Новость о том, что полиция покрывает преступников, вряд ли могла стать откровением на рубеже веков в Нью-Йорке, где повальная коррупция была нормой жизни. Несколько тщательных судебных разбирательств показали, что полиция служила инструментом в руках правящих политиков города, жестко контролировавших все назначения в Департамент полиции Нью-Йорка. Только что принятые на работу патрульные платили целых триста долларов за должность в органах – значительную сумму, которую можно было вернуть только в том случае, если они соглашались помочь направить взятки, даваемые борделями и нелегальными игорными домами Манхэттена, в кошельки городского правящего класса. Порок, таким образом, оказывался дозволенным, лицензируемым и контролируемым, что способствовало созданию чрезвычайно прибыльной и полностью противоправной криминальной экономики, которая к 1900 году приносила примерно три миллиона долларов в год. Раскрытие существования «Системы» погрузило город в цинизм. По мнению Чекалы, законы, запрещавшие различные преступления, существовали не для того, чтобы защитить граждан, и не потому, что власти отличались пуританскими нравами, а лишь затем, чтобы дать политикам возможность получать баснословные, почти безрисковые прибыли. «В этой стране значение имеют только деньги и ничего больше, – рассуждал сицилиец. – Рано или поздно все идет в один карман. Дайте деньги полиции и детективам, и они оставят вас в покое. Убейте кого-нибудь – и если у вас есть деньги, вы уйдете невредимым. Американские газеты доказывают это каждый день. Но если вы бедны и не можете купить себе спасение, они вас убьют».

Легкость, с которой можно было подкупить полицию и развратить политическую власть, вызвала к жизни гораздо более крупные и прибыльные виды рэкета, чем мошенничество со страховкой, которым занимался Чекала. Цены практически во всех отраслях промышленности Нью-Йорка оказывались искусственно завышенными из-за того, что гангстеры вымогали крупные суммы за «защиту», и самыми выгодными из этих незаконных предприятий являлись те, которые были связаны с товарами повседневного спроса. Угольный рэкет, ледовый рэкет, прачечный рэкет приносили значительные барыши, а самыми важными были пищевые рэкеты – молочный, фруктовый, овощной, рыбный и мясной. Последний мог быть особенно доходным, при условии, что управление будет эффективным, цены основных оптовых торговцев – фиксированными, а рэкетирам будет выплачиваться процент прибыли. Куриный рэкет на Вест-Вашингтон Маркет, который стоил Барнету Баффу жизни, оценивался минимум в сто тысяч долларов за год, а несколько лет спустя артишоковый рэкет – основной источник дохода для итальянских банд, поскольку артишоки были неотъемлемым ингредиентом минестроне, – стоил в два раза дороже. Морелло взимали до пятидесяти долларов с каждого грузовика с овощами, въезжавшего в город. Принуждение было жестоким и бескомпромиссным, в чем убедился на своей шкуре несчастный Бафф. Тот, кто пытался обойти картель, контролировавший рынки, быстро обнаруживал, что его транспортные средства выведены из строя или товар испорчен, и полиции практически никогда не удавалось вычислить организаторов этих актов терроризма. Со временем семья Морелло и их конкуренты усовершенствовали свою деятельность, перейдя к трудовому рэкету: они проникли в профсоюзы, пользовавшиеся влиянием на рынках, и усилили контроль над ними. Поскольку рабочие трудились по контрактам, заключенным гангстерами, было относительно просто оказать ощутимое давление на несговорчивых дилеров, организовав забастовку или отдав приказ о проведении постоянных мелких актов саботажа.

Масштаб всех этих операций был значителен. Прачечный рэкет на Манхэттене контролировался тремя крупными корпорациями, договорившимися между собой брать не меньше полутора долларов за сверток белья. Расследование убийства Баффа показало, что «птицеводческий трест» – картель, в который входили более двадцати оптовых торговцев, – собирал по десять долларов с каждого торгового агента на рынке за каждый вагон птицы, ввозимый в Нью-Йорк по железной дороге. Трест обеспечивал свою безопасность, ведя бизнес только с теми мясниками и грузоотправителями, что входили в профсоюз, а его силовые структуры подвергали избиению тех, кто отказывался сотрудничать. Торговые агенты, которые сопротивлялись или жаловались, дополнительно наказывались 6-процентной наценкой на свои покупки, в том числе и низкосортного товара.

Со временем важность рэкета для всех членов клана Морелло значительно возросла. Начало участия первой семьи в таких схемах относится, вероятно, к 1905 году, и в течение примерно пяти-шести лет они составляли лишь часть семейного бизнеса, хотя и приносившую все бо́льшую прибыль. Рэкеты были настолько важны для Морелло, что постепенно в дело были вовлечены братья Терранова. Винченцо, старший из них троих, стал торговать льдом под маркой своей компании «Морелло энд Барберо». В годы, предшествовавшие наступлению эры холодильников, лед был одним из важнейших товаров и единственным способом сохранить продукты питания и лекарства[72]. Те временем Чиро постепенно становился все более влиятельным в сфере овощного рэкета, хотя, надо полагать, по-прежнему работал в лепном бизнесе Бернардо Террановы. Только Ник, младший брат и прирожденный лидер, не играл в этой области семейной деятельности такой роли, о которой остались бы свидетельства. Он определенно был причастен к краже и перепродаже лошадей и повозок, но его реальная роль в банде Морелло делала его гораздо более влиятельным. С годами младший Терранова стал чаще курировать семейный бизнес в целом. А его сводный брат Морелло все больше внимания уделял вопросу о том, как распорядиться всей той наличностью, которую зарабатывала его семья.

Сколько заработал Джузеппе Морелло за годы вымогательств, подделок и разных видов рэкета, невозможно сказать с уверенностью, но очевидно, что это были большие деньги. Уильям Флинн, знавший о предприятиях первой семьи больше, чем кто-либо, полагал, что Люпо и Морелло вдвоем наварили около двухсот тысяч долларов «за несколько лет», причем в эту сумму, видимо, не входит прибыль ряда законных компаний, существовавших на деньги, полученные от их преступной империи. Морелло начал делать вложения такого рода довольно рано – к 1903 году в его активы уже входили спагетти-ресторан на Принс-стрит, где был убит Мадониа, парикмахерская и сапожная лавка на Десятой авеню, а также два дома, которые сдавались жильцам, – и этот портфель регулярно пополнялся. «Когда в руки Морелло попадали деньги, – пояснял Флинн, – он наращивал их, сажая нужного человека в парикмахерскую или обувную мастерскую»; в то же самое время Волк Люпо развивал свой продуктовый бизнес на зависть Маленькой Италии. В те времена, когда обычная семья могла прожить в Нью-Йорке на триста долларов в год, Клешня и его зять были богатыми людьми. Насколько можно судить, в 1903 году состояние Морелло измерялось тысячами долларов, а через четыре года – десятками тысяч.

По информации Флинна, именно Люпо пришла в голову идея нажиться на быстро развивавшемся строительном рынке в городе, который изо всех сил пытался разместить миллион новых иммигрантов, прибывавших каждый год. В строительство шестиэтажного доходного дома, самого распространенного и самого прибыльного типа жилья, требовалось вложить примерно 25 тысяч долларов. В готовом доме насчитывалось двадцать четыре небольшие квартиры, каждую из которых можно было сдавать за 130 долларов в год. Таким образом, застройщик мог окупить свои инвестиции за восьмилетний период, сохранив при этом пользующийся большим спросом актив в виде самого дома.

Поскольку даже нелегальные предприятия семьи Морелло не могли обеспечить достаточного количества средств для оплаты возводимых под ключ многоквартирных домов, Люпо организовал продажу акций вновь созданной строительной компании, а затем получил ипотеку[73] на подходящие участки. Результатом этих действий стало создание «Кооперативной ассоциации Игнаца Флорио среди корлеонцев» – компании, зарегистрированной 31 декабря 1902 года и названной в честь самого выдающегося сицилийского бизнесмена того времени. Настоящий Игнац Флорио, судовой магнат из Палермо, был одним из богатейших аристократов Италии и происходил из семьи, известной совместными делами с Мафией. Однако, по всей вероятности, Флорио оставался в неведении относительно «Кооператива Игнаца Флорио» – и так и не узнал, что на другом берегу Атлантики Морелло наживается на его добром имени.

Согласно уставу, организация обладала скромным капиталом в 1200 долларов, а Люпо не фигурировал в списке директоров компании. Президентом являлся еще один человек из Корлеоне, Антонио Милоне. Морелло был указан как казначей, а в состав совета директоров вошли четыре других человека, все видные деятели сицилийской общины в Маленькой Италии. Акции компании предлагались по два и по пять долларов, и, похоже, к покупке акций не приходилось никого принуждать. Уважения, пусть и неохотного, к деловому чутью Клешни было достаточно, чтобы убедить несколько сотен мелких инвесторов приобрести по одной или две акции на человека.

Большинство объектов «Кооператива» было построено на окраинах города, где землю еще удавалось купить относительно дешево. «Главной целью ассоциации, – объяснял Флинн, – было накопить достаточно средств для возведения двух рядов итальянских доходных домов на 137-й и на 138-й улице, а также на Сайпресс-авеню, в Бронксе». Эти объекты были построены к 1906 году. Было также несколько других проектов. «Кооператив» приобрел участки на 80-й улице, 109-й улице и Бич-авеню. Самым крупным проектом стал ряд многоквартирных домов, построенных на 140-й улице и Ленокс-стрит: для них в конце 1905 года были выданы ипотечные кредиты на общую сумму 120 тысяч долларов.

Некоторые подробности о методах «Кооператива Флорио» известны благодаря тому, что четыре его акции приобрела семья Романо, а Сальваторе Романо – доктор, услуги которого семья получала бесплатно по первому требованию, – позже дал показания перед присяжными на слушаниях, посвященных этой части мошеннической империи Морелло. Мать Романо была первым представителем иной семьи, вложившей в предприятие деньги; она приобрела четыре акции по пять долларов наличными и подарила две из них дочери и сыну. Несколькими годами позже (возможно, в 1906 году), когда акционеры проголосовали за увеличение акционерного капитала почти в двести раз, до 200 тысяч долларов, миссис Романо увеличила свою долю. Представляется сомнительным, что она когда-либо получила отдачу от своих вложений. «Акционеры, – пояснил ее сын, – получали дивиденды каждый раз, когда здание было построено. Они могли вывести эти средства или перевести их для инвестиций в следующий проект ассоциации. Большинство выбирало последний вариант». Миссис Романо была из числа тех, кто просто пускал свои вложения в «Кооператив Игнаца Флорио» на самотек, и на то были причины, поскольку в первые четыре года своего существования ассоциация была очень успешна.

Здания, профинансированные ассоциацией, продавались сразу после окончания строительства. Ни Морелло, ни Люпо не были заинтересованы в том, чтобы стать хозяевами трущоб. В феврале 1907 года они продали три шестиэтажных дома на 138-й улице компании «Хэррис энд Тримбл», а три здания на 140-й улице достались известной домовладелице Терезе Куммел. Обе операции принесли хорошие доходы. Цифры говорят о прибыли в 15 тысяч долларов на 138-й улице и 9 тысяч доларов – на 140-й.

«Кооператив Флорио» сделался крупным бизнесом. Только в 1905–1906 годах Люпо и Морелло взяли ипотечные ссуды на общую сумму 336 тысяч долларов для финансирования десятка строительных проектов – что, в свою очередь, означало, что для обеспечения успеха новой эмиссии акций нужно было приложить значительные усилия. Для продажи акций на сумму 198 тысяч долларов, при новой цене 100 долларов за штуку, было уже недостаточно втюхивать акции в одной Маленькой Италии. Требовалось искать новых инвесторов. Большое количество акций было реализовано за пределами Нью-Йорка – значительную их часть приобрели криминальные партнеры семьи Морелло. К 1907 году, согласно данным Флинна, «держатели акций были по всей стране, до долины Миссисипи на западе и до Мексиканского залива на юге», и многие из них являлись важными мафиози.

Новые акционеры были намного богаче, чем обедневшие корлеонцы, которые скупили грошовые акции ассоциации первого выпуска; они вполне могли позволить себе платить по 100 долларов за акцию. Но, как показало время, они были гораздо менее терпеливыми, чем первые инвесторы Морелло.

Менее терпеливыми и более опасными.

«Кооператив Игнаца Флорио» был призван процветать, когда экономика переживала хорошие времена, но этот бизнес оказался очень чувствителен даже к умеренным экономическим спадам. Землю купили в то время, когда цены были высокими, исходя из предположения, что стоимость будет продолжать расти, а за готовые здания всегда можно будет попросить хорошую цену. Одновременно велись три, а то и четыре строительных проекта: это означало, что резерва наличности практически не было. К тому же (по крайней мере, как докладывал Флинн) Морелло вскоре приобрел опасную привычку тратить остатки средств ассоциации, истощая суммы, доступные для ведения бизнеса на надежной основе.

Депрессия 1907 года, которая опустошила американскую экономику ощутимее, чем любая финансовая нестабильность со времен паники 1893-го, сильно ударила по «Кооперативу Игнаца Флорио». Этот кризис, спровоцированный неудачной попыткой одного финансиста монополизировать рынок меди, в основном был обязан своим быстрым распространением подспудной катастрофической слабости большинства крупных корпораций, и к концу лета цены на акции испытали падение более резкое, чем когда-либо. По мере того как цены падали, финансовые компании по всей Уолл-стрит стали обнаруживать, что у них недостаточно активов для покрытия своих рисков, и одна за другой терпели крах. Финансовые потрясения, вызванные чисто американским бедствием, были настолько серьезными, что их последствия ощущались во всем мире. Таким образом, 1907 год ознаменовал начало одной из первых мировых рецессий.

Во многом благодаря устойчивости Дж. П. Моргана[74], величайшего титана финансового мира того времени, к октябрю 1907 года паника утихла. Но даже Морган при всех своих возможностях не мог предотвратить резкого спада деловой активности из-за финансового кризиса. Иммигрантские общины Нью-Йорка оказались одними из тех, кто пострадал от углублявшегося кризиса в наибольшей степени. Только в Маленькой Италии обанкротились двадцать пять банков, чей крах стоил двенадцати тысячам клиентов всех сбережений. Сотни мелких предприятий вылетели в трубу. Лишь хорошо налаженный и хорошо управляемый бизнес имел шансы на выживание.