Первая стопка пошла хорошо, я дождался пельменей и зарядил вторую, и тут меня отпустило. Пельмени и вправду оказались хорошими, но, к сожалению, очень быстро закончились, а вот коньяк остался.

Непорядок!

Огненная вода потекла в утробу, и в какой-то момент я без особого удивления обнаружил, что пью не один. Изумление мое вызвал тот факт, что неведомо откуда взявшийся собутыльник как две капли походил на Фрола Посконного, звезду ИЕП и вообще всей реалистической прозы, а по совместительству — политического деятеля и депутата Думы: обритый наголо, с тяжелыми веками над льдисто-голубыми глазами и ломаным носом бывшего то ли боксера, то ли самбиста.

Как открывал дверь и впускал этого типа в квартиру, я не помнил.

— Еще по одной? — предложил я, нашаривая на столе бутылку. — За литературу, чтоб ее! До дна и не чокаясь!

— Хватит пока, — отозвался гость баритоном Фрола. — Давай лучше поговорим. Алкаш. Хотя чего, сам таким был.

Он улыбнулся своей знаменитой кривой усмешкой, и меня продрало морозцем.

Белой горячкой это быть не могло, она приходит уже после запоя, когда ты пытаешься завязать… Пьяными глюками тоже, слишком уж четкая и реальная картина вокруг: пустая тарелка из-под пельменей под правым локтем, баночка из-под хрена, откуда шибает носодерным острым запахом, мягко журчит за спиной гостя холодильник, на дверце висит одинокий магнит с унылым верблюдом.

Это мы с Машей в прошлом году ездили в Египет.

Так что — ко мне заявился сам Фрол, лично? Но как он вошел, залетел в форточку? Пролез в замочную скважину? Проломил стену? Или просто телепортировался на кухню?

— Давай поговорим, — отозвался я, стремительно трезвея.

Коньяк выходил у меня из крови, точно азот у поднявшегося с глубины дайвера, я почти ощущал, как его пузырьки щекочут уши изнутри, толкаются в горле, цепляются за волоски в носу…

— Иди, умойся, — велел Фрол. — А лучше в душ. Не соображаешь ничего.

Подняться я смог с некоторым трудом, перед глазами все закружилось, и пришлось опереться о стену. В ванной я глянул в зеркало, и обнаружил, что последние дни красоты мне не прибавили — лицо опухло, глаза выпучились, в них появилось выражение загнанной в угол крысы, да еще и на носу вскочил прыщ.

В школьные времена — надежный признак того, что в тебя кто-то втюрился. Интересно, кто?

Из ванной я вышел несколько посвежевший, вооруженный робкой надеждой, что Фрол мне привиделся. Но он обнаружился на том же табурете, одетый как всегда в стиле милитари, весь такой замаскированный, в зеленых пятнах, с ополовиненной рюмкой коньяка в руке.

Значит мы успели бахнуть, хотя я и этого не помню. Точно, алкаш.

— Ожил? — спросил он. — Хотя чего, и так видно.

Я кивнул.

— Поговорим, значит. — Посконный залихватски выпил коньяк и поморщился. — Ух! Господи, как ты это пьешь? Я такой гадости в Чечне не пробовал, хотя чем мы там не давились только… Короче, ты получил кое-какую работу, очень выгодную, очень хорошую. Только очень опасную.