В трехэтажном каменном доме было холодно и неуютно. В нем было шесть помещений: кухня и кладовая на первом этаже, рабочий кабинет и две маленькие спальни этажом выше и, наконец, чердак под самой кровлей. Однако не было ни отопления, ни света, ни водопровода, ни столов, ни стульев, ни еды – ничего, кроме двух разваливавшихся кроватей, печатного станка, который Чекала купил в Нью-Йорке, и багажа, привезенного с собой. Джильо поставил на кухне небольшую плиту и постарался починить сломанные кровати.
Комито подумал о том, как бы сбежать, но сразу осознал, насколько это будет сложно. У него по-прежнему не было ни денег, ни одежды, которая понадобилась бы, чтобы пересечь этот суровый край. Он не знал, где находится и как добраться до ближайшего города или деревни. Кроме того, Чина сказал им, что он и Катрина будут в каменном доме не одни. Поначалу это заверение казалось утешением, но теперь Комито понял, что дело здесь в другом. Те, кто составит ему компанию, будут следить за ним.
На следующее утро появился еще один человек с телегой, груженной керосином для плиты и провизией: сотней фунтов картошки в мешке, мукой, черным хлебом грубого помола, растительным маслом, копченой рыбой, томатным соусом и макаронами. Продукты были хорошего качества, и их было много, но это лишь сильнее опечалило Комито. Запасы на несколько месяцев подразумевали долгое пребывание в лесу.
Он все еще не имел представления, что́ от него требовалось. Он обшарил рабочий кабинет, но не нашел ни шрифта, ни форм, ни пластин. Чем бы ни было то, над чем работали Чина и Чекала, подумал он, это наверняка еще находилось в Нью-Йорке.
В безвестной квартире в северной части Бронкса, вдали от глаз Секретной службы, Антонио Милоне сидел в маленькой комнате, из которой он сделал импровизированную фотостудию. Он тщательно собирал комплект тонких цинковых листов. Справа от него была неглубокая ванночка, заполненная азотной кислотой и квасцами; рядом стояла емкость, содержавшая тщательно приготовленную смесь из других химикатов. Настало время травить печатные формы.
Милоне был замкнутым человеком, ценившим уединение. Он редко имел дело с другими членами нью-йоркской Мафии, а большинство даже не знали о его существовании. Только сам Морелло и горстка его доверенных сподвижников знали, где жил цинкограф, и лишь немногие из них понимали его истинное значение для первой семьи. Милоне был тем человеком, который делал для Морелло деньги. В течение нескольких лет, в качестве президента «Кооператива Игнаца Флорио», он курировал отмывание нелегальных доходов семьи, управляя ее инвестициями в расширявшийся портфель законных предприятий. Не менее важным, с точки зрения Морелло, было то, что его друг знал, как делать деньги в буквальном смысле. Милоне был опытным цинкографом и умелым печатником, обладавшим твердой рукой, столь необходимой для подделки денежных знаков. Он был первым, к кому обратился Клешня, когда вынужденно вернулся к бизнесу по производству зеленого товара.
Милоне попросили протравить два отдельных набора печатных форм, с помощью которых можно было изготовить два вида денежных знаков. В первом заказе фигурировала канадская пятидолларовая банкнота, которая печаталась пятью цветами, – это означало, что нужно было изготовить пять пластин. Во втором – трехцветная двухдолларовая банкнота США, весьма распространенная купюра; выбрали ее, скорее всего, потому, что ее номинальная стоимость была достаточной, чтобы оправдать риск подделки, но не настолько высокой, чтобы привлечь внимание при сбыте в магазинах и барах. Пятидолларовая же, несмотря на ее дополнительную сложность, была выбрана потому, что ее оказывалось легче сбыть. Во-первых, большинство американцев в глаза не видели канадских банкнот, и любые недочеты печати имели высокие шансы остаться незамеченными. Во-вторых, канадская валюта была лишена одного из основных средств защиты, используемых в Соединенных Штатах. Американские денежные знаки печатались на бумаге особого сорта, в состав которой входили шелковые нити, идущие по всей длине. Их можно было запросто заметить, рассматривая банкноту на просвет, и практически невозможно подделать. В канадской же валюте шелка не было.
Техника, которую Милоне использовал для травления пластин, получила название фотогравировки. Он начинал с того, что выбирал идеальный образец подлинной банкноты. Затем клал его на горизонтальную поверхность и фотографировал. После этого он окунал один из цинковых листов в ванночку с азотной кислотой, раскладывал этот лист и покрывал его составом из емкости с химикатами – смесью нашатырного спирта, гидроокиси аммония, яичного белка и воды. Этой смеси, очень чувствительной к свету, он давал высохнуть.
Следующей задачей Милоне было перенести на пластину негатив фотографии. С величайшей осторожностью он помещал инвертированное изображение на обработанную пластину, прижимал ее и скреплял пластину и негатив. Потом он помещал все это в большой ящик, напоминавший аппарат для контактной печати[76], и закрывал крышку. В ящике находилась мощная дуговая лампа. Милоне включал аппарат и ждал. Дуга внутри ящика освещала негатив, и в тех местах, где свет проходил через фотопленку, раствор аммония затвердевал на пластине.
Экспозиция составляла минуту или две. Выключив лампу, Милоне удалял пластину, клал ее перед собой на стол и очень осторожно наносил на нее тонкий слой чернил. Затем он несколько раз промывал пластину холодной водой. Вода вымывала незатвердевший раствор аммония везде, где негатив заслонял его от света. Милоне стряхивал последние капли и шлифовал пластину, так что она начинала блестеть. Теперь на меди было нанесено точное негативное изображение канадской пятидолларовой банкноты, каждый штрих которой был зафиксирован светом дуговой лампы.
Последний шаг в процессе изготовления печатных форм был самым сложным и требовал мобилизации всего опыта Милоне. Пластина возвращалась в ванночку с кислотой, чтобы поверхности, предназначенные для печати, можно было протравить. Предотвращая попадание раствора под линии изображения, Милоне осторожно присыпал поверхность пластины порошком, известным как «кровь дракона»: смолой, замедляющей действие кислоты. Фальсификатору приходилось повторять тонкий процесс извлечения пластины из кислотной ванны, ополаскивания, покрытия чернилами и присыпания с полдюжины раз, прежде чем травление было завершено. После этого Милоне при помощи увеличительного стекла исследовал каждый миллиметр пластины на предмет ошибок. Штрихи, требовавшие углубления или корректировки, приходилось прорезать вручную.
Фальшивомонетчик закончил свою работу к середине декабря. Милоне осторожно обернул восемь пластин тканью и газетами. Они были готовы к использованию.
Снег окутал леса к западу от Хайленда. Он лежал вокруг дома слоем в два фута и упирался насыпями в стены. Комито потерял всякую надежду на побег. Ему нечего было делать – «те дни казались годами», – и он беспокоился о Катрине, которая взвалила на себя всю стряпню и работу по дому, и теперь у нее поднялась температура. Он почти почувствовал облегчение, когда утром 15 декабря раздался стук в дверь. С порывом снежного вихря вошли Чекала и Чина. Они принесли еще съестных припасов. Из кармана Чекалы высовывался сверток ткани.
«Дон Антонио, – сказал Чекала, – пройдемте наверх. Надо поговорить».
Они поднялись в комнату, где стоял печатный станок, и Чекала развернул сверток с печатными формами.
– Вот работа, которую нам нужно выполнить, – сказал он. – Вот формы. Посмотрите на них. Если никто об этом не узнает, мы скоро станем богатыми.
Комито сразу понял, что речь идет о подделке денег и что дело обстоит куда хуже, чем он мог предположить.
– Эта работа не для меня, – беспомощно запротестовал печатник. – Это очень сложно. Я даже не знаю, как подготовить станок.
– Вы должны ее сделать, – голос Чекалы стал жестким. – Вам придется. Если вы этого не сделаете, вашу жизнь отнимут, и никто не узнает о том, когда и где это произошло. Вас никогда не найдут.
Комито изо всех сил старался сохранять спокойствие. Он объяснил, что формы были слишком малы для станка. Их нельзя было напечатать, если только не установить их на уплотнительных насадках, а таковых в доме не нашлось.