, а затем в полновесную банду злоумышленников с базами по всему городу. Каморра отличалась от своей сицилийской соперницы более сложной иерархической структурой; среди прочего у нее был единственный признанный и возведенный со всеми почестями на высший пост предводитель. Впрочем, во многих отношениях неаполитанцы действовали так же, как Мафия. В каждом районе города была своя банда – семья, – возглавляемая
Поскольку Неаполь был почти таким же бедным, как Сицилия, неаполитанцев в Соединенных Штатах было столько же, сколько и сицилийцев. В большинстве крупных американских городов существовали свои неаполитанские кварталы и свои неаполитанские преступники. Неясно, когда общество впервые утвердилось в Нью-Йорке, хотя почти наверняка его первые опорные пункты появились позже, чем у Мафии. С уверенностью можно сказать, что ряд видных каморристов прибыл в Соединенные Штаты между 1900 и 1910 годами. Большинство поселилось на другом берегу Ист-Ривер, напротив территории Морелло, и сформировало две отдельные, но союзнические банды, одна из которых базировалась на Нэйви-стрит в Бруклине, а другая – подальше, на Кони-Айленде. Первую из них, имевшую базой кофейню в доме 133 по Нэйви-стрит, возглавлял Алессандро Воллеро, энергичный тридцатилетний
Во многом благодаря силе Мафии еще в июне 1916 года Каморра в Нью-Йорке была значительно менее влиятельной и менее организованной, чем ее сицилийские конкуренты. Каморристов было меньше, чем мафиози: по оценке одного из членов банды с Нэйви-стрит, их общая численность, включая представителей Кони-Айленда, составляла не более сорока человек. Они зарабатывали деньги на азартных играх и торговле кокаином. Гораздо более прибыльные овощной, ледовый и угольный рэкеты контролировались сицилийцами. Кроме того, членство в организации было привилегией, которая предоставлялась в Каморре гораздо проще, нежели в Мафии. К примеру, один низкоранговый неаполитанский стрелок год за годом более или менее честно работал в Буффало, и вдруг его внезапно вызвали в Нью-Йорк и попросили присоединиться к банде, очевидно просто потому, что в молодости в Италии он знал другого главаря банды с Кони-Айленда, Тони Паретти – Сапожника Тони, как его называли. В некоторых отношениях Каморра напоминала своего сицилийского противника: в ряде городов, от Бостона до Чикаго, от Буффало до Питтсбурга, существовали весьма условно связанные друг с другом неаполитанские банды, и церемонии посвящения, устраиваемые неаполитанцами, во многом напоминали аналогичные процедуры их сицилийских соперников. Упомянутый кандидат в члены Каморры описывал, как ему вручили перочинный нож и приказали взять кровь из руки его друга Паретти. Марано «взял руку сапожника и стал выдавливать кровь, и еще немного крови вытекло. Он сказал мне: “Ты принят”». Несмотря на все это и невзирая на амбиции своих предводителей, неаполитанские банды оставались менее влиятельными, чем Мафия, даже после смерти Джозуэ Галлуччи.
Отношения между сицилийцами, с одной стороны, и лидерами Каморры – с другой, поначалу были достаточно мирными. Соперничавшие банды придерживались собственных территорий, разделяя добычу от нью-йоркских рэкетов, а их лидеры посещали ежегодное «курительное собрание» в Бруклине, организованное для поощрения дружественных отношений между двумя организациями. Однако после 1915 года все изменилось. Каморристы, почувствовав слабость, вознамерились расшириться на Манхэттен, а братья Терранова пытались оказать сопротивление их наступлению. Результатом явилась первая из многих современных «войн» между конкурирующими группировками преступников.
Одним из очагов противостояния стало появление неаполитанцев на Манхэттене, когда после убийства Джо Димарко Марано из банды с Кони-Айленда открыл игорный дом на Хестер-стрит. Другим была вражда между Воллеро и Ником Террановой, которого босс банды с Нэйви-стрит обвинил в смерти близкого друга. Только по приказу Марано Воллеро сохранил мир, по крайней мере, до встречи между сторонами, которая должна была состояться в «Санта-Лючии» в конце июня 1916 года.
План Марано состоял в том, чтобы сблизить Мафию и Каморру, сгладить трения между бандами, усилить их совместный контроль над итальянским преступным миром и формально размежевать рэкеты в Нью-Йорке. Неаполитанцы знали, чего они хотят от этой договоренности: они стремились к бо́льшим деньгам и большей власти. Особенно Воллеро завидовал мертвой хватке семьи Морелло, которой та вцепилась в торговлю артишоками. Со стороны сицилийцев мотивы были менее ясны, хотя Терранова, конечно, страстно желали предотвратить угрозу войны на два фронта: с одной стороны – против Каморры, а с другой – против еще более хваткого Тото д’Акуилы. Так или иначе, восприняв согласие первой семьи обговорить уступки как признак слабости, неаполитанцы были жестоко разочарованы. Когда Марано провозгласил, что он хочет обсудить не только овощной рэкет, но также азартные игры, кокаин и вымогательство, братья Терранова решили, что выслушали достаточно. Не желая расставаться с заработанным таким трудом господствующим положением ни в одном из рэкетов, Ник, Чиро и Винченцо стали мешать ведению заседания, пока оно не было сорвано. Воллеро пребывал в убеждении, что это означало объявление войны.
Сотрудничество между бандами прекратилось не сразу. Не кто иной, как Воллеро нанял тех, кто убил Димарко, и вскоре после этого убийства Терранова явились на Нэйви-стрит с пятьюдесятью долларами, подарком для убийц. Тем не менее к августу 1916 года Воллеро активно занимался разработкой плана уничтожения своих врагов.
В конце концов, однако, не Воллеро, а Марано решил, что настало подходящее время для того, чтобы избавиться от Морелло. Мотивы босса Кони-Айленда были достаточно ясны – он хотел захватить контроль над рэкетами Мафии, в особенности над тремя самыми ценными из них: торговлей артишоками, лотереей и азартными играми. Особенно его возмущало доминирование Морелло в лотерее. Один из людей Марано вспоминал, как тот бушевал: «Если это отродье и в самом деле хочет сохранить эти игры на окраине города, то им придется иметь дело со мной. Я покажу им, кто такой дон Пеллегрино Марано. Я поубиваю их всех!»
Сапожник Тони был согласен с ним. «Все сицилийцы – это отродье, – добавил он, – потому что если бы мы могли собраться вместе и прийти к согласию, мы все носили бы кольца с бриллиантами и получили бы все деньги после того, как работа будет сделана».
Прежде всего, Марано нужно было убедить банду с Нэйви-стрит поддержать его план. Дело это было отнюдь не легким. Несмотря на происки Воллеро, большинство людей из банды Нэйви-стрит, базировавшейся за Ист-Ривер в Бруклине, были долгое время столь же дружны с Морелло, сколь и с бандой Кони-Айленда. Морелло даже спасли жизнь одному из ближайших друзей Воллеро – Андреа Риччи – в некоем незадокументированном происшествии, случившемся незадолго до того, и Марано потребовалось некоторое время, чтобы убедить своих неаполитанских товарищей принять его план. Однако даже после этого оставались несогласные. Главный лейтенант Воллеро, Леопольдо Лауритано, открыто заявил остальным членам банды, что он считает сицилийцев более надежными, чем людей с Кони-Айленда. И все-таки в конце концов победила жадность. Правая рука Марано так разъяснял несговорчивому Риччи положение вещей: «Ты должен дать согласие на убийство Морелло, тебе ведь известно, что в Гарлеме можно заработать много денег. Мы с тобой были там. Если мы откроем салун, ты знаешь, что мы можем заработать на льду и угле».
«Андреа, ты должен согласиться, – добавил Воллеро. – Видишь ли, есть доходы от артишоков, от лотерей и от карточных игр, а также от льда и угля. Мы убили Димарко, чтобы принести им удовлетворение. Теперь мы можем убить Морелло, чтобы получить эти доходы».
В 1916 году Каморра в Бруклине была отнюдь не так страшна, как семья Морелло. Она была не так хорошо организована – и банда с Нэйви-стрит, и банда с Кони-Айленда существовали не более года или двух – и располагала не такими большими ресурсами. К примеру, между бандами почти не наблюдалось того сотрудничества, которое позволяло сицилийцам занимать столь завидное положение. И Воллеро, и Марано тщательно охраняли друг от друга свой кусок пирога: босс с Нэйви-стрит отказывался делиться деньгами, которые он делал на продаже кокаина «театральным деятелям и официантам», а Марано присвоил прибыль от гарлемской лотереи. Неаполитанцы были согласны с тем, что было бы крайне опасно позволить втянуть себя в длительную войну. Их единственной надеждой оставалось смести все руководство Морелло одним ударом. Устраним братьев Терранова и их помощников, думали Марано и Воллеро, – и их делишки в Гарлеме попа́дают как созревшие фрукты.
Боссам Каморры потребовалось чуть меньше месяца, чтобы составить план ликвидации членов семьи Морелло. В начале сентября на Нэйви-стрит, якобы для обсуждения раздела нью-йоркских рэкетов, были приглашены шесть лидеров Мафии: трое братьев Терранова, Стефано Ля Салле по прозвищу Стив, Юджин Убриако и, наконец, Джузеппе Веррадзано, который сменил Димарко на посту главы игорного бизнеса Морелло. Когда эти люди будут мертвы, полагал Воллеро, то, что останется от первой семьи, будет неуклюже барахтаться, лишившись лидеров. Пешки из банды Морелло будут либо низведены до исполнителей мелких преступлений, либо вынуждены объединиться с неаполитанцами с Нэйви-стрит.
С десяток членов банды Воллеро собрались на Нэйви-стрит за день до намеченной встречи, чтобы в последний раз обсудить приготовления к убийствам. Для исполнения были выбраны трое мужчин и приняты меры к тому, чтобы их оружие было заряжено особыми боеприпасами – пулями, смазанными чесноком и перцем, которые, как считалось, вызывали инфицирование ран и могли послужить приговором тем из Морелло, кто окажется лишь ранен. Сами пистолеты были спрятаны в специальном шкафу, замаскированном в стене. Трем другим каморристам были даны задачи второго плана: встречать посетителей, готовить им напитки и сопровождать их в кафе на Нэйви-стрит.
Засаду запланировали на полдень 7 сентября. Осень только начиналась, и четверг выдался теплый. Убийцы из Каморры позаботились о том, чтобы заранее занять позиции, старательно укрывшись в дверных проемах, выходивших на угол Джонсон-стрит. Однако, к досаде и разочарованию Воллеро, на встречу явились только двое из шести боссов Морелло: Ник Терранова и его друг Юджин Убриако. Причины отсутствия остальных неизвестны. Намерение Террановы отправиться в Бруклин без телохранителей говорит о том, что ему не было известно о предательстве каморристов, и наиболее вероятно, что решение не приводить остальных четырех членов банды было простой предосторожностью. Как бы то ни было, хорошо развитое чувство опасности Ника на этот раз подвело его. Заметив, что каморрист, подававший ему стакан «Мокси»[92], выглядел напряженным и побледнел, Терранова оглядел его и сказал:
– Что с вами? Вы немного бледны. Вы хорошо себя чувствуете?
– Не очень, – ответил тот.
Босс Мафии пожал плечами.
– Почему бы вам не сходить к доктору? – сказал он.