Надежда скрипнула зубами. Она и сама понимала, что не стоит сидеть тут, как зверек в норе, что надо выбираться. Но… не навстречу ли смерти?

А впрочем, не все ли равно? Если победили пираты, ей остается только умереть.

На всякий случай взяв лазерник наизготовку, она медленно приблизилась ко входной двери. Прислушалась. Снова раздался стук.

— Натеша? — глухо прозвучал знакомый голос. — Натеша, вы там? Вы… живы?

— Рой, — сами собой шевельнулись губы. — Рой? Это ты?

— Я. Ты… жива?

От осознания того, что по крайней мере остался хоть кто-то, коленки Надежды подогнулись, и она чуть было не упала, сползая по стене на пол. Усилием воли удержавшись на ногах, все-таки отодвинула засов, распахивая дверь.

Рой стоял на пороге, и Надежда сразу оказалась в его объятиях. Отбросив лазерник, она вцепилась в мужчину, как клещ, рыдая от счастья и запоздало накатившего страха. Он на руках снес прильнувшую к нему женщину наземь, где ее окружили остальные. Каждому, даже Блуку, хотелось ее обнять, поцеловать, потормошить, просто потрогать и убедиться, что она жива и здорова. Понадобилось несколько минут, и три ранения — у Итакке была прострелена рука, Граку пуля чудом не выбила глаз, Сандор припадал на ногу — чтобы все немного успокоились.

— А где Таммо?

— Таммо…

Она только сейчас, кажется, сообразила, что старика рядом нет.

— Он был здесь, но…

И с опозданием поняла, что — вернее, кто — отвлек от нее пиратов.

— Сандор, Итакке, Грак — останьтесь. Блук, Джон и Якоб за мной! — правильно понял ее молчание Рой. — А ты, — кивнул Надежде, — сними Круса. Он там, на дереве, на опушке. Ждет!

И первым побежал вглубь леса.

Встреча с сыном, которого не чаяла увидеть живым и невредимым, ненадолго отвлекла Надежду от всех волнений. Она успела и обнять мальчика, и расцеловать, и как следует отшлепать и утешить его, плачущего от боли, и принять его извинения, вполне с ним примирившись и даже отыскала ему остатки утренней каши взамен уничтоженного пиратами супа, прежде, чем вернулась поисковая группа. Женщина из окна увидела их возвращение и, бросив детей на безропотного Ларсона, выскочила навстречу.

— Таммо!

Тело старика осторожно уложили на траву. Надежда подлетела, упала на колени, замерла, задохнувшись, а потом порывисто обняла его голову, прижала к груди. Слез не было. Была только обида и тяжесть в груди.

— Отец, — прошептала женщина слово, которого не было в ее жизни с самого детства. — Как же так?

Мужчины молча стояли над ними.