Я попытался изобразить непонимание, но, как уже говорил, я далеко не Энтони Хопкинс, и даже не Гоша Куценко, особенно после поллитры коньяка в одно жадное жалобное жлобское жало.
— Не кочевряжься, я знаю. — Фрол махнул рукой. — Не зря я вхож всюду, куда можно войти и потом выйти, ха-ха. — Он улыбнулся, явно довольный тем, как удачно пошутил. — Вероятность того, что у тебя поставили «жучков», не очень велика, но она есть, поэтому никаких имен.
Я вздрогнул и огляделся, словно мог обнаружить подслушивающие устройства просто так, невооруженным взглядом.
— Но когда… — Я осекся: «двое из ларца» могли сотворить в квартире что угодно, пока я валялся в отключке, взломать мой ноут, пробить окно в стене из комнаты на кухню и демонтировать газовую плиту, а я бы даже не проснулся; да и потом, уже после визита к Борису Борисовичу, они имели возможность наведаться еще раз и похозяйничать.
— Да-да, все возможно. — Фрол снова усмехнулся. — Так вот. Скоро узнают остальные. Вся эта либероидная кодла, которую я бы лично давно отправил на Соловки.
— Как узнают? — пискнул я.
— Связи есть не только у меня. — На лице его появилось гневно-задумчивое выражение. — Кое-кто из высшего эшелона им сочувствует, а кое-кому сам проект не понравился, и они могут слить информацию… И тогда тебя сожрут без масла и соли, мой юный друг, сырым. Даже жарить не будут.
Я сглотнул.
Ярлык «сотрудничество с режимом» пристает в наших кругах мгновенно, и с ним тебя не то что у Пальтишкиной, вообще нигде больше не издадут, разве что за свой счет, и о премиях можно забыть, и о поездках на фестивали… Тусовка абсолютно безжалостна. Остракизм, и ты, только что бывший будущим русской литературы, становишься ее намертво забытым прошлым, и знакомые не берут трубку, отфренживают тебя в соцсетях, а при случайной встрече брезгливо отворачиваются и шарахаются, как от прокаженного.
— И только я смогу тебя защитить, — продолжил Фрол. — Проси меня в соавторы.
Брови мои стартовали в стратосферу с таким ускорением, что едва не утащили за собой с лица глаза и верхнюю губу.
— Мне не нужен гонорар, он будет весь твой. И остальные плюшки тоже. — Посконный смотрел на меня тяжело, оценивающе, как некогда взирал на соперников на ринге. — Соавторство. Мне нужно, чтобы наши фамилии стояли рядом. Понятно, что на рукописи. Только имя на рукописи в данном случае — отличное политическое капиталовложение. Поверь, в процесс мешаться не буду. Когда закончишь — подредактирую чуток, я лучше тебя знаю, что нравится этому заказчику, а что нет.
— Но как…
— Просто скажешь куратору, что не справляешься один. Что нужен соавтор, то есть я. Хотя что, они меня сами предложат. — Он сжал рюмку в мозолистом кулаке, и та хрустнула. — Только я смогу тебя защитить. На меня они пасти не рискнут открыть, я им не по зубам. Согласен?
В голове у меня все смешалось, как в мусорном бачке, куда наблевала целая компания пьяниц.
Да, я боялся того, что способны сделать со мной «друзья», и совершенно этого не желал. Я не хотел стать изгоем, белой вороной, фиолетовым лебедем, зеленым пингвином, оранжевым бакланом, да и вообще каким угодно неправильным пернатым, которого заклевали и выкинули из стаи.
Но если бы я пошел на поводу у страха, то отказался бы с самого начала, вот и всё!
А еще у меня имелась гордость: с одной стороны, обычная, мужская, на которой работает извечное «слабо?», которая заставляет доказывать себе и другим, что ты не чмо и слабак, а настоящий мачо, и с другой стороны — гордость творца, которому подсунули сложную задачу, и теперь намекают, что в одиночку он с ней не справится.
Но и ссориться с Фролом я не желал! Он и вправду мог меня прикрыть, если что. Когда вдруг станет ясно, что он причастен к этому делу, все наши по привычке мигом обрушатся на него, и про меня забудут… ибо Горький рядом с Посконным, что былинка рядом с кедром ливанским! Хотя Посконный рядом с другим Горьким тоже не особо велик.
— Нет, — сказал я.