Если даже удавалось предложить на обсуждение запрос, власти прибегали к другим методам ограничения думской деятельности социал-демократов.
«Председатель внимательно следил за нашими речами, – отмечает Бадаев, – стараясь “вовремя” пресечь всякое уклонение от формальной темы о спешности; мы же шли напролом и, не обращая внимания на его замечания и призывы держаться “ближе к делу”, говорили то, что считали нужным. Большей частью эти схватки кончались тем, что Родзянко или замещавшему его товарищу председателя становилось невмоготу и они обрывали речи рабочих депутатов на середине, лишая нас слова»[660].
Но даже факт принятия запроса не гарантировал дальнейшей работы с ним.
«Хотя запрос о локауте был принят Государственной думой, – продолжает Бадаев, – судьба его была такая же, как и всех других думских запросов. Соответствующие министерства, получив запрос, пускали в ход свою бюрократическую машину канцелярских справок, отписок, отчётов, докладов, донесений и т. п. Пока запрос покрывался пылью в министерских канцеляриях, острота момента проходила, и лишь тогда правительство, выполняя свою формальную обязанность, выступало с “соответствующими” объяснениями»[661].
Эти проверенные временем методы буржуазного парламентаризма и сегодня – почти без изменений – можно наблюдать даже в самых «демократических» парламентах.
Несмотря на все трудности, большевики освоили эту новую арену борьбы и научились эффективно использовать её для поддержки рабочего дела. Ключом к революционному использованию парламента была возможность в любой момент увязать работу парламентской фракции с рабочим движением за пределами высокого собрания. Депутаты-большевики поддерживали тесные связи с широкими массами, отправляясь с визитами в рабочие районы по всей стране, выступая на фабричных и заводских митингах, редактируя листовки и прокламации и уделяя особое внимание жалобам рабочих. Бадаев вспоминает свой опыт переписки с рабочими:
«На мой адрес стала ежедневно поступать обширная корреспонденция. Писали не только из Петербурга, но и из других городов. Кроме письменных, было множество и личных обращений. Для того чтобы как можно ближе связаться с широкими массами рабочих, я через “Правду” опубликовал часы “приёма” у себя на квартире. Ежедневно у меня бывало большое количество посетителей, приходивших и по личным вопросам, и от имени различных организаций.
Круг вопросов, по которым обращались ко мне, был самый разнообразный. В беседах и поступавших ко мне письмах затрагивались решительно все стороны рабочей жизни. Мне сообщали о работе и преследованиях профессиональных обществ, о забастовках, локаутах, безработице, о новых случаях полицейского произвола, просили похлопотать об арестованных. Много писем я получал от ссыльных с просьбами организовать для них какую-либо денежную и материальную помощь. Среди обращавшихся ко мне были и приходившие по личным делам, даже с просьбой о работе. Часто приходили поговорить о будущей думской деятельности, расспрашивали о Государственной думе, высказывали свои пожелания, требования, давали советы и т. д.
На все письма и просьбы надо было немедленно отвечать. В экстренных случаях я посылал ответы по телеграфу. По ряду дел тут же начинались различного рода хлопоты, переговоры с правительственными учреждениями. Всё это поглощало очень много времени и заполняло почти целые дни ещё задолго до открытия Думы»[662].
С самого начала было ясно, что IV Дума по сравнению с Думой предыдущего созыва будет работать совершенно в иной атмосфере. В день её открытия всю Россию охватила масштабная стачка. В своей книге Бадаев цитирует доклад охранки директору департамента полиции о событиях, которые происходили в этот день на улицах Петербурга:
«По-видимому, из числа этих рабочих и студентов около 3,5 часов дня на Кирочной улице образовалась толпа, которая с пением революционных песен и с красным флагом величиной с носовой платок с надписью «Долой самодержавие» вышла на Литейный проспект и направилась к Невскому пр. На углу Литейного пр., Бассейной и Симеоновской ул. мерами наружной полиции демонстранты были рассеяны, причём на тротуаре, где находилась толпа, полицией был поднят означенный флаг и вместе с тем задержан флагоносец»[663].
Выборы в IV Государственную думу проходили на фоне грандиозного революционного подъёма. Он стал одной из причин успеха большевиков. В течение всего 1912 года состоялось более 3.000 забастовок, в которых приняли участие 1 миллион 436 тысяч трудящихся. Важно отметить, что 1 миллион 100 тысяч трудящихся участвовали именно в политических стачках. В 1913 году бастовали уже около двух миллионов рабочих, из них в политических стачках, где большевики нередко играли ведущую роль, – 1 миллион 272 тысячи человек. Подняли новые мятежи матросы и солдаты. Тактика большевиков всегда учитывала возможность революционного подъёма. Наглядное представление о тактике социал-демократов, которые вмешивались в каждую стачку и каждый локаут, даёт следующий отрывок из воспоминаний Бадаева:
«На собрании было решено широко поддерживать связь между всеми рабочими, выкинутыми с фабрики, обратиться к рабочим Петербурга за поддержкой, вести решительную борьбу с употреблением спиртных напитков во время локаута, просить культурно-просветительные рабочие общества организовать бесплатные лекции для локаутированных и т. д. Ни один рабочий или работница в отдельности не имеют права подходить к воротам фабрики просить о себе лично или за отдельные группы рабочих. При открытии фабрики ни один рабочий, без приёма всех до единого на работу, не имеет права переступить порог Российской бумагопрядильной мануфактуры»[664].
Нельзя понять организационный аспект позиции Ленина отдельно от политических вопросов. Непреодолимое движение к расколу диктовалось неумолимой логикой объективной политической ситуации. Времена, когда при помощи дипломатии и, по сути, тщетных попыток можно было попробовать объединить, как уже было показано, полностью несовместимые тенденции, давно прошли. Отсюда категорическое непринятие Лениным в этот период каких бы то ни было разговоров о единстве с меньшевиками. Было крайне необходимо поставить партию на прочный фундамент и успеть сделать это до того, как будет достигнут критический момент. Терять уже было нечего. В ходе избирательной кампании в Государственную думу, ещё до начала массовых митингов рабочих, большевики имели возможность озвучить свою политическую позицию и увидеть ответную реакцию на неё. Отклик был в целом благоприятным. Наказ, адресованный социал-демократической фракции Думы и подписанный тысячами рабочих, отражал явно большевистскую точку зрения:
«Выдвинутые движением пятого года требования русского народа остались неразрешёнными.
Развитие реакции и “обновлённого строя” не только не удовлетворило этих требований, а – наоборот – ещё больше обострило их.
Рабочие часто лишены возможности не только бастовать, – ибо нет гарантии, что в них за это не будут стрелять; не только устраивать союзы и собрания, – ибо нет гарантии, что их за это не арестуют, но и выбирать в Думу, так как их всё равно “разъяснят” или вышлют: “разъяснили” же на днях путиловцев и рабочих с Невского судостроительного завода.
Мы не говорим уже о голодающем десятками миллионов крестьянстве, отданном на произвол помещиков и земских начальников… <…>
Состояние же экономической жизни России, уже появляющиеся признаки будущего промышленного кризиса и всё усиливающееся обнищание широких слоёв крестьянства делают необходимость разрешения задач пятого года настоятельной.
Поэтому мы думаем, что Россия живёт накануне грядущих массовых движений, быть может, более глубоких, чем в пятом году. Об этом свидетельствуют ленские выступления, забастовки-протесты против “разъяснений” и т. д.