До последнего момента Маннергейм пытался найти компромисс и уговорить финнов принять участие в походе на Петроград. Даже в конце октября 1919 года он считает, что еще не поздно, и посылает из Парижа телеграфом открытое письмо президенту Финляндии Столбергу[246], где говорит о необходимости для финнов своевременной помощи антибольшевистской России: «…В осведомленных кругах никто не сомневается, что падение советской власти есть только вопрос времени. Общественное мнение в Европе считает, что судьба Петербурга находится в руках Финляндии, и вопрос о взятии Петербурга рассматривается не как финско-русский вопрос, но как мировой вопрос окончательного мира для блага человечества… Если сражающиеся сейчас под Петербургом белые войска будут разбиты, ответственность за это будет всеми возложена на нас…»[247]
Знаменательно, что в тот же самый день в письме к Марии Любомирской он весьма проницательно, почти пророчески высказывается о перспективах соседства с большевистской Россией.
Г. Маннергейм – М. ЛюбомирскойПариж, отель «Регина»
28 октября 1919 г.
Дорогая Княгиня, оба Ваших любезных письма – датированные 26 и 28 сентября – так же, как и Ваша телеграмма, дошли по назначению. Благодарю Вас за все хлопоты. Я не поблагодарил Вас за них с обратной почтой, поскольку все время намеревался выехать в Варшаву. К сожалению, люди могут только предполагать, а распоряжаются другие силы. По разным причинам я должен был откладывать мой отъезд со дня на день, а далее наступление генерала Юденича создало такую сложную ситуацию на наших границах, что я не мог решиться оставить Париж. Моя дочь в Швейцарии, куда я отослал ее с намерением соединиться с нею по пути из Варшавы. И я нахожусь здесь, даже не имея возможности решить о дне отъезда. Я был так уверен, что смогу поехать в Варшаву и там с Вами встретиться, но в настоящий момент я вижу, увы, что Вы были правы, сомневаясь в этом. Если вы все еще намереваетесь уехать около 3–4 ноября, я лучше подожду Вас здесь, чем буду рисковать разминуться с Вами по дороге в Варшаву.
Я провел 15 дней в Лондоне и уже 3 недели нахожусь здесь. Меня освежило то, что я смог увидеть другой мир, чем в моей стране, и взглянуть на вещи с другой точки зрения. В Лондоне я присутствовал при забастовке на железных дорогах, и это меня в каком-то смысле обнадежило в отношении мировых судеб, когда я увидел солидарность решительного общества и силу мнения. И действительно, как Вы говорите, мы находимся сейчас на поворотном этапе, но мне кажется, что мы уже прошли самый плохой участок пути. В Соединенных Штатах они выглядят решительными, похоже на то, что американцы не дадут запугать себя. Здесь социалисты теряют единство, а в России большевики ежедневно теряют территории. К сожалению, сейчас неизвестно, что лучше: Россия большевистская или новая Россия: обе будут равно неудобны соседям, особенно маленьким. Русские ничему не научились и ничего не забыли, несмотря на то, что они пережили, и я предвижу, что мы скоро должны будем считаться с Россией еще более империалистической и националистической, чем когда-либо, которая захочет соединить массы и заставить забыть внутренние неурядицы ради великой идеи реставрации старой Руси. К сожалению, невозможно избежать столкновений с этой Россией – рано или поздно это произойдет. Невозможно заставить ее исчезнуть и заменить на карте большим белым пятном, и в этих обстоятельствах лучше рыцарским жестом, как, например, освобождением Петербурга, создать положительную исходную ситуацию для будущих отношений. Поэтому я опечален, когда вижу, как моя страна проявляет неловкость, и в то время, когда армии генерала Юденича угрожает разгром у ворот Петербурга, не пользуется моментом, чтобы помочь ему.
Я видел ваших послов в Лондоне, Париже и Вашингтоне. Мне было бы интересно побывать в Варшаве теперь, когда она стала столицей страны, у которой скоро будет самая большая в Европе армия. Очень приятно видеть, как симпатизируют Вашей стране во Франции. Я нашел, что в Лондоне более холодны в ваш адрес, а русские предпочитают о вас не говорить, а если они это делают, то лучше их не слышать.
Я бы так хотел видеть Вас и поболтать хорошенько. Если Вы отложите отъезд, то, может быть, сможете телеграфировать мне.
Засим, дорогая Княгиня, приношу к Вашим ногам мое уважение и преданность.
Г. Маннергейм[248].
Почему Маннергейм так упорно стремился к участию в борьбе русской Белой армии, невзирая на великодержавные стремления ее руководителей? Кроме объективных причин существовали и субъективные: военачальник, полный энергии и жизненных сил, человек, только что руководивший государством, вновь оказался не у дел. В походе на Петроград он видел шанс стать в некотором роде мессией, избавителем России и всего мира от большевизма. Возможно, в это время Маннергейм все еще ощущал себя не только финским полководцем, освободившим Финляндию от русских войск и финских красных повстанцев, но и в какой-то степени офицером, присягавшим на верность российскому императору. Понятие дворянской, офицерской чести было для него реальной жизненной доктриной. Парадоксальная ситуация разрешилась сама собой. Поскольку Колчак и другие руководители Белого движения отказывались гарантировать независимость Финляндии, намереваясь восстановить «единую и неделимую» Российскую империю, правительство Финляндской республики не согласилось направить войска на помощь Юденичу. Все старания Маннергейма оказались напрасными. Его мечта об освобождении Петрограда (читай – всей России) от большевиков так и не осуществилась.
Осенью 1919 года в Париже Маннергейм встречался со многими представителями русского Белого движения, хотя и не мог пообещать им ничего конкретного. Вот две его записки Борису Савинкову, личности в Белом движении весьма известной[249]. За границу Савинкова командировал Деникин – для переговоров с Антантой о помощи Белой армии. В 1919–1921 годах Савинков участвовал в организации русской армии в Польше и председательствовал в «Русском политическом комитете» в Варшаве.
Г. Маннергейм – Б. СавинковуHotel Meurice
Rue de Rivoli, Paris
13 ноября 1919 г.
Милостивый Государь, Борис Викторович!
Крайне сожалею, что разошлись сегодня. Я находился внизу в гостиной в то время, когда Вы заходили ко мне в номер, и поднялся к себе наверх всего несколько минут после того, что ушли. Прошу не отказать назначить время и место, где мы бы могли повидаться завтра. Я располагаю своим временем, за исключением от 12.45 до 3 и от 17.15 часов вечера.
Примите уверение в совершенном почтении и преданности.
Г. Маннергейм.
14 ноября 1919 г.