Шеф подчеркивал, что осуждение Морелло отправило бы за решетку одного из самых опасных людей в городе. «По моему мнению, к группировке Морелло – Люпо могут привести следы 50 убийств», – писал он.
Легко сказать – трудно сделать. Бюро Секретной службы под руководством Флинна – как и агентству в целом – отчаянно не хватало людей, даже в большей степени, чем Итальянскому отряду. Между 1890 и 1910 годами число агентов Секретной службы, назначенных на службу в отделениях по всей стране, не превышало сорока; в среднем же их было всего двадцать семь человек. Девятеро из них, включая Флинна, были приписаны к нью-йоркскому бюро, что делало отделение на Уолл-стрит единственным за пределами Вашингтона очагом борьбы с преступностью. Но в городе орудовало столько фальшивомонетчиков и ходило столько фальшивых банкнот, что все агенты были постоянно заняты. В этот период манхэттенскому отделению приходилось разбираться с более чем одной пятой от общего числа случаев фальсификации денежных средств в стране.
И Флинн, и его предшественник, Уильям Хейзен, были осведомлены о проблеме в течение многих лет. Еще в 1900 году Хейзен написал в Вашингтон письмо в просительном тоне, информируя штаб-квартиру о том, что нью-йоркскому отделению требуются как минимум стенографист, машинистка и большее количество агентов. К 1903 году мало что изменилось. Во время расследования бочкового убийства люди Флинна работали по шестнадцать часов, спали по четыре часа на диване в кабинете, а затем снова выходили на улицы. Той осенью для наблюдения за магазином Люпо и кафе Индзерилло шеф мог выделить только одного или двух человек, и то на временной основе. Когда, по прошествии нескольких месяцев, признаков возобновления деятельности по подделке денежных знаков по-прежнему не появилось, даже такое наблюдение было свернуто и прекращено.
Однако все это не означало, что Флинн оставил попытки присматривать за нью-йоркской Мафией. Кое-какие данные поступали от осведомителей, набранных в Маленькой Италии, и в отличие от мелких уличных хулиганов, которых Итальянский отряд использовал как подсадных уток, наемники шефа были в основном из бывших фальшивомонетчиков, знавших толк в серьезных преступлениях. Тони Бранкатто, главный человек Флинна в итальянском квартале, был сицилийским портным, который когда-то управлял крупной сетью производства контрафакта. С тех пор как его выпустили из тюрьмы, незадолго до бочкового убийства, Бранкатто, по мнению Флинна, изменился – и теперь снабжал Секретную службу потоком полезной информации, бо́льшая часть которой была выужена из сплетен преступников в итальянских барах.
Помимо осведомителей, на улицах работали агенты, говорившие по-итальянски. В 1903 году нью-йоркское бюро наняло Ларри Ричи (урожденного Риччи) из Филадельфии, который присоединился к Секретной службе в шестнадцать лет в результате эпизода, достойного какого-нибудь бульварного романа: он бежал за мячом, который закатился в подвал, где находилось логово фальшивомонетчиков. Несколько лет спустя в штат вошел еще один человек, знавший итальянский. Оперативник Питер Рубано, гораздо старше и опытнее, стал главным агентом Секретной службы под прикрытием в итальянском квартале, настолько хорошо внедрившись в жизнь района, что в итоге, как записал Флинн, он втерся во внешние круги само́й семьи Морелло. За годы работы и Ричи, и Рубано удалось собрать большое количество полезной информации.
Задачу вербовки способных агентов высокого класса облегчал тот факт, что Секретная служба считалась привлекательным работодателем. Имя, перспективы увлекательной детективной работы и относительно приличная зарплата (от четырех до семи долларов в день – в полтора раза больше, чем у полицейского) в совокупности побудили множество квалифицированных потенциальных агентов подать заявки на доступные должности. Как правило, в списке ожидания директора Уилки было не менее трех тысяч человек, а это означало, что честных высокопрофессиональных оперативников, обладавших нужными качествами, можно было выбирать. А ведь в свое время даже Флинну пришлось ждать своего шанса десять лет. «В Секретной службе, – как-то объяснял шеф любопытному журналисту, – есть специалисты по определенным видам дел. Есть, например, “юрист”, “доктор” и “инженер”. Они могут выдавать себя за юристов, докторов или механиков в зависимости от обстоятельств дела». По инициативе Флинна бюро иногда даже привлекало к сотрудничеству женщин-агентов, что было примечательной и дальновидной политикой, о которой Департамент полиции Нью-Йорка не мог и мечтать. Среди агентов не было продажных, нечистых на руку – и это в то время, когда Департамент полиции тонул в коррупции и почти каждый полицейский брал взятки.
Персонал отдела оперативного учета и контроля, ответственного за ведение записей Секретной службы в Вашингтоне, был столь же высококвалифицированным. Их досье, поддерживаемое в актуальном состоянии и снабженное подробным указателем собрание документов, составляло бесценный ресурс. Штаб-квартира бюро в Вашингтоне располагала Галереей негодяев, которая находилась в комнате 35 здания Казначейства США: в ней были представлены 250 действующих фальсификаторов, а также фотографии и записи еще о десяти тысячах. Дела были набиты образцами подделок, и сотрудники работали над книгами учета, содержавшими сведения о судимостях и точное описание внешности каждого фальшивомонетчика и каждого толкателя, когда-либо арестованного бюро. Все агенты Секретной службы были обязаны представлять ежедневный отчет с подробным описанием своей деятельности по минутам. Имена и данные из этих отчетов тщательно индексировались и снабжались перекрестными ссылками, обеспечивая Флинна и его коллег в других бюро доступом к внушительному объему информации о подделках и их авторах по всей стране.
Все эти ресурсы давали Флинну большое преимущество при наблюдении за Морелло. Когда шеф обнаружил, что банда начала собираться в помещении оптового магазина Люпо, он снял комнату в доме через дорогу. Он также организовал вскрытие и чтение почты, которую доставляли в местный почтовый ящик. Его агенты следовали за Морелло и его людьми, когда те покидали Нью-Йорк, иногда сопровождая свои объекты до Нового Орлеана. Долгие месяцы неослабной детективной работы – часы, проведенные на улицах за наблюдением, и недели, потраченные на сведение воедино всей имевшейся информации о передвижениях банды, ее действиях и контактах, – обеспечивали Флинну точное представление о том, где Морелло находится и что делает.
Когда Мафия сделает свой ход, он будет готов.
7. Семейный бизнес
Тело, привезенное в бруклинский морг, представляло собой немногим более чем пакеты с мясом. Руки и ноги были свалены грудой на одном конце стола, тщательно распиленные в сочленениях и все еще сохранявшие остатки костюма. Туловище и голова лежали на другой стороне. Горло было перерезано, и торс «почти полностью обескровлен», по мрачному выражению судебно-медицинского эксперта. Лицо было настолько изрезано опасной бритвой, что даже не походило на человеческое. Даже Антонио Вакрис, пятнадцать лет прослуживший в полиции Нью-Йорка, никогда до этого не видел столь ужасающих увечий.
Впрочем, характер самих ранений казался знакомым. Нос, губы и язык мертвеца были грубо отрезаны, и все они отсутствовали, что говорило о наказании, обычно применяемом к предателям. Остальные увечья – перерезанное горло и расчленение – служили предупреждением для тех, кто вдруг решился бы поступить подобным образом. Это объясняло, почему тело было выброшено там, где могло быть найдено: упаковано в два свертка из промасленной ткани и брошено на свалке в Пигтауне, запущенном районе Бруклина, населенном в основном итальянцами.
Жертва была молодой и сильной, среднего роста, но одета бедно, без признаков достатка. Присвоение останкам имени обычно было затяжным делом, но когда Вакрис запустил пальцы в карман пиджака, они нащупали конверт, в котором был сложенный лист бумаги. Это было письмо, носившее следы поставленного двумя неделями ранее почтового штемпеля Карини, что на Сицилии, и адресованное неким Антонио Маркиани его сыну Сальваторе в Нью-Йорке. Развернув бумагу, Вакрис прочитал каракули на сицилийском: «Я слышал от нескольких людей, которые вернулись из Америки, что ты постоянно находишься в компании плохих людей из Палермо, – писал старший Маркиани. – Твои отец и мать выражают свою волю, чтобы ты отдалился от них, потому что ни к чему хорошему это не приведет. Если у тебя нет денег, чтобы вернуться, мы вышлем их тебе. Неважно, насколько ты беден. Приезжай домой».
Вакрис положил письмо обратно в конверт. Разделанные останки, лежавшие перед ним, обрели имя. Было очевидно, что Сальваторе Маркиани не успел прислушаться к предупреждению отца. Его мастерски расчлененное тело служило самым очевидным доказательством того, что его смерти хотел кто-то могущественный и мстительный.
Маркиани на момент его смерти в феврале 1908 года было всего двадцать два года, но, как выяснила полиция Бруклина в течение следующих нескольких дней, его прошлое заслуживало интереса. Он прожил в Соединенных Штатах три года, но часто приезжал на Сицилию. У него имелись обширные криминальные связи. В Палермо и окрестностях многие считали, что он являлся членом Мафии. Еще более интригующим обстоятельством стало то, что молодой человек был связан с Джузеппе Фонтаной – мафиозо, которого судили за убийство бывшего главы правления Банка Сицилии, – и с Джозефом Фанаро, рыжебородым человеком из Палермо, который был арестован, как и десяток других, во время следствия по делу о бочковом убийстве. Свою последнюю ночь он провел за игрой в карты с Фанаро. Насколько было известно полиции, Фанаро оказался последним, кто видел убитого живым.
Как выяснил Джо Петрозино, и Фонтана, и Фанаро были связаны с семьей Морелло. Что бы ни сделал Маркиани, чтобы навлечь на себя смерть, – а бруклинская полиция имела несколько предположений на этот счет, – сомнений относительно того, кто это сделал, не оставалось. Все улики указывали на то, что убийство – дело рук Морелло.
Обвинений в связи с убийством в Пигтауне никому предъявлено не было за отсутствием свидетелей и убедительных доказательств, которые обосновали бы подозрения Петрозино. Если тело на бруклинской свалке что-то и доказывало, так лишь то, насколько неумолимо мафиозная семья Морелло укрепляла свои силы в течение тех лет, которые прошли между бочковым убийством и этим новым случаем. В 1903 году власть Морелло простиралась не далее чем на несколько кварталов Маленькой Италии. К февралю 1908 года, когда убили Маркиани, она распространялась на пять районов Нью-Йорка и проникла даже в отдаленный край южного Бруклина, где было обнаружено тело.
Эта власть имела действие только в итальянских районах города. Но даже в тесных пределах Маленькой Италии продолжали существовать конкурирующие банды. Они варьировались от маленьких групп вымогателей-любителей до нашумевшей банды «Пять углов», возглавляемой Полом Келли (итальянцем, взявшим ирландское имя), которая в свои лучшие времена насчитывала, как утверждалось, тысячу двести человек. К 1903 году разросшиеся, но недисциплинированные банды, такие как «Пять углов», начали уступать свои позиции более сплоченным, не столь крупным и гораздо более высокоорганизованным группировкам преступников, и на то были причины. Лидер «Пяти углов» знал толк в своем деле – но, кроме него, способных людей в банде практически не было. Ее сила заключалась в неразличимой массе туго соображавших, необразованных, жестоких уличных громил, доходы которых были мизерными для их численности и практически полностью состояли из добытого в грабежах и мелких кражах. В отличие от них, семья Морелло была более дисциплинирована, более беспощадна и делала деньги куда эффективнее на своих гораздо более дерзких преступлениях. Мафия затмила «Пять углов» к 1905 году, когда Келли со своей стремительно распадавшейся бандой был вынужден бежать на север, в Гарлем, и искать защиты у Морелло. Клешня принял гангстера на 116-й Ист-стрит и сдал ему квартиру в доме, которым владела семья Морелло.
Залогом эффективности семьи Морелло были ее руководство и дисциплина. Морелло был непререкаемым главой банды, его приказы выполнялись беспрекословно, а Люпо стал его успешным заместителем. Их власть зиждилась на готовности убивать. Многие годы полиция приписывала Морелло длинный список убийств, начиная, по мнению Петрозино, со смерти Майера Вайсбарда, торговца ювелирными изделиями, чье тело было обнаружено в январе 1901 года в доках Нью-Йорка втиснутым в чемодан. Зубы Вайсбарда были выбиты, а горло перерезано – видимо, за бесстыдное требование платы со своих итальянских клиентов, поскольку вместе с ним в пропитанном кровью чемодане были найдены непроданные товары на сумму триста долларов. Годом позже похожий лютый конец встретил итальянский банкир Луис Троя, считавшийся самым богатым человеком в Гарлеме: он был забит до смерти в здании своей фирмы. Полный список смертей насчитывал гораздо больше имен. Люпо и Морелло не были единственными членами Мафии, прибегавшими к такому средству, как убийство, – по крайней мере, с точки зрения Петрозино. Винченцо Терранова, старший из сводных братьев Клешни, проходил как главный подозреваемый в деле об убийстве «Алмазного Сэма» Сики, парикмахера и игрока, застреленного на улице в Гарлеме в начале 1908 года. Ник и Чиро Терранова не брезговали убийствами женщин. Так, они замышляли задушить бывшую подружку еще одного гангстера, когда обнаружилось, что она узнала подробности некоего убийства, осуществленного семьей Морелло.
В основном убийства совершали не те люди, которые отдавали соответствующие приказания. Инструкции передавались от главных членов банды к второстепенным, от которых требовалось спланировать, выполнить задуманное и взять на себя все связанные с этим риски. Мужчинам, принятым в семью Морелло или посвященным в конкурирующие с ней общества (например, Каморру), сообщалось, что от них потребуется беспрекословное подчинение, в том числе совершение убийств по приказу. «Иногда, – объяснял неаполитанец по имени Ральф Даниэлло, один из очень немногих, свидетельствовавших в суде относительно методов первых банд из американцев итальянского происхождения…