Милостивый Государь,
Борис Викторович!
Буду очень рад видеть Вас у себя завтра 15-го, но просил бы Вас пожаловать не в 6½, а в 7 ч. вечера, т. к. едва ли освобожусь ранее этого времени.
Примите уверение в совершенном почтении и преданности.
Барон Маннергейм[250].
Встреча представляла обоюдный интерес: через десять дней после свидания с Савинковым, 24 ноября, Маннергейм едет в Варшаву. Он может наконец-то встретиться с дорогими его сердцу друзьями и воспоминаниями. Может получить оставленные там вещи, мебель и коллекции, привезенные из поездки по Азии. И посетить генерала Пилсудского, чтобы обсудить планы совместной интервенции в Россию. Но ни тот, ни другой не обещал своего участия в наступлении на большевиков, пока руководство Белой армии не признает независимость их стран. Кроме того, для такого похода необходима помощь Антанты. Из Варшавы Маннергейм вернулся в Париж, затем на несколько дней съездил в Лондон, где намеревался встретиться с британским министром иностранных дел лордом Керзоном. Встреча не состоялась, Керзон не принял отставного регента.
Не только Финляндия отказывает в помощи белым, страны-союзники тоже охладели к идее интервенции. В ноябре остатки разгромленной армии Юденича отступили в Эстонию. Вскоре были разбиты войска Колчака в Сибири, а затем и Добровольческая армия на юге России.
* * *Г. Маннергейм – сестре С. МаннергеймHotel Meurice, Paris
11 января 1920 г.
Дорогая София,
семейство Poirot, в котором я гостил вчера, напомнило мне о моей непростительной рассеянности. Надеюсь все-таки, что ты извинишь, что я по своей всегдашней забывчивости только сейчас шлю тебе мои теплые пожелания счастья и удач в связи с днем твоего рождения 21 декабря. Все это время большие и сулящие недоброе мировые события и отражение их на нас настолько занимали мои мысли, что я не успевал заняться никакими другими делами. Огромное поражение Деникина произошло в основном по чисто психологическим причинам, но также и из-за его политических ошибок.
Мораль в его войсках рухнула, отчасти от утомления войной, отчасти потому, что неудачи Юденича и Колчака поколебали веру в победу. Можем представить себе влияние поражения Юденича, раз его кратковременные успехи использовались для поднятия духа в зимние морозы, а распространяемый евреями слух о падении Петрограда дошел до армии и расползся по ней. Мораль во время войны всегда была важным элементом, но никогда еще не была важнее, чем сейчас, во времена недисциплинированности и безответственности. Блестящий пример того, какое значение может иметь психологическое состояние войск, я получил только что в Варшаве. В два дня многочисленные немецкие военные соединения были разоружены тотчас же, как в Германии разразилась революция – и этого добились безоружные мужчины, в числе которых были даже школьники. На третий день очарование прошло, и к немцам вернулась храбрость, но слишком поздно.
Я опять в Париже после двух недель, проведенных в Лозанне. Погода была довольно дождливой, но было приятно спокойно побыть в таком месте, где все-таки много знакомых. Софи[251], на мой взгляд, чувствует себя хорошо. Она очень хотела поехать в Париж, но поскольку у меня не было никаких ясных планов, я счел за лучшее оставить ее пока в Швейцарии. Она вначале пробудет с неделю в Лозанне с некой Княгиней Любомирской и ее дочерьми, а затем переедет на другую сторону Женевского озера в Тонон, во Францию, к кузине своей матери, молодой вдове Таон, урожд. Арнольди.
Послезавтра ожидаю здесь встречи с Юханом, который едет в Америку (последняя страна, где я хотел бы побывать). После этого я думал совершить быстрый визит на родину, чтобы уладить свои дела. Раньше я намеревался поселиться в Финляндии, но в настоящих условиях это кажется мне трудным и вряд ли даже желательным. Мое чувство долга и доводы разума борются между собой, и когда решится исход этой борьбы, решится и этот вопрос.
Спасибо за телеграмму. Передай мои сердечные приветы Эдельфельдам, Фальтину и другим друзьям. Не забудь Грипенбергов.
Твой преданный брат Густав[252].
В начале 1920 года Маннергейм все же возвратился на родину. Он все еще не мог отказаться от надежды вступить в борьбу, хотя все яснее понимал, что финляндское правительство не даст ему разрешения на поход в Россию. Все это, разумеется, не было тайной для большевиков. Его не раз пытались устранить, но ни одно покушение не удалось. Резидент Особого отдела ВЧК в Финляндии в донесении 20 апреля 1920 года пишет: «…Пребывание генерала Маннергейма в Берлине и Лондоне становится в связь с наступлением польских армий… Генерал имел свидание со Скоропадским, генералом Галлером[253], представителем штаба Доброармии генералом Глазенап<ом>[254] и реакционными генералами германских кругов. Печать усиленно муссирует сведения германских газет о готовящемся выступлении финнов, но финны, как власти, так и печать, отрицают все. И, по-видимому, пока что не предвидится никаких агрессивных действий против Советской России. Генерал Маннергейм – душа антибольшевистского блока; это ясно по странному посещению его всеми реакционными элементами России…
…В Таммерфорсе было подготовлено покушение на бывшего главнокомандующего Маннергейма, коммунист с ручной бомбой подошел на 10 шагов к генералу, но бомбу не бросил, потеряв самообладание… Генерал вообще пользуется несказанной любовью буржуазии, хотя левая печать ведет кампанию против его политики. Правая рука генерала – генерал Ветцель[255] считается сторонником захвата Петрограда, и в этом направлении ведется работа»[256].
К середине 1920 года с белым движением в России почти покончено. Генерал Врангель, принявший после отставки Деникина командование Добровольческой армией, осенью делает последние отчаянные попытки спасти ситуацию.
ПравительствоГЕНЕРАЛУ МАННЕРГЕЙМУВ целях объединения и координирования действий всех борющихся против большевиков армий я сделал французскому правительству и командованию предложение о совместном плане действий с поляками.