Обычно я правлю тексты нещадно, переписываю и вычитываю, но я знал, что к этому не вернусь никогда, что в нем нельзя трогать ничего, что в нем всё так, как должно быть.

— Твоююю мааать, — прошептал я, распрямляясь.

В окно несмело заглядывал тусклый осенний рассвет, часы показывали восемь двадцать, за стенкой, там, где ночью веселились, кто-то звучно и печально блевал в унитаз, перемежая потуги стонами и всхлипываниями.

Душ… кофе… еда… и снова за работу — таков был мой план.

«Навуходоносор» закончен, но мемуары Бориса Борисовича не завершены, и чтобы их добить, у меня двадцать четыре часа с гаком — более чем достаточно.

Контрастный душ немного привел меня в себя, и в коридор выбрался не совсем зомби, а Лев Горький, пусть невыспавшийся и усталый. Тетенька на входе в столовую забрала у меня талончик на завтрак, и я направился туда, где ждали меня омлет, сосиски, пшенная каша, творог со сметаной, сыр, мюсли с молоком и прочие излишества, но самое главное — кофе, очень много кофе!

На завтрак я пришел чуть ли не первым, и царившей вокруг еды пустотой надо было воспользоваться.

Поднос я заполнил так, что едва утащил его, и устроился рядом с окошком, спиной к залу. Первая доза черного жидкого стимулятора заставила меня вздрогнуть, от второй проснулся аппетит, я почти ощутил, как кислота желудочного сока обожгла брюхо изнутри.

Я жевал, не обращая внимания на голоса и шаги, скрежет отодвигаемых стульев и звяканье ложечек о бока чашек.

Но потом из этого равномерного гула выделился знакомый голос, и я вздрогнул.

— Давай сюда, — произнес он. — Что ты тормозишь? Не проснулся?

Именно эти фразы, произнесенные с этой интонацией, обращенные ко мне, я слышал по утрам не раз…

— Вот, котик, молодец!

Я резко повернулся.

Равиль Шамсутдинов, главный литературный татарин Всея Руси, словно воз с данью волок нагруженный до краев поднос. А командовала им — и подносом, и Равилем — стерва Маша, она решительно встряхивала трехцветной челкой и сверкала голубыми глазами.

Это я удачно зашел.

Вчера Авцаков, теперь эти двое… Что происходит?

— Ой. — Тут Маша увидела меня. — Опять ты? Следишь за мной, козел! Отвали, урод! Равиль, сделай что-нибудь!

Шамсутдинов грохнул подносом о стол и наморщил маловыразительную рожу, пытаясь, видимо, изобразить на ней угрозу. Моя бывшая подружка что-то завопила, но я не обратил на нее внимания, главное я увидел — они оба носили на шее на веревочках прямоугольные, блестящие от ламината цветастые бейджи.

Мой взгляд побежал дальше по залу.