Я проработал три часа, пока меня не побеспокоили.

— Эй! — От тяжелого удара дверь туалета содрогнулась. — Ты чего там? Выходи!

— Понос одолел! — рявкнул я в ответ, с трудом выпутываясь из липкой трясины текста: последние главы шли с неожиданным трудом, я буксовал, как угодивший в озеро грязи внедорожник, мотор ревел на бешеных оборотах, потоки вонючей жижи летели из-под колес, а толку было мало.

— Выходи, или я дверь сломаю!

— Иду! — Я как можно более шумно спустил воду и принялся запихивать нетбук в щель под душевой кабиной.

Щелкнула задвижка, и Паша, грубо схватив меня за руку, буквально выдернул из туалета. Шапоклякович при виде моей покрытой ссадинами и синяками рожи вскинула руки к лицу, зато Гулина осклабилась радостно, едва не пустилась в пляс в обнимку со своей летающей крышей.

Шамсутдинова они на этот раз с собой не взяли, ну или он ухитрился отмазаться.

— Как вы его… — пробормотала Гулина, моргая вразнобой. — Основательно.

— А что, надо было иначе? — осведомился Артем.

— Страшно смотреть. — Шапоклякович опустила руки. — Но другого пути у нас нет. Левушка, вы не хотите отдать нам текст?

Я помотал головой:

— Он еще не закончен. А черновики я никому не показываю.

Пусть подумают, пошевелят поганым, подгнившим пометом, что у них вместо мозга! Ибо огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем!

— Мне очень жаль, — прошептала она. — Тогда вас будут бить еще раз. Очень больно. Ради благой цели. Ради свободы и правды, ради победы над тиранией и будущего России. Ради демократии…

И пока Шапоклякович утешала себя таким образом, Паша и Артем молотили меня словно боксерскую грушу: скула, печень, грудь, живот, снова нос, которому уже досталось, так что из глаз у меня буквально хлынули слезы, но я удержался, не вскрикнул, не взмолился о пощаде. Меня шатало и мотало, все тело стонало, и на ногах я удерживался лишь чудом. Тельцов кряхтел, сипел и тоже бормотал что-то, может быть, проклинал меня, а может, молился, Гулина азартно повизгивала.

— Левушка, не передумали? — осведомилась Шапоклякович, когда в экзекуции наступила пауза.

Я молча показал ей средний палец.

— Обыщите комнату, — распорядилась она. — Вещи перетрясите!

Наконец-то они догадались, умники.

Сумку и рюкзак выдернули из шкафа, шмотки посыпались на пол, отлетела в сторону подушка, загромыхали сдвинутые вешалки. Оставь я нетбук на койке, тут бы его и нашли, и все мое сопротивление разом потеряло бы смысл — пусть без пароля до текста им не добраться, можно ведь просто уничтожить аппарат, расплющить в кашу или утопить.