Новый революционный настрой в партии ни в коей мере не означал отказа от борьбы за частичные требования. Эта борьба, напротив, стала ещё более актуальной. Каждый мелкий вопрос, каждое частичное требование, если они вели к действительному улучшению условий быта и труда рабочего класса, требовали своего безотлагательного решения. Всё это ещё больше сближало партию с широкими массами. То, чем на самом деле занимались большевики, не имеет ничего общего с той язвительной оценкой, которую позднее дал им Мартов. Он определил их деятельность как «максимализм, стремление к непосредственным максимальным результатам в деле реализации социальных улучшений вне внимания к объективным условиям»^[680]. Если на секунду предположить, что Мартов прав, то большевикам никогда не удалось бы завоевать доверие большей части рабочего класса, как это было, например, в 1912–1914 годах, а также в сентябре – ноябре 1917 года.

Эти строки, написанные Мартовым в эмиграции уже после триумфа Октябрьской революции, в очередной раз подтверждают правильность взглядов и политических методов Ленина. Озлобленность Мартова – результат его плохо скрываемой зависти, а не только плохой памяти. Как мы уже видели, различие между так называемым реформизмом и революционным марксизмом вовсе не в том, что одни призывают к реформам, а другие их отрицают. Именно революционеры, а не реформисты, являются наиболее последовательными и решительными борцами за реформы. Реформисты всегда, особенно во время кризисов капитализма, находясь под давлением интересов крупного капитала, переходят от реформ к контрреформам. В то же время все крупнейшие реформы исторически были побочным продуктом революционной борьбы за изменение общества. Ликвидаторы, к сожалению, не понимали, что в тех условиях, в которых находилась Россия, борьба за выполнение даже частичных требований, если относиться к этому делу серьёзно, тоже неумолимо вела к требованию свержения царизма.

Отношение большевиков к демократическим требованиям хорошо проявляется в их позиции по национальному вопросу. Без чёткой и принципиальной позиции по национальному вопросу они никогда не смогли бы привести рабочий класс к завоеванию власти. Национальный вопрос имел для России решающее значение, так как 57 процентов населения страны составляли национальные меньшинства, которые страдали от притеснения и дискриминации со стороны великороссов. Реакция 1907–1910 годов только усилила национальные противоречия, доведя их до предела. Неистовая реакция растоптала все успехи в области национальной политики, которых удалось достичь в предыдущий период. Финская автономия де-факто была ликвидирована. Миллионы людей были лишены права голоса по причине своего «гражданства».

В знаменитом киевском «деле Бейлиса», когда активисты черносотенных организаций обвинили еврея в предполагаемом ритуальном убийстве мальчика-христианина, своё позорное лицо в очередной раз показал антисемитизм. Самые мерзкие расистские предубеждения сознательно использовались царским режимом для разобщения и порабощения людей. Правая пресса опубликовала ряд сенсационных статей, в которых утверждалось, что ритуальные убийства людей другой веры – типичная черта еврейской религии. Это дело было настолько скандальным, что всё российское общество охватила волна возмущения. Либералы тоже выразили свой моральный протест. Но дело заключалось в том, что источником этого расистского яда был сам царский режим и та общественная система, на которую он опирался. Далеко не случайно антисемитизм был популярен во время судебных процессов времён Николая II. Сам царь и его ближайшее окружение не просто разделяли антисемитские взгляды, но и сознательно поощряли их распространение.

Расизм удастся победить только тогда, когда рабочие выступят единым фронтом против всех форм притеснения и дискриминации. Сражение с расизмом должно стать частью общей революционной борьбы за переустройство общества. Но это отнюдь не исключает того, что рабочее движение должно предпринимать действия, направленные на борьбу с расистами и фашистами, которые нападают на представителей национальных меньшинств. Крайне важно, чтобы защита угнетаемых меньшинств осуществлялась всем рабочим классом безотносительно к расе, языку или цвету кожи. Во время «дела Бейлиса» социал-демократы организовали акцию протеста против антисемитов. В сентябре и октябре большевики выпустили серию тематических листовок.

«Товарищи! – говорилось в одной из них. – Нам, рабочим, не нужно порабощение одной нации другой. Финн, поляк, еврей, немец, армянин – все нам братья. Не против них мы должны бороться, а с ними против самодержавия и капитализма»^[681].

Листовки призывали к акциям протеста, которые в итоге прошли в Санкт-Петербурге, Киеве, Ревеле, Гомеле, Белостоке, Брест-Литовске и других крупных городах. Иначе говоря, партия ответила на расистский яд призывом к классовой сознательности рабочих.

В защиту угнетённого еврейского народа рабочие России и Украины организовали массовые стачки. В конце концов, под давлением широких акций протеста, с Бейлиса были сняты все обвинения в ритуальном убийстве. Эти события наглядно показали, что единственным способом борьбы с расизмом является крепкое объединение всех трудящихся, невзирая на их расу, религию, цвет кожи и родной язык. А вот мелкобуржуазный национализм, который выпячивает национальные различия, напротив, льёт воду на мельницу расизма. Таким образом, в тех условиях, которые сложились в царской России, сепаратистская линия Бунда была чрезвычайно вредна. Бундовцы, требовавшие исключительного права выступать от имени всех еврейских рабочих, боровшиеся за освобождение всех евреев от труда по субботам, за право пользоваться только родным языком и выдвигавшие ряд других требований, вполне соответствующих концепции «культурно-национальной автономии», фактически проводили политику, которая раскалывала, разобщала рабочих на национальном уровне.

Представители угнетённых национальностей (эстонские рабочие, украинские крестьяне и др.) часто обращались за поддержкой к социал-демократической фракции Государственной думы. Сама партия большевиков была примером того, как можно объединить рабочих разных национальностей под крылом общей классовой организации, причём даже в тех случаях, когда между теми или иными национальностями исторически существовал известный конфликт. Так, например, в условиях царской России режим не только подстрекал русских и украинцев на борьбу с евреями, но и стравливал азербайджанцев и грузин с армянами. Армянские погромы в Баку, возможно, не так хорошо известны, как еврейские погромы, но степень их жестокости выходит за все разумные пределы. Что касается большевистских организаций, то в них сообща, на равных основаниях трудились русские, украинские, еврейские, латышские и армянские рабочие. Ленин всегда выступал категорически против создания отдельных национальных организаций рабочего класса. Он писал:

Это убедительный, сокрушительный ответ на все попытки разделить рабочие организации по национальному признаку.

Великорусский шовинизм всегда был одним из главных орудий реакции. Говоря о национальном вопросе, Ленин осуждал не только открытую черносотенную реакцию, но и поведение либеральной буржуазии.

«Либеральная буржуазия всех наций, а великорусская прежде всего и больше всего, – писал он, – борется за привилегии своей нации… за национальное обособление, за национальную исключительность и тем помогает политике нашего министерства внутренних дел»^[683].

«Буржуазный национализм и пролетарский интернационализм, – говорил Ленин уже в другой статье, – вот два непримиримо-враждебные лозунга, соответствующие двум великим классовым лагерям всего капиталистического мира и выражающие две политики (более того: два миросозерцания) в национальном вопросе»^[684].

Всякая путаница в решении национального вопроса была бы катастрофой для русской революции. Именно поэтому этот вопрос занимал центральное место во всех дебатах партии с 1903 года. Существовали серьёзные проблемы не только с еврейскими националистами из Бунда, а также с польскими и литовскими социал-демократами, которые, находясь под влиянием Розы Люксембург, не признавали право наций на самоопределение. Роза Люксембург, несомненно, была решительным защитником интернационализма. Она упрямо сопротивлялась предрассудкам мелкобуржуазных польских националистов из Польской социалистической партии, и в этой борьбе правда была на её стороне. Но её понимание интернационализма было довольно абстрактным и односторонним. Она фактически отрицала право польского народа на самоопределение. Если бы РСДРП согласилась с этой точкой зрения, как того требовала Роза Люксембург, всё закончилось бы полной катастрофой и триумфом польского национализма. Разногласия были настолько серьёзными, что привели к расколу в польской социал-демократии. Оппозиционная группа, поддерживающая позицию Ленина и руководимая Я. Ганецким и А. Малецким, откололась от Польской социалистической партии. Позиция Ленина была гораздо более глубокой и диалектичной. Накануне и во время Первой мировой войны он посвятил большое число своих работ именно национальному вопросу. Эти работы до сих пор актуальны и жизнеспособны. Следуя своей привычке, Ленин сначала обсуждал свои идеи с младшими кадрами и убеждал их печататься. Так появился памфлет С. Г. Шаумяна «О национально-культурной автономии», а также опубликованная в журнале «Просвещение» статья И. В. Сталина «Национальный вопрос и социал-демократия», созданная, по сути, при тесном участии Ленина.

Каково же было отношение Ленина к национальному вопросу?

Марксисты должны бороться против любого, даже мельчайшего проявления неравенства и дискриминации. Например, против привилегированного положения того или иного языка. Для монополии какого-либо языка, признанного единственно официальным, нет никаких убедительных оснований. Такова была позиция Ленина. Она не имела ничего общего с реакционным осознанием исключительного положения буржуазии или мелкой буржуазии угнетённых национальностей, которые требовали введения «культурно-национальной автономии» и прославления их «собственного» языка и культуры, под покровом которых лежало стремление угнетать другие народы. «Лозунг рабочей демократии не “национальная культура”, а интернациональная культура демократизма и всемирного рабочего движения»^[685].

За всевозможными призывами к «национальной культуре» скрываются классовые интересы эксплуататоров той или иной нации – помещиков и капиталистов. Господствующие идеи населения той или иной страны суть господствующие идеи правящего там класса. Это – азбучная истина марксизма. Ленин всегда придерживался классового анализа.

«В каждой национальной культуре, – писал он, – есть, хотя бы не развитые, элементы демократической и социалистической культуры, ибо в каждой нации есть трудящаяся и эксплуатируемая масса, условия жизни которой неизбежно порождают идеологию демократическую и социалистическую. Но в каждой нации есть также культура буржуазная (а в большинстве ещё черносотенная и клерикальная) – притом не в виде только “элементов”, а в виде господствующей культуры. Поэтому “национальная культура” вообще есть культура помещиков, попов, буржуазии. Эту основную истину, азбучную для марксиста, бундист оставил в тени, “заговорил” своим набором слов, т. е. на деле против вскрытия и разъяснения классовой пропасти дал читателю затемнение её. На деле бундист выступил как буржуа, весь интерес которого требует распространения веры в внеклассовую национальную культуру»^[686].

«Национальная культура буржуазии, – продолжает Ленин, – есть факт (причём, повторяю, буржуазия везде проводит сделки с помещиками и попами). Воинствующий буржуазный национализм, отупляющий, одурачивающий, разъединяющий рабочих, чтобы вести их на поводу буржуазии, – вот основной факт современности.