— Доброе утро, — поддержал его второй. — Счастье встретить столь знаменитого коллегу.

— Эк, дык, а… — От страха я лишился дара речи, и мог только невразумительно блеять.

Ибо между народом Моим находятся нечестивые: сторожат, как птицеловы, припадают к земле, ставят ловушки и уловляют людей! Души их полны обмана, через него они возвысились и разбогатели, сделались тучны и жирны, как пауки в середине паутины своей, черной и липкой!

— Очень хочется задать вам один вопрос, — продолжил первый. — Но не здесь, нет. Пойдемте к вам в номер.

Они аккуратно приподняли меня и буквально понесли к выходу из столовой, очень быстро и ловко. Не успел я сказать «ой», как мы промчались мимо стойки ресепшена и оказались у моей двери. Тельчата обошлись со мной ничуть не лучше, чем «двое из ларца», некогда присланные по мою душу кровавым режимом, хотя вроде бы творческие люди, сами наверняка за новую Россию, и уж точно не сотрудники органов, служители тирании.

Я попытался дернуться, но Паша — все же Паша, с рыжеватой бородкой — ловко сунул руку мне в карман, блеснул ключ, и мы ввалились в номер.

— Что вам надо? — спросил я, обретая наконец голос, правда визгливый и дрожащий, но уж какой нашелся.

В душе боролись «тварь дрожащая» и «право имею», и первая одолевала.

— Денис Игоревич хочет одолжить ваш ноутбук, и посмотреть, что там находится, — угрожающе сообщил Артем: у этого физиономия была более угловатая, а на виске чернела мохнатая родинка.

— Да пошел он на хер! — На секунду «право имею» взяло верх. — Проваливайте!

— Через пару минут. — Паша осклабился. — Только заберем вот эту штучку.

И он направился к столу, на котором стоял мой ноут.

Что интересного может быть в рабочем компе писателя? Договоры и отчеты. Черновые файлы в отдельной папочке. Рассказы в другой. Варианты обложек и обложки. Дописанные романы. Недописанные романы… в данный момент только «Навуходоносор».

Когда толстые волосатые пальцы легли на крышку ноута, я ощутил наверное то же самое, что чувствует мать, у которой похищают ребенка — страх, ярость, гнев, жажду убийства. Эти двое собрались лишить меня самого главного, лучшего текста в моей жизни! Гениального романа, который порвал мой разум, но когда будет закончен, порвет рассудки тысячам, миллионам читателей!

— Отпусти, сука! — Я забыл, что не умею драться, что вешу килограмм на двадцать меньше, чем каждый из этих амбалов, и что их вообще-то двое.

Я бросился на Пашу, размахивая кулаками.

Глаза расширились на лице повернувшегося тельчонка, я неумело ударил его в бок, от боли дернуло запястье. И тут же нечто тяжелое, словно кувалда, обрушилось мне на висок, и комната закувыркалась перед глазами… шершавое и жесткое впечаталось в щеку, и я понял, что лежу мордой в ковер.

Точно так же, как в квартире Степана Матвеевича.

Ох, весела жизнь писателя, которому заказали президентские мемуары, хотя ну его в задницу, такое веселье.

— Вот гад! — Ботинок врезался мне в бок, и ребра отозвались на эту «ласку» недовольным хрустом.