Фальшивомонетчики являли собой странную, разношерстную компанию. Морелло нашел итальянца из Нью-Джерси, знавшего, как изготавливать печатные формы, и молодого сицилийца по имени Калоджеро Маджоре, который был ответственным за сбыт банкнот. Маджоре, выглядевший моложе своих двадцати лет, работал гладильщиком рубашек в прачечной и не имел судимостей, что было решающим преимуществом в глазах Морелло. Покупателей надлежало искать с помощью более опытного в этом деле итальянца, уличного торговца, известного в окрестностях 106-й улицы как Линго-Бинго. Также в банде состояли еще по меньшей мере двое сицилийцев. Остальными же людьми Морелло были ирландцы под предводительством владельца закусочной в Бруклине, известного как Коммодор, и видавшего виды жулика по имени Генри Томпсон, получившего в свое время прозвище «Пижон» за свой изящный вкус в одежде. Тот нанял еще восемь-десять шняготолкателей, которым было сказано, что они могут купить столько поддельных банкнот, сколько им вздумается, со скидкой 60 процентов. Поскольку печатные формы, которые Морелло заказал у своего друга-печатника, обернулись пятидолларовыми банкнотами с «головой генерала Томаса[62]», подлинные образцы которых впервые были напечатаны в 1891 году, продавцы должны были раздобыть два настоящих доллара на каждую приобретаемую ими пятидолларовую подделку.
Клешня был очень осторожен. Маджоре и другие итальянцы знали, где готовится операция по подделке денег, но те, кто заслуживал меньшего доверия, как, например, ирландские толкатели и даже Коммодор, оставались в неведении относительно столь важной подробности; они встречались и разговаривали с Маджоре или с Линго-Бинго на улицах. Бо́льшую часть «плохих денег» нужно было сбывать подальше от 106-й улицы. Самые надежные люди Пижона Томпсона – три мелких мошенника, находившихся на мели, – получили приказание работать в пляжных развлекательных заведениях Лонг-Айленда, где магазины и рестораны были открыты допоздна, а работники за прилавком – слишком заняты, чтобы проверять купюры на подлинность.
Еще одним потенциальным источником проблем являлась горничная, которую Морелло нанял готовить и прибираться. Это была ирландская девушка по имени Молли Кэллахан, дочь подруги Пижона Томпсона. Парень Молли, Джек Глисон, был на второстепенных ролях в банде, и Морелло, видимо, решил, что ей можно доверять. Однако на всякий случай девушке наказали держаться подальше от той комнаты, в которой хранились станок, формы и другое производственное оборудование.
В течение нескольких месяцев приготовлений дела у Клешни шли как надо. Были вытравлены две медные пластины и закуплена бумага, похожая на ту, что использовалась для печати настоящих пятидолларовых банкнот. Экспериментальные листы прогоняли на печатной машине и краски смешивали до тех пор, пока не были получены более-менее подходящие цвета. Морелло казался удовлетворенным; он объявил, что распространение поддельных купюр начнется в новом году.
И тут в один прекрасный день в конце декабря 1899 года пытливый ум Молли Кэллахан все-таки взял верх над здравым смыслом. Прибираясь в квартире, она заметила станок. Что именно на нем печатали, до сих пор было для нее тайной, разгадки которой не знали ни ее мать, ни любовник. Не в силах сдержать любопытство, девушка подождала, пока в квартире, по ее мнению, никого не осталось, и прокралась в запретную комнату.
В свертке находились печатные формы. Кэллахан приоткрыла его. Ее глаз уловил медный отблеск и аккуратно вытравленные буквы и цифры, знакомые ей по пятидолларовым купюрам. А еще – легкое движение в направлении двери.
Молли обернулась и едва не вскрикнула: на нее смотрели самые черные глаза, которые она когда-либо видела.
Исчезновение служанки Морелло на пороге нового столетия осталось незамеченным для всех, кроме ее ближайших родственников; на улицах Нью-Йорка всегда были тысячи беглецов. Мать Кэллахан, опасаясь худшего, сообщила об исчезновении дочери в полицейский участок на 104-й Ист-стрит, и полиция начала обычное расследование. Никто из тех, с кем они говорили, не имел представления о том, куда пропала горничная, – никто, кроме Джека Глисона, с которым Молли делилась некоторыми подозрениями относительно своего таинственного нанимателя. Глисон был уверен, что его девушку убили, но он слишком боялся Клешни, чтобы сказать об этом вслух, а итальянцы, которых допрашивали полицейские, выразительно пожимали плечами и сожалели, что не могут помочь. Квартиру на 106-й улице проверили, но ничего не нашли. Станка там уже не было.
К марту Морелло возобновил производство контрафакта. Этот бизнес все еще оставался небольшим – было напечатано около двухсот пятидолларовых банкнот. Фальшивые купюры, каждая обернутая в газету, продавались шняготолкателям партиями по три-четыре штуки. В то время пять долларов были суммой, вдвое превышавшей дневной заработок заводского рабочего, и с прибылью около двух долларов с каждой бумажки даже две сотни банкнот могли принести приличный доход.
В удачные дни торговля поддельными банкнотами не была сопряжена с высоким риском. В магазинах и барах, где их сбывали, они редко подвергались проверке, а если подделка все же обнаруживалась, толкателю часто достаточно было извиниться, сказать, что он понятия не имеет, как у него оказалась эта купюра, и заменить ее настоящей. Случались, однако, и ситуации, которые чуть не привели к провалу. Так, 23 мая был задержан Эдвард Келли, один из людей Томпсона, когда он попытался сбыть банкноту Морелло на 46-й Ист-стрит в пределах слышимости патрульного. Мэри Хоффман, хозяйка магазина одежды, в который зашел Келли, позвала полицию, и констебль Бакманн из местного участка появился прежде, чем ирландец успел ретироваться. Келли, пытавшийся купить пару подштанников, был арестован, но хранил молчание. Его отвезли в ближайший участок. Он настаивал на том, что выиграл фальшивую банкноту в кости, и не сказал ничего, что могло бы навлечь подозрения на его сообщников. Несколькими днями позже Келли был выпущен под залог и сразу же вернулся к продаже банкнот.
Не далее как 31 мая 1900 года дела у банды Морелло пошли из рук вон плохо. Стоял приятный, теплый летний вечер, и курортная зона на Ист-Ривер со стороны района Квинс была заполнена отдыхающими – идеальные условия для сбыта фальшивок. Трое людей Пижона Томпсона – Келли, Чарльз Браун и Джон Даффи – работали в развлекательных заведениях на пляже Норт-Бич, подсовывая банкноты на аттракционах и в ресторанах. Чтобы свести риск к минимуму, каждый имел при себе только одну банкноту Морелло в пачке настоящих. Четвертый член банды, Том Смит, черноусый ночной сторож, околачивался на соседней улице. Он работал «носильщиком болванок» – человеком, который держал при себе кипу банкнот, не пытаясь их сбыть. В теории все было хорошо: если кого-либо из людей Томпсона схватят, у него найдут только одну поддельную банкноту, и дерзкие масштабы операции Морелло останутся скрыты от полиции.
Около 22:00 владелец одного из ресторанов еще раз бросил взгляд на пятидолларовую банкноту и распознал в ней подделку. Келли, предъявивший ее в качестве платы за тарелку устриц стоимостью пять центов, попытался уладить дело словами, но безуспешно. Вместо этого хозяин заведения вызвал нескольких полицейских, чтобы задержать его, а когда кто-то сказал, что тот пришел вместе с Джоном Даффи, Даффи тоже был арестован.
Том Смит, носильщик болванок, сбежал, но обыск всех аттракционов и ресторанов в прибрежной зоне вытащил на свет Чарльза Брауна, третьего члена группы Пижона Томпсона. Все три толкателя были доставлены в здание 74-го участка, зарегистрированы и помещены в камеры на ночь. Следующим утром полиция позвонила в кабинет Хейзена, и заключенные были переведены в контору судебного исполнителя в Бруклине. К тому времени как туда в середине дня первого июня прибыл помощник оперативника Тиррелл, один из людей Хейзена, все трое были допрошены и каждому был назначен залог в три тысячи долларов.
Если бы дело о шайке фальшивомонетчиков Морелло оставалось исключительно в ведении полиции, то его расследование могло бы на этом и закончиться, но Секретная служба действовала иначе. Хейзен не был заинтересован в том, чтобы совсем убрать с улиц таких незначительных личностей, как Келли. Он понимал, что по-настоящему важно было отследить путь банкнот к тем, кто их напечатал, и захватить печатный станок.
Прежде всего нужно было убедить хотя бы одного из задержанных начать говорить. Тиррелл сделал это грамотно, проверив данные о судимостях и вызвав на разговор Чарльза Брауна отдельно от остальных. Браун был ранее судим за воровство – он отсидел четыре года в тюрьме Синг-Синг, – и ему совсем не хотелось возвращаться за решетку. Соблазнив Брауна тем, что Секретная служба сделает ему поблажку, Тиррелл получил полное признание. Браун назвал имена, и благодаря его показаниям агенты «сели на хвост» Пижону Томпсону в окрестностях его излюбленных мест обитания на Ист-Сайде.
В течение короткого времени оперативники Хейзена втерлись в доверие Пижона и его сообщников. Двоим сотрудникам Секретной службы, изображавшим потенциальных покупателей поддельных банкнот, удалось подслушать, как ирландские члены банды Морелло обсуждали инцидент на Норт-Бич, возлагая вину за аресты на беззаботность Брауна и его подельников; перед отъездом из Нью-Йорка трое мужчин основательно набрались. Томпсон, у которого оставалось еще шесть банкнот Морелло, продал одну агентам. Через несколько дней люди Хейзена посетили Келли в тюрьме и с его помощью получили некоторое представление о том, где мог находиться печатный станок.
Тем не менее для того чтобы проникнуть в глубины банды Морелло, потребовалось время. Агенты потратили неделю на то, чтобы установить личность Калоджеро Маджоре, и все еще не могли с уверенностью сказать, кто стоял за молодым сицилийцем, когда Хейзен отдал приказ схватить как можно больше участников банды. Утром в субботу 9 июня четыре оперативника задержали Пижона Томпсона, Джека Глисона и несколько их сообщников. Глисон заговорил сразу же, будто почувствовав облегчение от того, что может наконец поделиться своими подозрениями относительно исчезновения Молли Кэллахан. Зная, что слухи об аресте быстро распространятся по району, оперативник Бёрк направился прямо в любимый салун Маджоре на 106-й Ист-стрит. В надежде заманить молодого сицилийца в ловушку, он предложил купить подделок на двадцать долларов. Маджоре вышел из бара за банкнотами и был арестован на углу.
Только теперь, в последний момент, сотрудники Секретной службы узнали о Морелло. Арест Клешни состоялся благодаря скорее везению, чем выводам агентов. Джек Глисон стоял у салуна на 106-й улице, рассказывая оперативникам Хейзена то немногое, что он знал о Морелло, когда вдруг заметил, что его работодатель торопливо переходит дорогу. Клешня притаился в темном проеме бара, наблюдая за Маджоре, и попытался сбежать, когда понял, что его человек арестован. В 14:15 агенты Бёрк и Гриффин схватили его на углу Второй авеню и 108-й Ист-стрит.
Морелло был доставлен для регистрации в полицейский участок на 104-й улице. Это было то же здание, в котором шестью месяцами ранее Маргарет Кэллахан сообщила о том, что ее дочь пропала, и первый арест Морелло со времени его прибытия в Соединенные Штаты. У Морелло оказалось 26 долларов 39 центов подлинными деньгами – и ни одной подделки. Хейзен и его агенты быстро поняли, что убедительных доказательств против него очень мало. Глисон был единственным членом банды, который мог опознать ее главаря. Остальные фальшивомонетчики отказались выдать его – из верности ли, из страха ли, – а без станка и печатных форм, которые так и не были обнаружены, доказать, что банкноты «с генералом Томасом» изготовил именно Морелло, было невозможно. К счастью для Клешни, американские законы также запрещали осуждение преступников только на основании показаний сообщников.
Хитрость Морелло, проявившаяся в том, что он дистанцировался от своей преступной деятельности, – каковой практики он придерживался на протяжении всей своей карьеры – проявилась в полной мере, когда он и другие члены банды предстали перед судьей Томасом в федеральном окружном суде. Калоджеро Маджоре, едва вышедший из подросткового возраста, был признан главарем банды и приговорен к шести годам заключения в Синг-Синге. Брауну дали три года, Келли – два. С Морелло обвинения были сняты, и он был отпущен на свободу. Он оказался на волосок от гибели и знал это.