Комито с несчастным видом слушал рассказ Чекалы. Сицилиец говорил примерно десять минут, разъясняя, что и как требуется сделать. Уже было закуплено сто тысяч листов бумаги разного качества и разных размеров. Были приобретены подходящие чернила. Он лично помогал их смешивать.

Комито оставалось только сидеть и кивать головой. Он сказал, что сделает все, что в его силах.

На то, чтобы достать насадки, ушло пять дней. Когда Чекала вернулся в каменный дом, его сопровождал незнакомец.

Новопришедший был высок и мускулист, с проседью в волосах. Ему было за сорок, как предположил Комито, и он «явно был сицилийцем знатного происхождения», поскольку хорошо одевался и носил дорогие ювелирные украшения. Чекала представил его как Цу[77] Винченцо – «дядю Винсента» – и объяснил, что тот приехал помочь с печатью банкнот. Когда-то незнакомец управлял небольшим банком на Элизабет-стрит. Он был «очень способным», добавил Чекала, и к нему можно было обратиться за советом, когда его и Чины не будет поблизости. С Цу Винченцо число жильцов дома увеличилось до шести.

Прибытие насадок означало, что откладывать печать больше не оставалось причин, и той же ночью была напечатана пробная партия – правда, лишь после того, как Комито в очередной и последний раз попытался протестовать и в полной мере испытал на себе крутой нрав Чины. В канун Рождества мужчины работали без перерыва до рассвета. Только к восходу солнца они наконец нашли подходящий оттенок зеленого цвета для канадской пятидолларовой купюры. В полдень Чекала и Чина отобрали лучшие образцы и выехали в Нью-Йорк, где банкноты должны были быть «показаны тем, кто их оценит», и через три дня вернулись, на сей раз с указаниями напечатать новые пробные образцы в более темном цвете.

Работа над пробными отпечатками поддельных банкнот продолжалась в течение первой недели января 1909 года. К облегчению Комито, бо́льшую часть времени Чекала и Чина отсутствовали в каменном доме, предоставив Джильо и Цу Винченцо ему помогать. Вскоре трое мужчин выработали неизменный порядок действий – смешивание чернил, печать пробников, настройка станка, – и действия эти производились по большей части в тишине. Те нечастые разговоры, которые случайно слышал Комито, только лишний раз убеждали его говорить как можно меньше. «Они рассказывали такие истории, от которых меня трясло, – вспоминал печатник, – грубо хохотали и хвастались, сколько [денег] выманили у кого-то или как ловко ушли от карабинеров в Старом Свете или от глупых полицейских здесь».

К тому времени Комито уже понял, что в Хайленд его доставила хорошо организованная группа преступников. Из бахвальства Чины и россказней Джильо и Цу Винченцо он узнал, что у большинства людей, удерживавших его здесь, имелись судимости на Сицилии. Но он пока не представлял, кто эти люди и к каким сообществам или бандам они принадлежат. Он предполагал, что они были членами Черной руки, той самой группы, от дел с которой его так настойчиво предостерегал в свое время дядюшка, и не находил аргументов, опровергавших эту теорию, до тех пор, пока в один прекрасный день в январе, в отсутствие Джильо, Цу Винченцо не поведал печатнику историю своей жизни.

«Пока мы работали, – вспоминал Комито…

…дядя Винсент рассказал такое, чего мне никогда не забыть. Он сказал, что занимался скотоводством в родном городе. Однажды, когда он был в поле, к нему подошли два человека и сказали, что хотели бы купить быков. Он захотел узнать, хватит ли у них денег, и потому сказал, что не станет говорить о делах, если этот разговор не будет подкреплен чем-нибудь посущественнее. В ответ один из них показал деньги. Тогда, без единого слова и безо всякого предупреждения, дядя Винсент вскинул свое ружье и застрелил того человека на месте. Его напарник побежал, а он бросился за ним и преследовал его некоторое время. Когда он нагнал его, тот человек встал на колени и умолял о пощаде. Дядя Винсент взял ружье за ствол, размахнулся и “разбросал мозги дурака по полю”. Убив их обоих, он вернулся к своей первой жертве, разрезал ее одежду и забрал 250 лир».