В глазах Флинна прекращение уголовного преследования банды было еще более обидным из-за неспособности полиции учиться на своих ошибках. Департамент полиции Нью-Йорка не делал реальных попыток держать семью Морелло под наблюдением после мая 1903 года, не говоря о том, чтобы расследовать источники ее дохода или получить свежие сведения о ее составе. Петрозино, который мог бы сыграть ключевую роль в этих мероприятиях, практически сразу оказался отстранен от дела в пользу борьбы с нараставшей волной преступности Черной руки. В течение следующих двух лет у него было слишком мало времени для долгосрочных расследований. Маккласки и его Детективное бюро, к своему облегчению, прекратили дело. Это означало, что труд по наблюдению за Морелло и его людьми ложился на плечи обычных патрульных из местного участка первой семьи на 104-й улице, которые были удручающе скверно подготовлены, чтобы иметь дело с такими хорошо организованными преступниками. Вместо того чтобы, как рекомендовал Флинн, сконцентрироваться на накоплении фрагментов данных разведки, полиция ударилась в мелкое преследование. «Детективы, – рассказывал Чиро Терранова, – приходили очень часто и всех обыскивали. С момента ареста Морелло каждый член семьи, включая моего брата, подвергался обыскам в среднем два раза в неделю».
У Морелло были причины негодовать по поводу внимания к нему людей со 104-й улицы. Однажды несколько полицейских схватили Чиро и его брата Винченцо, когда те искали врача для ухода за сыном Морелло, и, игнорируя их протесты, потащили в участок для допроса. Но больше оснований у сицилийцев было все же для благодарности. Неумелые усилия полицейского участка в Гарлеме практически не помешали деятельности семьи. Полиция понимала, что они «что-то делают». Регулярное же преследование сделало Морелло более осторожными, а их действия – более результативными. С точки зрения Флинна, кампания на 104-й улице приравнивалась к некомпетентности.
Что было действительно необходимо (и казалось очевидным практически всем) – это специальный отряд полиции, выделенный для борьбы с итальянской преступностью. Тому были причины. С 1903 по 1907 год число взрывов и преступлений Черной руки с применением огнестрельного и холодного оружия возросло в четыре раза. В то время только
Лишь в январе 1905 года новый комиссар полиции решил эту головоломку – по крайней мере, частично. Обеспокоенный растущей волной насилия в Маленькой Италии, Уильям Макэду, нацеленный на реформы юрист из Нью-Джерси, собрал небольшую группу полицейских, говоривших по-итальянски, чтобы справиться с этой проблемой. Петрозино, тогда все еще сержант уголовной полиции, был прекрасным кандидатом на роль главы новообразованного Итальянского отряда, но Макэду на всякий случай прошерстил ряды Департамента полиции Нью-Йорка в поисках других носителей языка и в итоге обнаружил еще восемь человек из четырех тысяч, которые обладали необходимыми лингвистическими навыками. На деле в Нью-Йорке оказалось очень мало полицейских-итальянцев, но были и приятные сюрпризы. Заместитель Петрозино, Морис Бонсуаль, был наполовину французом, наполовину ирландцем, но вырос в сицилийском квартале города и говорил на диалекте лучше, чем по-английски. Были и другие неожиданности. Вступление в отряд патрульного Хью Кэссиди озадачивало репортеров, пока не выяснилось, что этот человек был урожденным Уго Касси́ди, а позже англизировал свое имя.
Назначение Петрозино на пост главы Итальянского отряда было хорошо встречено во всем городе и не в последнюю очередь – в само́й Маленькой Италии, где слухи о назначении помогли смягчить растущую озабоченность большинства честных иммигрантов по поводу того, что лавина взрывов и похищений с целью выкупа вышла из-под контроля. Первые успехи, в том числе раскрытие особо кровавого убийства в Бронксе, способствовали укреплению репутации детектива. Петрозино также одержал блестящую победу, арестовав и депортировав в Италию крупного неаполитанского преступника по имени Энрико Альфано, который являлся одним из руководителей Каморры – обширной организованной преступной группировки, терроризировавшей Неаполь во многом так же, как Мафия терроризировала Сицилию. Альфано бежал в Соединенные Штаты после убийства босса и повсеместно считался недосягаемым. Его депортация вызвала фурор в Италии, вылившийся в одиннадцатимесячное судебное разбирательство, в результате которого было вынесено тридцать обвинительных приговоров – самый страшный удар, нанесенный Каморре за целое поколение. Подвиги Петрозино также произвели глубокое впечатление на итальянцев Нью-Йорка, многие из которых смотрели на Альфано с суеверным ужасом. Как сообщала
К тому времени, когда дело Альфано пришло к завершению, Джо Петрозино, вне всяких сомнений, был одним из двух или трех самых известных полицейских в городе, а возможно, и во всех Соединенных Штатах. Он определенно имел достаточно влияния, чтобы нагнать страху на начальство и добиться увеличения численности Итальянского отряда, которая к 1908 году достигла тридцати человек, и еще десять были размещены на другом берегу Ист-Ривер в Бруклине. «Личность и умственные способности шефа Итальянского отряда поражают», – написал один репортер, впечатленный интервью, проведенным с Петрозино.
Он невысок, но крепко сложен. Он чисто выбрит, и у него мощная, решительная челюсть. Рот резко очерченный, губы сложены в прямую линию, что говорит скорее о целеустремленности, нежели о суровости. Глаза представляют собой не любопытные окуляры, пытающиеся заглянуть в каждый темный уголок, но умные глаза исследователя. В них есть добрый свет – свет, который дает вам возможность чувствовать себя непринужденно. Они располагают к доверительной беседе, и когда прямая линия губ превращается в улыбку, можно легко ощутить, что разговариваешь с деликатным и вдумчивым человеком, которому небезразличны ваши переживания.
Обходительность Петрозино способна завлечь в сети. Только что итальянский преступник болтал с ним за бутылкой кьянти в плетеном чехле – и вот уже сильная рука защелкивает на нем наручники, и ему сообщают, что он арестован.
Однако тот же автор заметил, что Итальянскому отряду было трудно соответствовать предъявляемым к нему требованиям: «Петрозино и его людям редко удается выкроить для сна восемь часов из двадцати четырех».
Петрозино был произведен в лейтенанты в 1907 году, и это событие получило широкое положительное освещение в прессе. Его имя тогда было настолько известным и уважаемым, что он стал невольным героем целой серии дешевых романов, опубликованных в Италии, которые изображали его этаким Шерлоком Холмсом Нью-Йорка. Более серьезный вопрос о том, может ли детектив вообще справиться с такой задачей, задавали редко. Даже для сорока полицейских было непосильной задачей обуздать преступность в сообществе, которое к тому времени насчитывало более двухсот тысяч человек, и то обстоятельство, что Итальянский отряд располагал минимальными ресурсами, отнюдь не способствовало успеху. Отряду была предоставлена собственная небольшая контора на Элм-стрит, неподалеку от управления полиции, а также в его распоряжении имелись своя «Галерея негодяев» и досье, но не было предпринято никаких усилий для того, чтобы объединить эти данные с данными Департамента полиции Нью-Йорка, не говоря уже об обмене информацией с Секретной службой Флинна. Отряду оставалось только действовать по горячим следам, пытаясь раскрыть те преступления, которые уже были совершены, вместо того чтобы организовать долгосрочное наблюдение, за каковое выступал Флинн, – чтобы предотвращать те, которые только планировались. Что еще хуже, Петрозино хранил бо́льшую часть своего бесценного опыта в голове (одному репортеру он похвастался, что может опознать по памяти три тысячи итальянских преступников) – и хотя это делало его серьезным противником, столь опасная привычка беспокоила его начальников, которые понимали, сколько они потеряют, если лейтенант уйдет на пенсию или, чего доброго, будет убит.
С точки зрения немногочисленных критиков, Петрозино был гораздо менее эффективным, чем это изображала пресса: викторианский полицейский, который сохранял мир в Маленькой Италии викторианскими методами. Вступив в ряды Департамента полиции Нью-Йорка в 1883 году и оттрубив около десяти лет патрульным, прежде чем дослужиться до звания детектива, Петрозино полагался не только на свои мозги, но и на мышцы – член бруклинского районного совета как-то обвинил его в том, что он лишил преступников «большего количества зубов, чем дантист». Никто из тех, кто знал и Флинна, и Петрозино, не сказал бы, что они были детективами одного класса. Петрозино был больше бесстрастным, прилежным, аккуратным тружеником, который добивался результатов упорным трудом, солидным опытом и периодическими отвлекающими маневрами вроде примеривания на себя простецкого вида.
«Как детектив из романа, – писал критик из нью-йоркской газеты
…Петрозино потерпел бы прискорбный провал. Его инструменты были просты. Но его заурядная внешность и тот факт, что ему приходилось иметь дело с тем классом преступников, которые не отличались умом, устраняли необходимость в смекалистости в его методах… Он производил впечатление невысокого полного мужчины, скорее непримечательного, чем выделяющегося, который определенно не испугал бы злоумышленника с мозгами размером с горошину [и] выглядел настолько непохожим на детектива, насколько можно себе это представить. Он слонялся по винным лавкам нижнего Ист-Сайда, Вест-Сайда и Гарлема, порой днями был занят на земляных работах вместе с разнорабочими, выдавал себя за сотрудника иммиграционной службы или работника министерства здравоохранения. Большая кепка, яркая красная бандана, ботинки, длинное пальто – вот и все, что было ему нужно».
Другой репортер добавлял, что люди Петрозино добивались результатов с помощью хитрых уловок и нововведений, таких как снятие отпечатков пальцев. Но им, как и их начальнику, видимо, было более комфортно заниматься старомодной полицейской работой, которая плохо годилась для борьбы с преступлениями нового времени. Дубинка, методы третьей степени, подсадные утки и телефонные наводки знакомым журналистам перед совершением ареста, явно заслуживавшего внимания, – вот какими были средства Итальянского отряда.
На Уолл-стрит, в миле от конторы Петрозино на Элм-стрит, Уильям Флинн тоже просчитывал, каким образом лучше устроить слежку за первой семьей.
Если бы Флинн работал на Департамент полиции, он, наверное, оставил бы Морелло в покое. Единственной обязанностью шефа было ловить фальшивомонетчиков, а дело о бочковом убийстве привело к поспешному прекращению распространения поддельных банкнот. Сразу после ареста босса семья сожгла по его приказу фальсификата на сумму десять тысяч долларов. Осознания того, что Секретная служба знала об их операции, было достаточно, чтобы убедить сицилийцев Морелло заняться поисками менее рискованных способов заработка. Сотрудники нью-йоркского Детективного бюро не нашли доказательств того, что банда была причастна к подделке денег в те месяцы, которые последовали за освобождением Клешни из тюрьмы летом 1903 года.
Инстинкт, однако, подсказывал Флинну, что Морелло все еще опасен. Мафия уже два раза выпускала партии поддельных денег; и он был убежден, что это повторится снова. Все еще оставались невыясненные обстоятельства дела о фальшивках в Йонкерсе, которые нужно было проработать, и расследование, которое вело к раскрытию канадского следа в операции Морелло по распространению поддельных денег, а вместе с ним и к обширному мошенничеству с почтой – банда отправляла небольшие партии банкнот агентам в итальянских общинах по всей стране. В октябре того же года перед судом предстали еще три агента Морелло, и каждый получил шесть лет заключения. В общем и целом Флинн был уверен, что его наблюдение за Клешней нужно возобновить. Если были признаки того, что сицилийцы готовятся вновь задействовать свои схемы подделок, шеф хотел услышать о них задолго до того, как они вызовут серьезную обеспокоенность.
Помимо всего этого, оставался Морелло, который, как было известно Флинну, избежал наказания за убийство и к которому сотрудник Секретной службы стал испытывать сильную ненависть. «Он окутан тайной, – записал Флинн в заметках о своем враге…
…[и] в конечном счете на него будут смотреть как на большого плохиша, но он им не являлся и не является. Он был маленьким плохишом. Он был злобным, мстительным и опасным… коварным, но трусливым. Его банда, как и все банды, постоянно менялась. Он увеличивал или уменьшал ее численность для достижения текущих целей, [но] основной штат состоял из группы таких же отъявленных головорезов, каких я когда-либо наблюдал, арестовывал и отправлял в тюрьму».
Разумеется, в решимости Флинна положить конец деятельности Клешни сквозила не просто неприязнь. К 1906 году Мафия, очевидно, представляла серьезную угрозу для закона и порядка в Нью-Йорке.