Дальнейший путь был очевиден. Выяснилось, что работать в одиночку небезопасно. Не было и уверенности в том, что можно положиться на приспешников неизвестного происхождения или на людей, которым не хватало стойкости и преданности, порождаемых клятвой на крови. Эти качества были присущи только сицилийцам – да не просто сицилийцам, а членам Мафии. Клешне предстояло создать собственную семью в Нью-Йорке.

В промежуток времени между летом 1900 года, когда он чуть не попал в тюрьму, и весной 1903 года, когда он был арестован за приказ о бочковом убийстве, Джузеппе Морелло собрал первую банду Мафии на Манхэттене. Вначале группировка была небольшой, зато в нее входили в высшей степени преданные ему люди. Если ветвь Стоппальери в Новом Орлеане под предводительством Чарльза Матранги утверждала, что она являлась первой cosca в стране, то семья Морелло могла похвастать гораздо более важным отличием: она выжила. С годами она росла и изменялась, борясь и объединяясь с другими группировками, пока окончательно не утратила черты, свойственные нежному возрасту. Однако ее историю можно проследить вплоть до введения Сухого закона, затем на протяжении 1920-х годов и последовавшей за ними великой войны Мафии и далее – до наших дней. В этом отношении (как и в некоторых других) Морелло были первой семьей организованной преступности в Соединенных Штатах.

Наиболее важным качеством, которое Морелло искал в своих новых сподвижниках, была надежность. Его лейтенанты были связаны с ним по крови, или через брак, или происходили из Корлеоне. Это были люди, которых Клешня знал и которым доверял на Сицилии, – и они, в свою очередь, знали его и доверяли ему. Морелло гордился этим. Письма, написанные боссом или его ближайшими советниками, были подписаны не только их именами, но и приветствием «Все из Корлеоне».

Подобная исключительность не распространялась на рядовых членов банды, которые прибыли из западной Сицилии, – что, по всей видимости, было чисто практическим решением, поскольку в Нью-Йорке обреталась лишь горстка корлеонцев. Как бы то ни было, мелкое соперничество, отравлявшее отношения между соседствовавшими общинами в Италии, в Нью-Йорке не имело почти никакого значения. Откуда бы ни был родом сицилиец, у него имелось больше общего с кем-либо, родившимся в любом месте острова, нежели с неаполитанцами – с которыми соперничество было куда более серьезным, – не говоря уж об урожденных американцах. Эта политика отличалась строгими ограничениями. В частности, за кандидата, желавшего быть принятым в банду Морелло, непременно должен был поручиться человек из Корлеоне. Тем не менее к 1903 году первая семья насчитывала тридцать человек, включая мужчин, которые были выходцами из небольших городов сицилийской глубинки, в том числе Карини, Виллабате и Леркара-Фридди.

Положение Морелло как главы семьи никем не оспаривалось. Нет данных о том, что Бернардо Терранова, работавший мастером по декоративной лепке, был каким-либо образом вовлечен в преступную деятельность пасынка; а если и был, то его участие, скорее всего, ограничивалось советами, основанными на большом опыте. Сводные братья Морелло были еще слишком молоды, чтобы брать на себя большую ответственность. Винченцо, старшему, в 1903-м стукнуло семнадцать, Чиро – четырнадцать, а Николе – еще на год меньше. Чиро незадолго до этого начал работать официантом в спагетти-ресторане Морелло. Другие братья, по-видимому, помогали в лепном бизнесе; по мере взросления они постепенно погружались в преступную деятельность семьи, ни разу не оспорив авторитета своего предводителя. На момент бочкового убийства одним из выдающихся лейтенантов был Вито Лядука – выходец из Карини, что недалеко от Палермо, – который, перед тем как ступить на путь криминала, отслужил несколько лет в рядах военно-морских сил Италии.

До своей эмиграции в Соединенные Штаты в феврале 1902 года Лядука отбыл пятилетний срок на Сицилии. Он был старше, чем большинство членов банды, и обладал силой и безжалостностью, которые служили предметом восхищения Морелло. Помимо того, что он играл важную роль в семейном бизнесе по производству поддельных денег (Лядука исколесил всю страну, продавая фальшивые банкноты Клешни, и был арестован в Питтсбурге в январе 1903 года по обвинению в хранении поддельных банкнот), он был также весьма эффективным вымогателем, которого нью-йоркская пресса называла «страшной силой Черной руки». Преступная деятельность Лядуки распространилась также на похищение людей. Он был главным подозреваемым в деле о похищении Антонио Маннино, восьмилетнего сына богатого итальянского подрядчика, за которого требовали выкуп в размере пятидесяти тысяч долларов. Через неделю Маннино был освобожден, по общему мнению, за гораздо более низкую плату, но Лядука тем не менее имел возможность отправлять большие суммы денег домой в Карини, где его считали состоятельным человеком.

Легкость, с которой люди вроде Вито Лядуки переезжали из Сицилии в Нью-Йорк и получали доступ в семью Морелло, предполагает устойчивые связи, налаженные между мафиози Старого и Нового Света в этот сравнительно ранний период. Такие путешествия совершали и другие (среди них Джузеппе Фонтана, главный подозреваемый в деле об убийстве маркиза Эмануэле Нотарбартоло, появившийся в Нью-Йорке осенью 1901 года), и по приезде они настолько стремительно входили в круг Клешни, что их прибытие было, скорее всего, запланированным и ожидаемым. Например, Джузеппе Лаламиа, братья Лоренцо и Вито Лобоидо были замечены в обществе Морелло сотрудниками Секретной службы Флинна спустя две недели после того, как сошли на берег на острове Эллис. Из нескольких обрывков сохранившихся свидетельств следует, что, после того как была основана первая семья, мафиози, отбывавшие с родины в Америку, получали от своих боссов на Сицилии рекомендательные письма, которые должны были быть представлены лидерам зарождающихся cosche в Нью-Йорке. По мере появления где-либо других банд Мафии такие же подтверждающие документы, посылаемые по почте или телеграфом, требовались для перемещения между городами в Соединенных Штатах. В том, чтобы иметь возможность гарантировать надежность человека, родившегося в незнакомой части Сицилии и не известного лично членам семьи, были очевидные преимущества.

Тех, кто заслужил репутацию на Сицилии, в Нью-Йорке встречали с особыми почестями – гораздо радушнее, чем мафиози, не занимавших высоких постов. Один из самых выдающихся боссов, совершивших путешествие через Атлантику, – Вито Кашо[63] Ферро из Бизакуино в сицилийской глубинке – пробыл на Манхэттене всего три дня, когда получил письмо, в котором его почтительно именовали «дон Вито» и приглашали «отведать тарелку макарон» с Морелло, Джузеппе Фонтаной и еще четырьмя нью-йоркскими людьми чести. Скорее всего, именно через Морелло Кашо Ферро был представлен другой банде сицилийских фальшивомонетчиков под предводительством Сальваторе Клементе и знаменитой в своем роде женщины-поддельщицы по имени Стелла Фрауте. Кашо Ферро был вовлечен в эту банду и едва избежал приговора, когда Секретная служба задержала приспешников Фрауте в 1902 году. В качестве ответной любезности за уважительный прием сицилийский босс – чтобы, по крайней мере, соблюсти традицию – предложил Морелло и его семье консультации относительно наилучших способов повышения прибыльности и эффективности их деятельности.

Без сомнения, одним из самых важных людей, присоединившихся к cosca Клешни, был Игнацио Люпо, который родился в Палермо и впервые прибыл в Соединенные Штаты в 1898 году. На десять лет моложе Морелло и практически неопытный по сравнению с ним, Люпо тем не менее привнес в банду головорезов Клешни ум, воображение и своего рода изощренность. Круглолицый и всегда чисто выбритый, он был «чрезвычайно умен», как выяснил Уильям Флинн, и «безусловно, выглядел лучше всех», не говоря уже о том, что был столь эмоционален, что его не составляло труда растрогать до слез. При этом Люпо отличался такой же безжалостностью, как Морелло, и такой кровожадностью, что целым поколениям жителей Нью-Йорка был известен как «Волк». Он разговаривал негромко, высоким, почти женским голосом, в котором явственно слышалась вкрадчивая угроза, и был непредсказуем и жесток. «Даю слово, – говорил Флинн, – Люпо достаточно было просто прикоснуться к вам, чтобы у вас появилось чувство, что вас отравили».

Игнацио Люпо родился в 1877 году в семье, имевшей определенное влияние в его родном городе, отчасти благодаря связям с Мафией Палермо. Когда Волку исполнилось восемнадцать, отец устроил его в свой магазин на Виа Матарацца, где он торговал высококачественной одеждой и галантереей. Согласно отчетам полиции Нью-Йорка, к тому времени он уже активно вел преступную деятельность и присоединился к «банде шантажистов», которая, вероятно, была ответвлением одной из городских семей; позже – примерно в 1912 году – его родственник, некто по имени Франческо Манчамелли, возглавил одну из палермских cosche, коих насчитывалось с полдюжины.

Люпо вполне мог бы остаться на Сицилии и построить там карьеру, если бы не инцидент с его участием, произошедший в начале 1898 года. Он работал в своем магазине галантереи, когда вошел его конкурент по имени Сальваторе Морелло и потребовал, чтобы Люпо прекратил сбивать цены. Волк отказался. В его версии происшедшего, спор вышел из-под контроля. Ссора переросла в драку, и когда Морелло вытащил нож, Люпо выхватил револьвер, что привело к фатальным последствиям.

Волк скрывался в Палермо около пяти дней. Этого времени хватило, чтобы понять, что его, скорее всего, привлекут к уголовной ответственности. Встревоженная семья посоветовала ему бежать, и он отплыл в Ливерпуль и затем в Монреаль, в конце концов нелегально въехав в Соединенные Штаты через Буффало. К тому времени, когда Люпо добрался до Нью-Йорка, он был заочно признан итальянскими судами виновным и объявлен в розыск в Палермо для отбывания двадцати одного года заключения за убийство.

У семьи Люпо были деньги – достаточно как для того, чтобы устроить Игнацио в магазин в Палермо, так и для того, чтобы он мог покинуть Сицилию в кратчайшие сроки. Потому переезд в Нью-Йорк не составил для него особых трудностей. Он открыл магазин на 72-й Ист-стрит в партнерстве со своим двоюродным братом по имени Саитта; затем, после ссоры с ним, он переехал в Бруклин и занялся импортом оливкового масла, сыра и вина из Италии. К 1901 году Люпо вернулся на Манхэттен и стал управляющим процветающего продуктового магазина в доме 210–214 по Мотт-стрит, в самом сердце Маленькой Италии. В течение нескольких последующих лет его бизнес рос, пока он не стал владельцем крупного оптового предприятия по адресу 97-я Ист-стрит, дом 231, и по меньшей мере полудюжины розничных магазинов. Его флагманский семиэтажный магазин на Мотт-стрит мог похвастать качественными продуктами питания, дорогостоящими фургонами для доставки и товарными запасами на сумму более ста тысяч долларов. Он был широко известен как самый престижный продуктовый магазин в итальянском квартале. «Несомненно, это самое претенциозное торговое заведение в данном районе города, – писала The New York Times, – с таким ассортиментом товаров, которому дивится вся округа».

Люпо нравилось представлять свой успех как результат упорного труда, и вечерами он пропадал в собственной конторе на Мотт-стрит, где, по словам его современника, одного из первых мафиози по имени Цио Трестелле, беспрерывно курсировал между приемной и его личной «святая святых», то и дело отдавая приказания и принимая череду таинственных посетителей. Правда между тем заключалась в том, что своим достатком Люпо был обязан связям с Морелло, позволившим ему задействовать растущую мощь преступной семьи Клешни. Со своей стороны Люпо предоставил Морелло оперативную базу, в высшей степени подходящую для охоты на иммигрантов – слабых, напуганных и не имевших друзей. Торговля продуктами была в то время излюбленным прикрытием итальянских преступников. Как было хорошо известно Морелло, банда, внушавшая наибольший страх и самая эффективная из базировавшихся тогда в Маленькой Италии, – группировка под руководством выходца из Калабрии по имени Джузеппе д’Агостино – определяла возможных жертв, используя свою сеть продуктовых магазинов шаговой доступности. Там, как в итоге обнаружил Петрозино, «собирали информацию о финансовом положении итальянцев, живших поблизости, пока у них не накапливались данные практически о каждом человеке их национальности, проживавшем в городе в то время. Дальше все было просто. Намеченным жертвам направлялись требования, сопровождаемые страшными угрозами». Клешня, как полагал Петрозино, последовал примеру д’Агостино и достиг в этом настолько впечатляющих успехов, что его сицилийцы за несколько лет вытеснили соперников-калабрийцев из итальянского квартала.

Интерес Морелло к торговле продуктами питания помогает объяснить стремительность восхождения Люпо в первой семье: Волк и Клешня имели, казалось бы, столь же мало общего, сколь Палермо и захолустный Корлеоне. Столица Сицилии была самым культурным местом к югу от Неаполя, городом, который часто превозносили за его изящные пропорции и благородную архитектуру, и Люпо перенял кое-что от манеры держаться, свойственной его родному городу. Он хорошо одевался, предпочитая одежду, сшитую на заказ, и его можно было видеть разъезжающим по Маленькой Италии в коляске, запряженной белой лошадью, в шляпе, лихо заломленной набок. Морелло, в отличие от него, питал отвращение к подобным представлениям, предпочитая жить в тени. Контраст между снимками его и Люпо, сделанными в полиции, поражает. Клешня, словно застывший во времени после ареста летом 1900 года, одет в рубаху, грубый шарф, дешевый жилет и скверно сидящий сюртук. Его щеки и подбородок покрыты щетиной, усы не подстрижены. Люпо, сфотографированный тремя годами позже, демонстрирует прекрасный внешний вид. Его лицо тщательно выбрито, хотя на нем и присутствуют аккуратные усы; он одет в хорошо сидящий дорогой сюртук и носит модную шляпу.

Несмотря на все различия, Морелло, безусловно, уважал Люпо. Замеченный в компании первой семьи еще в 1902 году, Волк присоединился к внутреннему совету банды девятью месяцами позже, и два мафиози, как писал Флинн, стали грозной командой:

Бизнесменом из них двоих был Люпо. Морелло был, скорее, олицетворением хитрости прирожденного преступника. Он был осторожен, как лис, и яростен, как взбесившийся бык. Новые способы вложения денег всегда предлагал Люпо.