Матранга решительно отрицали эту информацию, рассказав новоорлеанской газете
Поначалу никто в Новом Орлеане не придавал значения подобным россказням, и только в мае 1890 года Дэвид Хеннесси оказался лично вовлечен в противостояние группировок портовых грузчиков. В том месяце ожесточенные конфликты между ними наконец вышли за пределы итальянского квартала, когда группа рабочих Матранги глубокой ночью попала в засаду на улице в районе доков. Три человека получили в перестрелке тяжелые ранения, а Тони Матранга, раненный в колено, лишился большей части правой ноги. Хеннесси начал расследование, и когда его люди обнаружили доказательство причастности Провенцано, он отправил Джо и троих его братьев за решетку и объявил, что вышлет обе семьи скопом обратно в Италию. Также начальник полиции разослал письма с запросом информации о Джозефе Макеке, судоходном магнате, который подписал контракты с братьями Матранга. Макека в детстве был сиротой, и его приняла мальтийская семья, но происходил он из семьи сицилийской.
То было летом. Теперь же, в октябре 1890 года, расследование Хеннесси было окончено, и ожидалось, что он даст показания на судебном процессе над Провенцано по делу о нападении. По словам двух мужчин, хорошо знавших начальника полиции, он собрал свежую информацию против братьев Матранга в виде пачки изобличающих стенограмм из Италии и «большое количество свидетельств против Джо Макеки, которого он считал нарушителем порядка». Джордж Вандервоорт, секретарь Хеннесси, слышал, что начальник выступил против Макеки с частью этой информации и угрожал ему тюрьмой штата. По словам Вандервоорта, Макека и Матранга были напуганы расследованием Хеннесси и готовы к жестким ответным действиям. «Он копнул их дела глубже, чем когда-либо осмеливался кто-либо посторонний, – говорил секретарь, – и придя ко мне, он сказал, что имеет такие свидетельства, которые позволят искоренить Мафию в этой стране. У него были неопровержимые факты, которые позволили бы разоблачить банду убийц и отправить в тюрьму целую толпу за лжесвидетельство». Опасения за безопасность начальника полиции послужили основанием для найма частного детективного агентства, чтобы следить за его домом.
Сам Хеннесси казался невозмутимым, как всегда. До суда над Провенцано оставалось каких-то два дня. Он, как обычно, посетил полицейское управление Нового Орлеана, затем сидел у себя в кабинете, разговаривая с другом, полицейским по имени Билли О’Коннор. В одиннадцать часов двое мужчин отправились ужинать и съели тарелку устриц.
У порога Хеннесси пожелал О’Коннору спокойной ночи, повернул вверх по склону и устало поплелся сквозь туман на Жиро[54]-стрит по направлению к небольшому деревянному дому, где он жил с матерью. Было около полуночи 15 октября. Съежившись за открытым зонтом, начальник полиции не видел группы из пяти мужчин в простой одежде, скрывавшихся под навесом сапожной лавки на другой стороне улицы. Они наблюдали, как Хеннесси приближался к ним, и все глубже вжимались в тень, пока он шагал мимо. Когда же он оставил их позади, они ступили на тротуар, прицелились и открыли огонь.
Грохот двух заряженных дробовиков и резкий треск нескольких пистолетов прогремели в тумане. Начальник полиции был известен своей быстрой реакцией, но шансов избежать попадания у него не было. Пуля из крупнокалиберного револьвера ударила ему в грудь, прошла через легкое и застряла в наружной оболочке сердца. Второй выстрел раздробил локоть; третий сломал кость в правой ноге. Вся правая половина его тела была в буквальном смысле нафарширована дробью.
Отброшенный силой удара, Хеннесси рухнул на тротуар, задыхаясь от шока и боли. Затем, словно в подтверждение своей легендарной стойкости, он поднялся на ноги, вытащил из-под жилета свой пистолет и с трудом пошел за своими убегающими противниками. Несмотря на то что ранения его были ужасны, он сделал два безуспешных выстрела в сторону еще не рассеявшегося порохового дыма, прежде чем споткнуться о порог и упасть во второй раз.
Билли О’Коннор успел пройти не более нескольких сотен ярдов[55] по направлению к своему дому, когда по улице разнеслись звуки выстрелов. Он развернулся и побежал по грязи, пока не наткнулся на раненого друга, опиравшегося на ступеньку. Даже в полутьме О’Коннор разглядел рваные дыры, пробитые зарядами дроби, и почувствовал липкую теплоту крови на одежде товарища. Губы Хеннесси шевелились почти беззвучно. О’Коннор, стоя на коленях в кроваво-грязной луже, прижал ухо к его лицу.
– Задали они мне, – прошипел умирающий. – И я им задал, как только мог.
– Кто задал, Дэйв? – спросил О’Коннор. Ответ прозвучал так тихо, что он еле уловил его сквозь хрипы затрудненного дыхания.
– Даго[56], – пробормотал Хеннесси. – Это сделали даго.
Когда слова начальника достигли ушей полиции и прессы Нового Орлеана, они произвели фурор.
Люди Хеннесси провели паршивую ночь, просеивая содержимое грязных канав вдоль Жиро-стрит в поисках орудий убийства. К рассвету они были однозначно настроены сначала хватать подозреваемых, а уж потом выслушивать их. Их взгляды разделял Джозеф Шекспир, мэр Нового Орлеана. Шекспир, как и большинство представителей правящего класса, не испытывал любви к «даго» с их иными обычаями, странной едой, религией и непостижимым языком. Он был привержен бытовому расизму, распространенному в Соединенных Штатах в Позолоченном веке[57]. «Мы находим их, – заметил он однажды, когда нужно было высказать мнение об итальянцах, – самыми праздными, порочными и никчемными людьми среди нас… Они грязны душами и домами, и эпидемии почти всегда вырываются в мир именно из их квартала. Они лишены мужества, чести, правды, гордости, набожности и всех качеств, которые присущи сознательному гражданину». Шекспир определенно не видел причин защищать таких людей просто потому, что не было свидетелей того, как стреляли в Хеннесси, и никого, кто мог бы опознать убийц. Когда последовали приказы мэра, они были однозначны: «Прочесать весь район! Арестовать каждого встречного итальянца, если будет нужно, и снова прочесать завтра утром».
Подстегиваемая мэром и прессой, которая сообщала о замеченных подозрительных сицилийцах в самых провокационных выражениях, полиция обрушилась на итальянский квартал. К ней присоединился «Комитет пятидесяти», группа народных мстителей под предводительством адвоката по имени Уильям Паркерсон. В отсутствие убедительных свидетельств против кого-либо из подозреваемых власти последовали букве распоряжения мэра, устраивая облавы по малейшей прихоти. Почти 250 итальянцев были взяты под стражу.
Ничтожного подозрения было достаточно, чтобы обвинить любого. Лоточника, не явившегося к своему обычному месту торговли, привлекли к уголовной ответственности. Двенадцатилетний мальчик, который предположительно стоял «на шухере» у банды, устроившей засаду, предстал перед судом. Однако та же участь постигла и пятерых членов семьи Матранга, а также человека, известного широкой публике как самый влиятельный итальянец в городе, – Макеку.
Впрочем, дело против всех заключенных оказалось несостоятельным. Власти умудрились поместить в тюрьмы, где содержались подозреваемые, двух говоривших по-итальянски детективов под прикрытием. Один из них, блестящий молодой оперативник по имени Фрэнк Димео, провел три месяца в зловонной камере, зарабатывая дизентерию или что похуже в попытках построить дело против обвиняемых. Однако никаких признаний получено не было, и когда в конце февраля 1891 года начался процесс по делу об убийстве Хеннесси, почти все арестованные, за исключением девятнадцати, были освобождены, и среди них – Тони Матранга. Дело против оставшихся заключенных было далеко от закрытия и базировалось в основном на сомнительных опознаниях. Главные подсудимые, Макека и Чарльз Матранга, были достаточно богаты, чтобы щедро оплачивать услуги высококлассных адвокатов, и ни один из них не собирался полагаться на удачу в суде. В прибрежной части города поговаривали, что они планируют подкупить присяжных.
Чтобы предельно упростить судебное разбирательство, обвиняемые должны были предстать перед судом двумя группами, начиная с Макеки, Матранги и еще семерых. Суд над ними оказался сенсационным – не в последнюю очередь потому, что один из обвиняемых, неуравновешенный рабочий по имени Эмануэле Полицци, «сломался» на скамье подсудимых и открыто обвинил Макеку и Матрангу в том, что они вдвоем являются руководителями Мафии Нового Орлеана. К счастью для этих двух подсудимых, ценность данного свидетельства принижалась тем, что Полицци со всей очевидностью был сумасшедшим. Выступив с показаниями, заключенный провел остаток судебного заседания, безвольно обвиснув на стуле, время от времени вскакивая, чтобы попытаться укусить проходивших мимо него судебных работников. Тем временем Макека и Матранга представили с десяток свидетелей, которые заявили, что во время стрельбы видели их в опере: алиби, по утверждению обвинения, настолько удобное, что, вероятно, было тщательно подготовлено.
Большинство жителей Нового Орлеана, без сомнения, считали подсудимых виновными, и вынесенные приговоры ошеломили весь город. Присяжные заявили, что их мнения разделились относительно виновности или невиновности трех сицилийцев, на каждого из которых нашелся как минимум один свидетель с улицы, где стреляли в Хеннесси. Председательствующий судья распорядился провести повторное разбирательство по делу этой троицы. Остальные обвиняемые, в том числе Матранга и Макека, были признаны невиновными на основании недостаточности улик. Но что важно, никто из мужчин не был отпущен сразу же. Дополнительные обвинения в «подстерегании с намерением совершить убийство» ждали своего часа.
Можно с уверенностью утверждать, что если бы обвиняемые по делу Хеннесси были признаны виновными, то дело не приобрело бы такой огласки. Оправдательные же приговоры привели прямиком к вспышке насилия, такой дикой и неконтролируемой, что о ней помнили спустя годы, и не только в Новом Орлеане. Весь город содрогался от гнева при мысли о том, что группа сицилийцев-убийц ускользает от правосудия, и на следующее утро, 14 марта 1891 года, местная газета
ВСЕОБЩЕЕ СОБРАНИЕ