Конечно же, на третьем этаже они не остановились и продолжали подниматься. Они вот-вот нашли бы меня – чужака, притаившегося в темноте, у которого не было ни малейшей причины торчать у них в доме. Я понимал: что бы я ни делал, теперь за мою жизнь не дать и дохлого жука. И тут внезапно – не знаю, почему – я решил спуститься по лестнице.
Мы встретились между третьим и четвертым этажами. Мое сердце колотилось, как молот для забивки свай. Как вы думаете, что сказал Морелло, когда они услышали меня и мы поравнялись? “Скуза, пожалуйста”. Я отошел в сторону, и они прошли мимо. Сам не пойму, как я выбрался».
Задыхаясь, как рыба, вытащенная из воды, Кэллаган на подгибающихся ногах вышел обратно на 107-ю Ист-стрит и огляделся. За ним никто не следил. Теперь у него имелась информация, необходимая Флинну: планировка здания, схема выходов и, главное, сведения о том, что Морелло проводил вечер там, где и был нужен Секретной службе, – в квартире на верхнем этаже.
Это была долгая ночь, которую агенты, проводившие наблюдение за зданием, будут помнить всегда. Долгая потому, что была середина ноября, и потому, что все нервничали, и потому, что Морелло работал до рассвета. Они все ждали и ждали, пока на четвертом этаже погаснут огни и их объект отойдет ко сну. Только около одиннадцати часов утра следующего дня, когда Флинн посчитал, что тот должен был наконец улечься, с полдюжины агентов и несколько детективов из Итальянского отряда прокрались в дом и поднялись по скрипучей лестнице. Было 15 ноября 1909 года.
У Флинна был ключ от квартиры Клешни – либо копия, позаимствованная у сторожа, либо отмычка, позволявшая открыть любую дверь. Он повернул его в замке так осторожно, что щелчка никто не услышал. Дверь открылась, и сотрудники Секретной службы тихо вошли в сонную квартиру. Детективы держали оружие наготове, но вокруг никого не было.
Второй комнатой на их пути была спальня. Раскинувшись на матрасе, крепко спал Морелло. Его сводный брат Ник Терранова дремал на второй кровати по соседству. «У нас, в общем-то, не было желания их будить, – заметил шеф, – пока мы не уселись на них сверху».
Безмолвный жест, ураган движений, и два сицилийца оказались грубо скручены прежде, чем успели проснуться. То, что осторожность Флинна была нелишней, стало очевидно в тот момент, когда его люди начали обыскивать комнату. «Под подушкой Морелло, – сообщил он…
…мы нашли четыре заряженных револьвера, под подушкой Террановы – пять. Это, знаете ли, производит впечатление. Два ружья Морелло были заряжены патронами с картечью – по три или четыре пули в каждом патроне. Как будто Джузеппе готовился в одиночку вести войну. Я часто задавался вопросом, не боялся ли он себя самого».
Тишина дремлющей квартиры была нарушена. Приглушенные звуки короткой борьбы разбудили остальных обитателей дома. Появились три или четыре полуодетых сицилийца, все были в бешенстве и все оспаривали аресты. Флинну переводил полицейский, говоривший по-итальянски. Затем появилась сама Лина Морелло с маленькой дочерью на руках. Ее лицо пылало от негодования.
«Переполох был знатный, – вспоминал Флинн…
Жена Морелло совершила поступок, который мы в таких случаях не одобряем, – выхватила нож. Два человека с трудом обезоружили ее. Лишившись ножа, она заплакала. Полицейские ведь убьют ее. И ее великого, хорошего мужа убьют. Что же станет с ее великолепными детьми? Без отца! Без матери! Ах да, она знает, что. Под покровом ночи их выбросят в реку, как свиней. Зло пришло в мир, когда полиция разрушила этот счастливый христианский дом. Полицейские псы. Она плюет на них».
Смятение в переполненной квартире было неописуемым. Морелло и Терранова сидели на своих кроватях в нижнем белье. Остальные члены семьи шатались вокруг, кричали и спорили, создавая максимально возможную сумятицу, пока кто-то из их числа спешил скрыть компрометирующие улики. Пачку из нескольких писем засунули в карман передника Лины, который лежал на столе. Лина схватила в охапку свою дочь Мэри, которой было всего восемь месяцев, и «было заметно, – рассказывал Флинн, – что она что-то запихивает в пеленки». Держа ребенка в одной руке, миссис Морелло бросилась к выходу из комнаты, по пути дав еще один залп сицилийской брани. Смысл этого всплеска заключался в том, как пояснил детектив Флинна, что «она пойдет в соседнюю комнату и уложит своих прекрасных детей спать, а потом пойдет в тюрьму и будет разорвана полицейскими псами».
Чтобы разлучить Лину с дочерью, понадобилось двое рослых сотрудников Секретной службы. Она сопротивлялась с такой одержимостью, что в ходе борьбы агенты «получили 40 или 50 синяков». Затем оперативник Томас Гэллахер…
…предположил, что у миссис Морелло может быть нечто интересное для правительства, и оно завернуто в те ткани, которые защищали маленькую Морелло. Тут же мать стала весьма выразительно показывать нам, что она «не понимать». Гэллахер – человек ирландского происхождения из окрестностей Бостона. Иными словами, у него есть чувство юмора. Он предположил, что бедному ребенку нужна свежая пеленка. В глазах матери вспыхнуло вулканическое пламя. Две сильные руки держали ее, пока Гэллахер разматывал ткань, укутывавшую младенца.
В пеленках были обнаружены три записки, адресованные Морелло главам мафиозных семей в других уголках страны. В кармане передника Лины лежало несколько зловещих писем Черной руки. В общем и целом, отметил Флинн, работа в утреннюю смену была проведена на первоклассном уровне.
Морелло разрешили одеться. Его увели. Его сводный брат Терранова пытался избежать ареста, «представившись сумасшедшим… Он закатил глаза, высунул язык и бормотал что-то бессвязное, – вспоминал Флинн. – Тем не менее его взяли, и он, несмотря на то, что оставил свои уверения в помешательстве, оказался болтлив как рыба». Одновременно с этими событиями другие оперативники совершали рейды по городу. Всего было задержано четырнадцать сицилийцев, и тщательный обыск их домов выявил еще ряд изобличающих находок. Под кроватью в квартире братьев Вази была найдена сумка с поддельными банкнотами на сумму 3600 долларов. Новости из квартиры Антонио Чекалы на 4-й Ист-стрит были еще более обнадеживающими. Агенты Бёрк и Генри изъяли из бумажника фальшивомонетчика 221 доллар подлинными банкнотами, и при тщательной проверке оказалось, что среди них встретились две помеченные купюры, которые Флинн передал Сэму Лочино. Была установлена еще одна связь между поддельными деньгами и их поставщиками.
Единственным членом банды Морелло, избежавшим ареста, оказался Люпо, который в то время жил инкогнито в Бруклине. К раздражению Флинна, его люди потеряли Волка из виду несколькими днями ранее, и в течение еще двух месяцев он уклонялся от преследования. В ловушку он попался из-за своей страсти к оппортунизму. Детективы из Хобокена расследовали кражу пианино и выследили подозреваемого в арендованном доме на фешенебельном пляже Бат. Человеком, которого они преследовали, оказался Люпо. Когда детективы опознали подозреваемого, они позвонили в отделение Секретной службы и попросили Флинна прислать агента для оказания помощи. Флинн отправил Питера Рубано, и утром 8 января Люпо задержали безо всяких происшествий, когда он прогуливался по улице около своего дома. Волк не был вооружен, а в его карманах не было ничего, кроме пилочки для ногтей и семи долларов наличными.
В следственном изоляторе Люпо присоединился к девяти другим выдающимся членам семьи Морелло. Сумма залога была назначена неслыханная: 10 тысяч долларов за Морелло, 7500 за Чекалу и Боскарини, 5000 за каждого члена банды. Ни один мафиозо не мог собрать такой суммы, поэтому Морелло и его люди оставались в камерах, пока Флинн готовился к самому важному суду в его жизни.
В деле Секретной службы все еще оставался один зияющий пробел – отсутствие признания от члена семьи Морелло. Флинн не испытывал оптимизма по поводу его получения, хотя в нем не было особой необходимости: Секретная служба добилась множества обвинительных приговоров без помощи признаний со стороны подсудимых. Однако признание значительно увеличило бы вероятность такого приговора. Шеф был уверен, что никто из людей Морелло не заговорит, но тем не менее в банде фальшивомонетчиков находился человек, который мог это сделать.
Неизвестно, когда Флинн впервые услышал имя Комито. В середине ноября, когда он совершил рейд на дом семьи Морелло, он не подозревал, что печатник вообще существует. К середине декабря 1909 года Флинн обнаружил, что подделки Морелло изготавливали два человека, работавшие вместе, и к Рождеству, благодаря осведомителю, он узнал о Каликкио. Но даже в первых числах января, как свидетельствуют его отчеты в Вашингтон, шеф все еще называл второго печатника таинственным «калабрийцем» и не имел представления, кто он и где живет.