– Может быть, когда-нибудь вы это узнаете, – отвечал Чекала. – Как мы можем быть уверены, что вам нужно узнать это именно сейчас? Вам нужно подождать, пока нас все не устроит.
С этими словами он и Чина забрались в груженую повозку. Они помогли взобраться в нее Комито и Катрине и, с Ником Сильвестром на козлах, отбыли в направлении нью-йоркских доков.
«Это был странный ответ на естественный вопрос, – размышлял печатник…
…и я не стал заострять на нем внимание. Но я старался внимательно смотреть и слушать, что скажет [Чина]. Я сразу понял, что он был из низшего сословия и крайне необразован. Это был первый раз, когда произошло нечто такое, что заставило меня подумать, что Катрина была права, утверждая: “Все не так, как они говорят”».
Теперь, когда у Комито пробудились подозрения, и вправду было о чем беспокоиться. Он отметил, что маркировка на багаже гласила не «Филадельфия», а «Хайленд, штат Нью-Йорк». Данную нестыковку Чекала отмел сразу, объяснив, что это просто остановка на их пути. Кроме того, Комито и Катрину ни разу не оставили наедине друг с другом надолго, и они не имели возможности поговорить. Когда все садились на паром, отправлявшийся вверх по Гудзону, стало ясно, что путешествовать придется ночью.
– Во сколько мы будем в Филадельфии? – спросил я, по-прежнему недовольный поворотом, который принимало дело, и его уклончивыми ответами.
– Сегодня вечером, около восьми часов, – ответил [Чекала] и посмотрел мне прямо в глаза.
– А разве обязательно приезжать вечером?
– Так лучше, потому что никто не увидит, что мы делаем, и ничего никому не придется объяснять.
– А зачем вообще надо будет что-то объяснять? – смело спросил я, решив все прояснить. – Мы ведь не делаем ничего неподобающего, не так ли?
– На этот вопрос, Комито, я не отвечу тебе сейчас, – прошептал, если не прошипел он. – Ты лучше послушай, что я скажу. С этого момента делай то, что прикажут. На кону твоя жизнь!
И он сделал мне знак, вселивший ужас в мою душу. Приставив палец ко лбу и проведя им слева направо, затем он опустил его и, проведя поперек горла, издал характерный звук, будто перерезая горло свиньи.
Комито ненадолго оставили одного на палубе, но Чекала вскоре появился снова, на этот раз открыто заявив, что у него не хватит денег, чтобы оплатить всем проезд. У Комито не было ни цента, а у Паскуццо нашлась пятидолларовая банкнота, которую она спрятала в чулке. Под напором Чекалы она достала купюру и передала ему. Чекала выхватил банкноту. «Я знал, что она у вас есть, – ледяным тоном заметил он. – Хотел проверить, солжете ли вы».
Когда Чекала в очередной раз удалился, Комито выразил возлюбленной свое возмущение. Она не должна была признавать, что у нее есть деньги, посетовал он. Но «со своей обычной проницательностью» Катрина сказала, что, как ей кажется, в квартире за ней подсматривали – в том числе и тогда, когда она задирала юбку, чтобы спрятать банкноту.
Потеря пяти долларов была ощутимой, и Комито с Катриной это понимали. Они плыли на север навстречу надвигавшейся зиме в неизвестное место назначения в компании подозрительных личностей, для выполнения пусть неизвестной, но уж точно незаконной работы – как подозревал Комито, для печати порнографии. И сейчас они остались без гроша, без возможности защитить себя, если им вдруг выдастся возможность бежать. «Я сидел как вкопанный», – вспоминал Комито.
Моя отвага улетучилась, и я больше не задавал вопросов. Тысяча и одна мысль пульсировала у меня в голове. Меня осенило, что все эти уловки были частью плана, чтобы заманить меня в ловушку. Я сердцем чувствовал, что… они хитрили и уже завели меня так далеко, что найти путь назад будет очень трудно.
Мы вернулись обратно в крытое помещение. Вскоре, с миллионом ужасных мыслей, роившихся в моей голове, я заснул.
Чекала снова солгал. Было около часа ночи, когда паром пришвартовался к пристани в безлюдном месте далеко вверх по Гудзону. Погода к тому времени совсем испортилась. Хрустящий иней покрыл землю. Деревья стояли голые. По обе стороны реки теснились холмы. Через некоторое время поднялся ветер, и в лицо полетели снежные хлопья. Комито внимательно слушал, как кто-то из экипажа выкрикивал название места, где они высадились. «Услышать слово “Филадельфия” мне не удалось», – заключил он.
В действительности они были в Хайленде, крошечной фермерской деревушке в пятидесяти милях вверх по Гудзону, и направлялись на север, удаляясь от Филадельфии с той самой поры, как выехали из Нью-Йорка. Комито и Катрина, по-прежнему не понимая, куда едут, позволили отвезти себя на ферму Чины, что находилась в часе езды. Там они переночевали, а затем их отправили в другое место, на этот раз принадлежавшее шурину Чины, мафиозо из Тампы по имени Винченцо Джильо. Чекала вскоре исчез – уехал назад в Нью-Йорк, как сказали Комито, – и пара прождала здесь бо́льшую часть месяца. Лишь 8 декабря 1908 года Чина и Джильо снова загрузили повозку. Чина взял поводья, и печатник со своей спутницей углубились в окрестный лес.
Теперь Комито и Катрина понимали, что едут не в Филадельфию, но не знали, где находятся. Они никак не ожидали, что заберутся в такую глушь, и пустынная местность и отсутствие человеческого жилья их пугали. «За полчаса самой мерзлой езды в моей жизни, – месяцы спустя вспоминал Комито, – мы забрались так далеко в сельскую местность, что домов больше не было, только деревья и дорога». Они двигались все дальше; тряска сквозь лабиринт голых деревьев продолжалась еще два часа, в течение которых телега все стонала под тяжестью груза, а лошадь спотыкалась и скользила на льду, пока они наконец не достигли пустынного места за поворотом дороги, откуда за деревьями можно было разглядеть небольшой каменный дом. Он стоял на совершенном отшибе. Вокруг не было ни других домов, ни признаков движения по неезженой дороге – никого и ничего, грубо заверил их Чина, только почтовая повозка, проезжавшая раз в день. Печатник так и подскочил на своем сиденье, когда Чина сказал: «Вот тут ты и будешь жить, друг Комито».